Я бросился во двор к матери. Она стояла, прислонившись к стене, прижимая ладони к лицу. Обливаясь слезами я, дергая маму за подол ее синего платья, выспрашивал: «Почему так? За, что отца, казнили? Что он такого сделал?» Но ответов я тогда, не получил. Я и сейчас не все знаю.
Но известие о смерти отца, в тот день было не единственным ударом судьбы. В тот же день меня лишили матери. Официально записали в сироты.
Если подробно рассказывать, то до полудня в наш дом ворвались люди в черных комбинезонах. Не церемонясь, они схватили мать, повалили ее на пол, связывая ее по рукам и ногам. Я тогда в отчаянии, бросился на одного из тех, что удерживал мать, зажимая ей рот, и укусил его за ухо. Я с такой силой вцепился в его ухо, что откусил кусок его уха, кровь хлынула ручьем. Помню до сих пор тот тошнотворный, соленый, теплый и в тоже время притягательный вкус крови. Укушенный взревел от боли и гнева и, схватив меня за ворот швырнул, бия о стену. Я тут же потерял сознание. Пришел в себя я уже только тогда, когда с режущей болью, запястья стянула, тонкая веревка.
Озираясь по сторонам, я увидел, что мама уже надежно связана и ее рот заткнут кляпом. Один из нападавших сорвал ковер, висевший на стене и, расстелил его возле матери. Мой рот еще не был заткнут и я, закричал, зовя на помощь. Укушенный зажимая ладонью пострадавшее ухо, тут же подскочил ко мне и пнул меня в живот, я замолк, задохнувшись, свернулся калачиком. Не дав отдышаться, в рот мне запихали, какую то пыльную тряпку.
Потом
Адуи замолк, сглотнув предательски подступивший ком к горлу. Nэин молчала.
Небо прекратило ронять на землю мелкие капли дождя. Поднявшийся ветер, стал разгонять тучи.
Выдержав почти пятиминутную паузу, Адуи продолжил, Потом маму завернули в ковер. Это был последний раз, когда я видел мать.
Меня тоже завернули, в половик, что лежал у входной двери. И потом вынесли из дому. Вынесли и понесли по улице как ковер и половичек, никто ничего и не заподозрил. А кто, что и заподозрил, видимо, предпочел сделать вид, что ничего не заметил.
Я чуть не задохнулся в этом половике. Куда унесли меня, я не знаю. Высвободив и развязав, меня зашвырнули в комнату без окон, без какой-либо мебели, только серые, грубо отштукатуренные стены. И то я их видеть мог, только тогда, когда молодой, прыщавый парень, с горящим факелом в руках, заходил ко мне, в очередной раз, принося еду. Оставляя миску с едой, он уходил, запирая дверь, и я снова оказывался один на один с темнотой и холодом.
Не знаю, сколько они там меня продержали. Наверно там я и свихнулся, с тех пор меня часто, стали называть, «полоумный звереныш».
Сошел ли я с ума, или стал иным, одно знаю точно, тогда и там пятилетнего мальчугана не стало, он умер во тьме, и во тьме появилось нечто иное.
Как то раз дверь отварилась и вместо уже привычного прыщавого парня, приносящего еду и горшок для нужд, вошла добрая пожилая женщина. Она забрала меня и отвела в маленький, но очень чистый, светлый домик. Дороги до него, я не видел, глазам было больно, после темноты.
Добрая бабушка, отмыла меня, накормила всякими вкусностями. Постоянно щебетала добрые, ласковые слова. Она стала ухаживать за мной, заботится обо мне.
Но почему то я совсем не запомнил ее лица. Если бы я помнил, я бы знал, как выглядит доброта. Так окруженный вниманием, лаской и заботой, я до осени жил в этом маленьком домике с красными ставнями. Чуть ли не каждый день, я сам себе обещал, что завтра же сбегу, но так и не сбежал. А в последний день лета за мной, пришли двое: мальчик лет одиннадцати, во всём сером и офицер, в сверкающих на свету доспехах. Он то мне и объявил, что я зачислен в курсанты Красной Академии и мне, должно явиться к месту моей учебы, и теперь уже и моего нового дома.
Так я стал курсантом Красной Академии. Ну, тебе известно, что такое Красная Академия.
Нет, но ты можешь сейчас пока не рассказывать, возразила Nэин.
Ты, что не бывала в Готере?
Можно и так сказать.
