Всё по сценарию, озвученному в дороге соавтором: гаснет свет, прожектор сопровождает лже-публику ровно те же, что и минуту назад у настоящих гостей, поклоны во все стороны по ходу дела (кто-то даже за ручку с Иннокентием Григорьевичем), шумное, с расчетом на зрителя, освоение освещенного, только что бывшего пустым, квадрата кресел. Впереди, чуть правее от Ивана Сергеевича, вырастает пышная, рыжеватая в свете софита, шевелюра. Световое, по центру зала, пятно медленно гаснет. Площадка перед замком.
«Бернардо? Он Иди ложись, Франсиско Горацио с тобой?.. Марцелл, привет Совсем такой, как был король покойный Смотри, шагает прочь!..» Вот они, значит, как: Василь Василич, гигантом озирающийся с волнующегося полотна-экрана!.. Если и приснопамятные речи Василь-Васильичского Призрака далее прозвучат низкий им поклон Настоящий памятник Актеру. Слава богу, не он один, Иван, понимал, с кем в лице Василь Василича имеет дело Вслушиваясь в зазвучавший в ушах голос из прошлого, Иван Сергеевич упускает сцену из вида
Насмотрелся я, Ваня, на эти фокусы, наполняет стопки Василь Василич, пока Иван разглядывает стены. То Гамлет со своим монологом перед нужником расхаживает Офелия, оправляясь, оттуда выскакивает: «Мой принц, как поживали вы все эти дни?..» А то и того хлеще Вообрази: Фортинбрас с войском голые банк берут. Можешь ты такое представить?
Василь Василич, хватит!
Ты что, мне не веришь?.. А-а, про то, что перелил Ну! Жить в вакууме и быть свободным от вакуума нельзя! Это тост.
Василь Василич, выпив вслед за ветераном сцены, закусив плавленым сырком, подал голос Иван, вы бы с такими тостами поаккуратнее: робость лучший друг; враг есть и там, где никого вокруг Что, я не прав?
Из «глубоко прав» уже наливал по новой хозяин помещения и «глубоко неправ» последнее всегда глубже. Имеешь в виду: рот заткнут. Возможно как сказала Лолита Гумберту. Мне не заткнули рот. Наоборот. Это тост
Из последующих тостов Иван запомнил: «А кто тебе сказал, что взят уже вокзал?», «В общем, ропщем» и «Человек имеет право на вдох и выдох».
Когда поросята проснулись, их серый уже доедал. Это тост «Я вас любил», ложь! горячился после «поросят» Гамлет времен оккупации. Или не любил, или: люблю! Так? «угасла не совсем» то же. «не тревожит» любовь НЕ тревожит. А «печалить» с чего? Кто-то говорил, что это взаимно?
Никто.
Вот. Классик. А эти, сегодняшние?
Василь Василич Вы вообще с кем обычно пьете?.. Василь Василич, а эта ваша прима новая
Редкая женщина. А ты не так прост. Третий день в театре в курсе уже: новая, старая. А тебя не смущает, что
Мне все равно. Знать ничего не хочу.
Ну, что-то ты все-таки хочешь знать. Исходя из вопроса. Прима новая, да. А мы с тобой за старую давай! Бурного ей там, в столице, карьерного роста. Бурных оваций. «Бурные аплодисменты, переходящие в овуляцию».
Это тост?
Доклад Брежнева на Двадцать шестом съезде.
Двадцать пятом машинально поправил Иван.
Внимательно на него глядя, Василь Василич выпил. Помолчал
Отзывчивая была дама. Прежняя прима. Душевная. При муже-главреже могла себе позволить. Бывало: главреж в столицу по делам мы к ней за стол. Поутру, у себя уже, из кармана записочку выуживаешь, округлым дамским почерком: «Красная моча это винегрет». Прости за нескромность, твой интерес к Глафире Андреевне какого свойства? Видишь ли, тут не «Театральный», тут театр, взрослые дела. Лосеву теперь, после отъезда нашей ведущей пары на столичные хлеба прямая дорога в главрежи. Год назад он Офелию нашу Мурочку Муромову не просто так из вашего славного ВУЗа к нам привез. А теперь вот и тебе распределение сюда организовал.
Да?.. Интересно
Пойми меня правильно, я сорок лет в театре. Не ты первый такой
Какой?
Гамлет столичный, к периферийным примам расположенный.
Вам дело?
Не груби. Обратил внимание? Мура с Глафирой одной породы. Дочь и мать в «Ревизоре». Володинские сестры. Бери и ставь. Даже улыбки одинаковые. Две стороны одной улыбки
Так схожи две руки.
