Пасмурная погода продержится еще как минимум неделю, однако потом тучи над Сент-Брином развеются, и ожидается потепление. А теперь к новостям спорта
Бернард выключил телевизор, прикрыл окно и, подняв плед, заботливо укрыл им отца. На кофейном столике около дивана стояла банка таблеток с оставленной им же утром запиской: «Не забудь принять таблетки!». Однако, судя по тому, как стояла банка, отец к ней даже не притрагивался. Бернард только тяжело вздохнул и, прикрыв глаза, потер переносицу. Как еще заставить его пить лекарство вовремя, кроме как стоять рядом?
Покинув комнату со спящим отцом будить его он не стал, тот спал крепко, изредка хмурясь и вздрагивая, Бернард поднялся на второй этаж и распахнул дверь в домашнюю фотолабораторию. Включив свет, он прошел внутрь и осмотрелся.
Специфический запах химикатов еще витал в воздухе, однако больше пахло просто пылью и немного затхлостью. Бернард не работал тут с тех пор, как обустроил в студии темную комнату и занимался проявкой пленок и фотографий только там. Дольше, чем он, здесь не появлялся только его отец, Грегор Макхью, или, как бывало, называл его мэр Ньюмен Макхью-старший. Тем не менее сейчас какая-то неведомая сила привела Бернарда сюда, посмотреть на банки с растворами с истекшим сроком годности и полупустое, словно бы заброшенное помещение. Может, стоило обновить растворы, заменить перегоревшую лампочку в фотолабораторном фонаре, принести ванночки для химикатов и потратить пару ночей на проявку накопившихся пленок?
Берни.
В проеме, уперев кулак в дверной косяк, стоял худощавый мужчина во фланелевой клетчатой рубашке и старых потертых брюках. Очки спустились на кончик заострившегося с годами носа. Глаза смотрели настороженно, мыски его тапочек не пересекали порог.
Не слышал, как ты пришел. Что-то ты поздно сегодня, он наклонил голову, и взгляд его упал на фотоаппараты в чехлах, висящие на шее сына. Что ты здесь ищешь?
Бернард огляделся по сторонам, задаваясь тем же вопросом, и сделал шаг в сторону отца. Когда-то здесь кипела жизнь, стояли забитые снимками коробки, то тут, то там валялись принадлежности для съемки, а на веревке друг к другу прижимались подвешенные для просушки фотографии и пленки. Теперь из этого места словно бы вытащили сердце. Оставили лишь оболочку.
Ничего особенного, пожал плечами Бернард. Просто подумал, может, стоит восстановить фотолабораторию? У меня скопилось много пленок, но я не успеваю их проявлять в студии.
Тебе вполне достаточно одной лаборатории, твердо сказал отец, вскинув голову. На мгновение стекла его очков отразили свет лампы. В чем проблема остаться в студии, если так много работы? Я ведь не заставляю тебя являться домой к определенному часу.
Бернард стиснул зубы. Каждый их разговор, касающийся фотографии, заканчивался тем, что Грегор был категорически против того, чтобы Бернард занимался проявкой дома. И каждый раз Бернарда удивляло то, как этот человек так кардинально мог поменять свое отношение к фотографии. Раньше, когда они еще были полноценной семьей, они много беседовали о тонкостях съемки и снимках, отец разговаривал с ним как со взрослым. Сейчас же Грегора даже не интересовали успехи сына, он словно старательно избегал любых разговоров, затрагивающих эту тему. Будто намекал Бернарду: «Занимайся своей фотографией, но подальше от меня».
Неужели ему не интересно узнать, как развился навык сына? Или ему хватало видеть мелькавшие в местной газете фотографии авторства Бернарда?
Бернард пытался вывести отца на тропинку, с которой тот давно сошел, поговорить об удачных и не очень снимках, в конце концов, услышать дельный совет, однако Грегор всякий раз держался холодно и отстраненно. И даже с обустройством фотолаборатории в студии помогал Виктор Чилтон. Грегор тогда лишь пожал плечами и сказал, что ничем не может помочь, так как уже ничего не помнит. Но Бернард знал, что тот все прекрасно помнил. Так или иначе, возвращаться к фотографии отец не собирался, хоть в свое время послужил катализатором проявления тяги у Бернарда к этому искусству.
Ты куда-то ездил? спросил отец, не спуская глаз с Бернарда.
Ньюмен попросил помочь с одним мероприятием.
А потом?
Просто поездил по окрестностям, достав из кармашка сумки с фотоаппаратом фотографию, Бернард подошел ближе и протянул ее отцу. Хотел разыскать этот дом.