Хм. Не понял? Адуи помолчал, ожидая ответа, но Nэин не отвечала. Пауза затянулась. Эта манера общения свойственная Nэин, уже начинала раздражать. Возмущаться Адуи не стал. Он толерантно относился к странностям других, потому как и сам был странен, его самого мало кто понимал и принимал таким какой он есть. И может статься, что у нее есть причины отмалчиваться.
Адуи вздохнул и продолжил свой рассказ, После первого года обучения, скучая по родителям и прошлому, я первый раз попытался сбежать, в детской надежде найти своих родителей. Но побег не удался. (Адуи усмехнулся). Мне даже не удалось выбраться за территорию академии. А вот наказали меня так, что еще год, мне не хотелось предпринимать ни каких попыток бежать. В семь с половиной лет я вновь попытался убежать. В этот раз я бежал ни от тоски по родителям, а бежал я, прочь от надоевших до противного порядков, учебы, от формы и казарм, от всех этих бесконечных попыток вбить в меня устав и Правила офицера его Величества. Но и вторая попытка не увенчалась успехом. А вот через полгода я разодрался с дежурным по казарме, потом к нам добавились еще ребята. Это была жуткая драка. Один из участников драки погиб, в общем то это я его убил. Испугавшись, я бежал. И благодаря всё тем же обязательным, ежедневным тренировкам, мне удалось сбежать. Но оказавшись в городе, я растерялся, за годы учебы я уже успел отвыкнуть от всего связанного с городской жизнью. Проболтался я так пять дней, а на утро шестого попался на воровстве в хлебной лавке. Городские охранители передали меня, обратно педагогам академии. Грозили, что отчислят из академии и отправят в ссыльный Проклятый район. Но видимо, за меня сверху заступились, (теперь то я знаю, кто был это).
Конечно же, эта выходка не обошлась без серьезных дисциплинарных взысканий. А вот убийство почему то замяли совершенно, будто и не было этой трагедии. Хотя чему тут удивляться, погибший мальчик, как и я, был сирота, так чего поднимать бучу, наживать проблем, руководство академии сделало вид, что ни чего не произошло, так проще всего.
С тех пор ко мне ребята, как и я курсанты стали относится с опаской и считать еще большим психом, чем раньше, в общем, друзей у меня поубавилось.
Учился я в ту пору не лучшим образом.
Пошел шестой год обучения, неожиданно, вне порядковой очереди, да и ранее положенных сроков, в нарушение много, меня отправили в почетный караул у мемориала Евгера Устроителя Готера. По правилам в этот караул отправляют, только по окончании шестого курса обучения в академии.
Я не мог взять в толк, почему меня отправляют в почетный караул, да еще в такой спешке. Мне ничего не объясняли, просто офицер преподаватель, в спешке вызвав меня, натянул на меня парадный мундир, начищенный до зеркального блеска панцирь брони, с выгравированной эмблемой Готера. На голову, спешно нахлобучил шлем.
В тот момент, я мало походил на гордость академии, лучшего, бравого курсанта, достойного чести нести почетный караул. Я был скверный ученик, недоросток, еще к тому же не достигший положенного возраста. Нацепленная парадная форма была мне великовата, а потому висела на мне. От тяжести панциря у меня чуть было не подгибались коленки. А шлем на мне был словно большая кастрюля.
Меня бегом пригнали к мемориалу и поставили на Первую ступень постов. Пост близь дороги.
Не успел я отдышаться, да и тяжесть доспехов отнюдь не способствовала этому, как из за поворота появилась черная карета с серебряными украшениями. Шесть запряжных, черных как смоль лошадей легко катили карету. Приближаясь, карета замедлила свой ход. Окна этой великолепной, роскошной кареты были задернуты черными с вышитыми, серебряной нитью, звездами. В щель между занавесок, кто то пристально смотрел на меня, но кто, не удалось рассмотреть. Когда карета поравнялась со мной, дверца приоткрылась, высунулась рука в красной, шелковой перчатке и швырнула в меня, вышитый бисером мешочек. Дверца затворилась и карета умчалась. Мешочек упал к моим ногам, озираясь я поднял его и не долго думая, сунул себе под панцирь брони. Простояв до смены караула, кое как отмаршировав, возвратился в казарму, переодевшись, запрятал таинственный мешочек за пазуху, я рванул в туалет, что бы там закрывшись в кабинки без свидетелей, посмотреть содержимое мешочка.