Что?.. А-а Вот-вот.
И что в этом
В этом прислушиваясь к чему-то в себе, потерял Василь Василич нить разговора В этом В этом, слава богу опять помереть не успел Я имею в виду: в этом году. Мне, Ваня, в холодное время года никак помирать нельзя, костюма нету. Ну, вот. Театр сам в руки плывет, жена-молодка под боком зреет. Не-молодку куда девать?
Иван покраснел.
Ладно, махнул рукой Василь Василич. Сказки Венского леса о белом бычке Послушай-ка, дружище, ты, сказывают, пить огромный мастерище!..
Фанфары! Иван Сергеевич вздрогнул! Торжественный выход. Король, королева, Гамлет, Полоний, Лаэрт
Лосев ничего, ничего Все еще молодцом. Сколько же ему? Сколько было тогда?.. Иван Сергеевич принялся подсчитывать. Выходило теперь под семьдесят. Не может быть Но ведь и ему самому «не может быть» Иван Сергеевич перевел на королеву взгляд не сумевший задержаться, вновь ускользнувший на тридцать лет назад:
Кто здесь?..
Нет, сам ответь мне; стой и объявись, подхватывает, по тексту, Иван, слепо шаря руками в коридорном мраке, наталкиваясь сразу на реплику и на говорящую:
Прошу тебя, освободи мне горло
Со скрипом отойдя от стены, вероятно задетая Иваном дверь гримерки скупо обдает театральные катакомбы электричеством:
Что за бес, высвобождается из Ивановых объятий новая прима Глафира Андреевна, запутал вас, играя с вами в жмурки?..
***
Что с ним происходит! Он вообще сознаёт, что он на сцене? Не перед камерой, не на этюде! Перед битком набитым залом! Да еще с этими
Ну, что ты расшумелся
На премьере! В главной роли мирового репертуара!!! Что я расшумелся. Расшумелся? Это анемичное: «мне даже слишком много солнца», не желчь, не нервы, не агрессия полуобморок! Новое слово в гамлетоведении: героизм изнанка фрустрации! «Ни эти мрачные одежды, мать ни стон стесненного дыханья ни очей поток» Что он играет? Мать! Расшумелся «Я не-хо-чу» «Того, что ка-жет-ся» Чего «того»?!
Лосев, ты
Я семьдесят лет Лосев! Сложись жизнь по-другому
Сложись жизнь по-другому, мы б с тобой сейчас в крапиве бухие валялись Это не я Василь Василич покойный.
Ты не согласна? Все нормально, да? Маша. Он вообще понимает, что «если б этот плотный сгусток мяса растаял, сгинул, изошел росой» не сонет? Я пытался слушать теми ушами, из зала нет ну, если конечно если так, тогда-а но Так не делается!
Как?
Не берется и не возникает! На ровном месте!
Что «не возникает»?
Ничто! И это это уже почти провал Самое худшее эксперименты с сознанием на премьере. Моли бога, чтобы роль победила.
Что «победила»?
Мозги. Что-то похожее, помнится, уже было. Тридцать лет назад. Силовые линии в кулисе Только пусти на самотек Тогда обошлось, а сейчас? Что делать? Маша.
Хорошо бы. Хорошо бы вот так же сказать: обошлось. И всё. И действительно: обошлось. И она, Мария Германовна Муромова, с Мур-Мурою незнакома Она здесь, а та там, там. Здесь и сейчас всё с нею, а с тою то, то:
Нет, ну совершенно же невыговариваемо: Германовна Муромова
А «невыговариваемо» выговариваемо? Я Лосеву скажу.
Мурочка: не скажу смурлычу: Му-ур му-ур
Мура, так на театре не делается. «Скажу» «Лосеву» Нельзя одной ножкой на подмостки, и сразу женатому человеку за спину
Там же Глафира Андреевна Куликова
Графиня. Андреевна. Да
И ничего. Что «графиня».
Все счастливы.
С опущенной головой пройдя сквозь Грегори с Самсоном (будущих Корнелия с Вольтимандом), свежеиспеченная «Мур-Мура» удаляется.
Ложное положение. Весь год после выпуска. Мучения с никак не дающейся, не идущей в руки Джульеттой. Нечитаемые взоры Лосева. Шу-шу за спиной. Восходящая прима-жена. Не желающая ничего замечать. Сразу приблизившая ее к себе: в наперсницы, по блату (и к себе в гримерку, заодно)! Такой расклад создала, что Лосева просто нет, не существует. Сама же Но это позже Позже.