Внутри лежали деньги, десять золотых, это и сейчас для взрослого приличная сумма, а тогда для мальчишки казалось целым состоянием и еще, в мешочке было вложено самое главное письмо. Письмо, адресованное мне, оно изменило мою жизнь. Написано оно было моей матерью. Для большей убедительности и подтверждения, что это действительно писала именно она, мама процитировала несколько строк из колыбельной, что она мне пела в прошлом. Эту колыбельную она сочинила сама, для меня. Сомнений не было, об этом знали только я и она.
Я тогда не один раз прочел первую строку: «Здравствуй родной мой, сыночек, пишет тебе твоя мама», осознавая, что я не сирота, у меня есть мать, что она жива.
В письме мама рассказала, что виновник всего того, что случилось с нашей семьей, есть сам Управитель Красного Рода.
Управитель имеет блажь, переодеваться в одежды простолюдина, тайно посещая город. Судьба распорядилась так, что однажды еще до знакомства с моим отцом, она повстречала переодетого Управителя. Тогда то он и заприметил ее. А потом она уже и думать позабыла о нем, как мой отец, служа в охране архива, каким то образом, проник в тайны, коих знать ему не как не положено. Ему в руки попали документы, содержание коих охраняемая тайна, в которую посвящен очень ограниченный круг людей, и к этим людям отец никак не относился. По видимому то, что раскопал отец, было чрезвычайно серьезно и важно и на столько, что сам Управитель занялся этим делом. Отца и казнили, в спешном порядке, что бы ни каким образом, ни кому он не успел поведать тайное, узнанное им. Разбирая это дело, Управитель не упустил шанса заполучить понравившуюся, теперь уже вдову.
Это по его приказу, маму силой доставили во дворец к нему. Что там с мамой было, она мне не писала. Написала лишь то, что ради меня она пошла на все. Она умоляла, что бы я себя ни в чем не винил. Еще писала, что теперь ей, спустя все эти годы позволено больше и, что, наконец то, ей удалось хоть тайком увидеть его, написать и передать это письмо.
Тогда то после прочтения письма я поклялся себе, что отомщу Управителю Красного Рода, чего бы мне это не стоило. Уже тогда у меня родился план мести. Я знал, что лучшие выпускники академии удостаиваются чести быть представленными Управителю и получить из его рук нагрудный знак выпускника Красной Академии. И некоторые из их числа поступают на службу в Дворцовый легион. Я тогда твердо решил применить все силы свои к учебе, дабы стать одним из лучших учеников. Правда, пообещать это себе было легче и проще, чем сделать это. Великие усилия приложил, чтобы улучшить учебу свою, добиться лучших результатов.
Все время я посвящал учебе, тогда все мои малочисленные приятели стали, косится на меня решив, что я просто окончательно спятил, помешался на учебе и на достижении лучших результатов. А вот педагоги не могли нарадоваться на эту резкую перемену моего отношения к обучению и столь яростному стремлению быть лучшим.
Вот так все оставшиеся годы обучения я провел в решительной учебе с единственной целью быть лучшим, дабы попасть на почетный прием к управителю. По ночам я частенько молился, что бы только не отменили сей традиции и что бы Управитель дожил до дня моего выпуска. Ну, а уж я то добьюсь своего, а там хоть на куски рвите, Управителю не жить, он умрет от моей руки, я воплощение его смерти.
Я шел к цели по намеченному плану. Задуманное мной в порыве гнева, стало смыслом жизни.
По видимому я оказался не только упорным, но и способным, на двенадцатом курсе обучения я стал неоспоримо лучшим учащимся. До выпуска оставался год. Наяву и во сне я грезил о том, как убиваю Управителя Красного Рода. Тогда мне как то в руки попала книга, в которой автор, отринув милосердие, призывал убивать, вместе с врагом своим и весь род его, дабы не было сыновей и дочерей, братьев и сестер, способных потом отомстить. Тогда я усмехался вот, мол, на сколько прав автор. Я злорадно посмеивался, над глупой недальновидностью Управителя, что сам же на свою голову, оставив меня на этом свете, отправил в академию, где за долгие годы учебы и тренировок из меня вырастили воина.