Девчонками на втором курсе бегали смотреть первокурсника Ваню Соболева в папахе с кинжалом.
Что все-таки с мальчиком?.. Воспоминания это хорошо. То есть, не то хорошо а то, что в здравом уме и трезвой памяти (возможно следствие профессии, слуховой и зрительной натренированности), то, что любой эпизод своей достаточно долгой и почти сплошь театральной жизни при желании она довольно легко может извлечь на свет, приблизить, вновь рассмотреть, расслушать в подробностях. Это так, да. Но невозможно приблизить то, чего не видала. Пятью минутами раньше к мальчику заходила живое лицо, блеск в глазах. Еще бы! Еще бы! И тут вдруг Лосев не просто прав: случилось. Что?.. Не просто прав: не происходит случилось. Что такое «происходит», что может такого «происходить»?! Если отбросить совершенно невероятное, на ровном месте, умственное расстройство не «происходит». Произошло. В те самые пять минут. Между двумя ее визитами в гримерку. Что?.. Думай, думай! Кто-то зашел, что-то сказал Среди театральных хватает доброжелателей. Очередная пассия заглянула, свиданку отменила? Хорошо бы Хорошо бы, если бы так просто Нет, тут другое, я чувствую, я все же мать
Опять?! Опять ты все же мать, а я все же не отец!..
Неужели она это вслух сказала?..
Ну, что ты, я ну что Все хорошо, да?.. Я просто подумала: чужие в театре
Глупости. Своих доброхотов не сосчитать. Узнаю, какая сволочь сподобилась Узнаешь тут, как же Думаешь, обойдется? Маша. В таком его состоянии?
В каком бы ни был. Наш сын наш, слышишь?.. сделает все как надо!
Не хватало, чтоб еще и Лосев. Поплыл. Вались уж всё валом?.. Уж нет! За все эти годы чего только ни бывало, ни случалось. Выстояли. И театр. И они с Лосевым. Черт с ним, с фестивалем, но премьеру они не сдадут! Вытянут! Вот так!
И мальчик им еще покажет. Даже не возраст Христа. Все впереди Лет десять назад вырвались на «Однажды в Америке». Кого ни спросишь все видели (все, кроме ведущей пары «Драмкомедии»!). А тут ретро-показ. На окраине. В ДК Стройтреста. На все плюнули. Как молодые, неслись вдвоем по аллее на единственный (смотреть такое по ящику себя не уважать), под ночь, сеанс! Сидела, вцепившись в подлокотники всю сцену «соляного столба»: седой Лапша и юный Максимиллиан Беркович только рыжий По дороге домой он, ее Лось: «Думаешь, я дебил?.. Даун с нарушениями зрительной памяти?..» Всё, всё, до конца сблизившее их тогда. Окончательно сделавшее парой. «Когда ты стал догадываться? она, уже дома, в постели. В каком возрасте: в тринадцать?.. в пятнадцать?..» Молчал. И чувствовали друг друга как никогда.
***
Есть прелесть в том, когда две хитрости столкнутся лбом.
Глафира Андреевна, я Извините, все не привыкну к этим углам. К сумеркам. Честное слово
Вопьюсь в его глаза, проникну до живого И вздрогнул он, как некто виноватый.
Уплывающие в глубину грота, растворяемые там, вдали, светом и коридорной акустикой дамский силуэт и голос:
И, глядя на меня через плечо, казалось, путь свой находил без глаз
Ваня, Иван! из другого конца грота. Погоди, я тут тогда так тебе и не вернул Ты что сияешь?
Василь Василич, потом, пустяки! Василь Василич, а за что вы тому драматургу рыло начистили? Расскажите. Зайдите. Ну, правда. Что вам, жалко?
Да не жалко, почему?.. Это твое рабочее место теперь?
А что?
Нет, ничего За «Гамлета». Все того же. Только это ведь не подвиг «рыло начистить», как ты выразился Обсуждали коллективно пьеску его на злобу дня. Ну, ты понимаешь Я по ходу не сдержался, брякнул: «близорукопись», «пероизведение» что-то еще, не помню. Он в бутылку полез. По принципу: сам дурак. Дескать, что это наш театр впереди планеты всей начал «Гамлета» в переводе Пастернака репетировать? Как бы, дескать, чего не вышло. Я б стерпел. Но эту ж сволочь не унять Заканчивал свою речь он уже под столом. Директорским. Репетициям нашим тогда тут же стоп машина! Да и теперь чей перевод видишь. От греха подальше. Как в школьной программе.
Ну, я б не сказал влюбленно глядя на Василь Василича, протянул Иван что не подвиг.
Мы с тобой на днях нашу прежнюю приму вспоминали между делом Звали ее, если ты не в курсе хотя, почему «звали»? зовут Зина Ивановна. Не Зинаида, а Зина. Именно так: Зина Ивановна. И фамилия соответствующая: Фортуна. Так вот, когда в сорок втором у немцев неприятность под Сталинградом случилась, она почти всю свою Офелию спиной к полному немчуры залу умудрилась отыграть. Как мы тогда живы остались, не знаю
Иван Сергеевич обратил взор к сцене с реющим на полотне Призраком, вслушался в глуховатый, неровно (возможно, с умыслом) записанный голос Василь Василича:
я бы мог поведать
Такую повесть, что малейший звук
Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей,
Глаза, как звезды, вырвал из орбит,
Разъял твои заплетшиеся кудри
И каждый волос водрузил стоймя,
На голове, во всяком разе
Ну, слава богу! Все в порядке. Упустить в Лету Василь-Васильичские перлы было бы непростительно. Тем паче маловероятно, чтоб кто-то из непосвященных что-то в самом деле смог расслышать и осознать. Василь Василич владел этим фокусом произнесением двух фраз зараз, сливая эти: «на голове, во всяком разе» и «как иглы на взъяренном дикобразе» совершенно в одно.
Расслабившись, Иван Сергеевич отдался внутреннему монологу, эхом следовавшему за речью Призрака.
Когда я спал в саду,
Как то обычно делал пополудни,
Мой мирный час твой дядя подстерег
С настойкою губыкуса в сосуде
Иван Сергеевич покивал К встреченному, было, в штыки неизвестному растению с летальным действием его актерское сознание в свое время привыкло удивительно быстро. Но что еще удивительнее в труппе против «губыкуса» не возражал никто. Ни один человек. Как не слышали
Я скошен был в цвету моих грехов,
Врасплох, непричащен и непомазан;
Не сведши счетов, призван был к ответу
Под бременем моих несовершенств.
О ужас! Ужас! Ужас! Бляха-муха!
А ведь все они неспроста, эти «отступления» Василь Василича от оригинала. Все что-то означают. Например, это, последнее: действительно, было б о чем тужить не успел человек покаяться в своем, как он его понимает, свинстве; главное насвинячить успел Не совсем же уже с бухты-барахты Гертруда «благородную любовь» на «постыдные ласки» променяла. Не диаметрально же они, эти две вещи, противоположны.
«Прощай, прощай! И помни обо мне»
В этом сегодняшнем Гамлете ничего от того его собственного И в гримерке, куда он так беспардонно вломился, ни следа того предпремьерного адреналина, каким, казалось, воздух пропитан был в оные времена. Иван Сергеевич открутил время минут на двадцать мысленно он снова на пороге каморки, снова «вламывается»: этот интерьер, этот вид мертвеющего на глазах болота, только что заглотнувшего крупного зверя Ивана Сергеевича передернуло!.. Со сцены все то же, негромко, в какой-то прострации: «Стой, сердце, стой И не дряхлейте мышцы, но меня несите твердо Помнить о тебе?.. Да, бедный дух, пока гнездится память в несчастном этом шаре» Вот. Отсюда. С этих слов начиная все его, Ивана Сергеевича, впоследствии ощущения нестыковки черепа с его содержимым, все подозрения безграничной чувствительности, с самого начала вместе с генами формирующей человеческий организм, толкающей его к искусству, к небу, к Слову и именуемой
О пагубная женщина Подлец!!! Иван Сергеевич вздрогнул в кресле. Улыбчивый подлец! Подлец проклятый!!!
Не слабо!.. Рано болото праздновало: зверь одним рывком на твердое!.. Новая актерская школа? Что-то в этом определенно есть. Кровь по жилам А ведь, пожалуй, посильней того, что делалось с ним в этом месте Или не надо?.. Без реминисценций?.. «Не сравнивай: живущий несравним» Да. Да. Было то, теперь это. Внутри а теперь снаружи. Да.
А что до привиденья, то это честный дух, скажу вам прямо Но узнавать, что между нами было, вы не пытайтесь
«Это точно», расслабившись, Иван Сергеевич откинулся в кресле.
***
Ты слышала?.. Да, ты ж рядом стояла Там недоиграно, тут переиграно «Улыбчивый подлец», «Пагубная женщина» кому это все? Не понимаю! К кому он с этим своим журавлиным криком кому жаловался?! Убийце?! Изменщице?! Маша