В последний год обучения я старался быть безупречным, учился на отлично, был сверх дисциплинирован и уже не возникало сомнений, я буду удостоен чести быть представленным, на приеме во дворце Управителю. Я старался выяснить как можно больше о том, как проходит торжественная церемония. Мои расспросы не вызвали ни у кого, каких либо подозрений, меня все считали заучкой, карьеристом, стремящимся выслужиться перед руководством и честь встречи с самим Управителем и золотой нагрудный знак из его рук, будут завидное начало для карьеры.
И вот, оглушительные фанфары, искры фейерверков заветный день наступил.
О том, как проходит торжественная церемония, мне мало, что удалось выяснить. Все словно сговорились, отвечали, что когда наступит этот торжественный, знаменательный час, тогда я все увижу, услышу и узнаю.
Нас было пять лучших выпускников, гордость академии: я Адуи Тоиракси, лучший выпускник не только этого выпуска, но трех предыдущих, остальные четверо были: два брата близнеца Алеш и Салеш Плекса и еще Андер Кол, и Серича Чекан. В парадных одеяниях, в зачерненных, словно деготь доспехах, в багровых накидках плащах, мы сели в открытый экипаж с запряжной четверкой лошадей, покрытых багрово красными накидками. Нас сопровождал директор академии Калещ, утонченный, высоко образованный человек, с образцовыми манерами, эстет, сорока двух лет. Глядя на него, совсем не верилось, что он в свое время, побывал не в одном сражении, брал в армии Монра, штурмом Акирай оплот варварства у границ.
С почетом проехав вдоль строя всех учащихся в академии, наш кортеж направился во дворец.
_________________________
Адуи тяжело вздохнул. Прислушался к себе, к своим ощущениям, попытался подняться, к великому разочарованию в его состоянии ничего не изменилось. Живой труп. «Живой труп» это словосочетание сверлом впивалось вновь и вновь в его мозг. Как глупо и нелепо, а казалось, что еще в это утро, Дуар проявил милость к нему, даровав второй призрачный, но шанс.
И только спокойствие, самообладание, что выказывала Nеин, не давали ему впасть в панику. То ли стыдно и неудобно было перед нею, то ли беря с нее пример. Смотря на ее спокойствие и уверенность, рождалась надежда на то, что все это пройдет, и они вернуться в нормальное состояние и смогут подняться.
И еще он, себя мысленно упрекнул, раскис, страшно умереть, или смерть не та? Не героическая. Ну да лучшего он неудачник и не заслужил. Уродился никчемный, нелепый. Его даже не казнили, хотя за такое преступление казнят страшной казнью, зрелище не для слабонервных, как минимум должны были повесить, нанизав на стальные крючья под ребра, предварительно переломав руки и ноги. Продолжая мысленно терзаться добавил, неудачник, хоть и лучшим выпускником побыть довелось, только, что толку. Неудачник. Мерзкое существо в облике человеческом, сам себе признаться в этом не хочу. Навоображал себе не весь что. В юности посчитал себя избранным, героем из легенд, посланником свыше, дабы свершить суд справедливый. Смешно. Юношеский максимализм, самовлюбленность, завышенное самомнение. Вот и вышло то, что вышло.
Вот и сейчас может это его последняя исповедь о себе перед смертью, но все, же не хочется говорить обо всем, рассказывать, чем окончилась его поездка во дворец. Но он обещал Nеин, значит надо закончить свой рассказ.
Nеин, молчала, спокойно ожидая продолжения повествования. Не подгоняя и не торопя его и не высказывая своего мнения, ни комментариев, ни сочувствуя и не задавая ни каких либо вопросов. И он был ей, за это благодарен. Для него сейчас она была идеальным слушателем, человеком перед которым можно выговориться, и при этом не быть смущенным или обиженным сочувствием, или же быть сбитым вопросами, да и никаких мнений о себе, он пока слышать не хотел. Нервно и с трудом сглотнув ком в горле, продолжил свой рассказ о себе, Я не стану подробно рассказывать каков дворец и все его убранство, да и по правде говоря, я там толком не чего и не разглядел. В тот момент я жутко нервничал, не помню ни дороги, ни как по самому дворцу нас вели в Зал торжеств. Окружающие, замечая мое странное, нервное и в какой то степени растерянное состояние, списывали на то, что я просто разнервничался, пред предстоящей встречей с Управителем Красного Рода. Да я был на взводе, предвкушая встречу, но трепет и нервную дрожь вызывало не благость, не радость чести быть представленным Управителю, не возможность увидеть его, а от того, что пришел этот день, которого я так долго ждал, и пришло время не ожиданий, а действий.