Бернард надеялся, что отец возьмет снимок, но тот стоял не шелохнувшись, как и всегда, выражая абсолютную незаинтересованность. На черно-белой фотографии был изображен старый деревянный дом с небольшой кирпичной пристройкой, на переднем плане стояла старая машина с круглыми фарами.
Где ты нашел такой раритет? спросил Бернард.
Ты ездил туда? с пренебрежением спросил отец. Карие глаза из-под нахмурившихся бровей смотрели внимательно и строго, словно Бернард был мальчишкой, который нахулиганил или совершил какую-нибудь глупость.
Не только туда.
Зачем?
Вот опять. Вместо разговоров только вопросы и отстраненность. Раньше их объединяло увлечение фотографией. Это была та территория, где они были как настоящие отец с сыном. Однако Грегор не фотографировал уже сколько лет? Десять или даже больше?
Просто хотелось узнать, цел ли еще этот дом, сказал Бернард, избегая сурового взгляда отца. А может, даже повторить фото с той же машиной. Сколько лет этой фотографии?
Я делал ее еще до твоего рождения.
Не знаю, почему, но мне она нравится. В этом чердачном окне словно бы чей-то силуэт, хотя это всего лишь тень от дерева.
Тебе не стоит повторять мои фотографии, громогласно заявил Грегор.
Бернард опустил голову, ощутив, как сжалось сердце от обиды. Который год он не оставлял попытки поговорить с отцом на эту тему, с горечью вспоминая о том, как раньше лилась их беседа вокруг снимков.
Почему? практически прошептал он, возясь с кармашком чехла от фотоаппарата.
Просто не надо этого делать, строго произнес отец и отступил назад.
Его выражение лица говорило красноречивее всяких слов он больше ничего не желал слышать по этому поводу. Бернард снова уперся в стену недопонимания. В который раз
Выключив свет в бывшей фотолаборатории, Бернард шагнул в коридор и закрыл за собой дверь. Отец сразу переменился в лице, словно развеялись тучи, из-за которых он выглядел неприступной скалой.
Ты поел?
Бернард отрицательно покачал головой, поднимая взгляд на отца.
Я приготовил рис с грибами и рыбу. Идем, Грегор улыбнулся и, махнув рукой, направился к лестнице.
Пап, обратился Бернард, когда нагнал его. Когда-то они с отцом были примерно одного роста, но в последние годы Грегор стал как-то быстро стареть и горбиться. Ты опять забыл выпить свои таблетки. Я оставляю записки и звоню тебе, но не могу контролировать каждый твой шаг.
Прости. Кладу трубку и сразу же забываю. Ничего не могу с собой поделать, ответил отец, виновато улыбнулся и похлопал Бернарда по плечу. А ты забываешь ужинать. Мне надо бегать за тобой как за маленьким ребенком?
От этой «шутки» у Бернарда внутри все похолодело и сжалось. Он потянулся к воспоминаниям. К темному пятну на них, образовавшемуся в тот сложный период, когда Грегор и вовсе позабыл, что у него есть сын.
«Ты не бегал за мной как за ребенком. Так что ты и понятия не имеешь, каково это», обратился он к отцу мысленно, но вслух не произнес ни слова, хотя хотелось бросить эту фразу прямо ему в лицо. Но нельзя, нельзя устраивать скандал из-за детских обид. У отца больное сердце, тем более он вечно забывает принимать лекарство
«Поэтому сосчитай до десяти и успокойся, Берни», мысленно посоветовал он сам себе.
К тому времени, как они оказались около кухни, Бернарду удалось отстраниться от болезненных воспоминаний и развеять вкус застарелой обиды.
Ладно, Берни, виновато улыбнулся отец, я выпью таблетки и пойду спать. Ты поешь и тоже ложись, выглядишь уставшим. Много дел в студии? Еще, наверное, и Ньюмен работы подкинул. Тебе бы помощника
«или закрыть студию и вовсе уехать из города», пронеслось в голове.
Ты обновляешь то объявление? Что, до сих пор не нашлось желающих?
Обновляю, не нашлось, повторил Бернард, предпочитая опустить подробности относительно нового знакомого.
Бернард сомневался, что человек с таким характером, как у Юэна, согласится на работу в духе «подай-принеси». Скучно. Это ведь не драмкружок. И не клуб или бар, где можно устроить или влипнуть в драку по пьяни.
Выпив лекарство, Грегор отправился в свою спальню, как обычно, заперев дверь изнутри. Бернард не знал, что происходило там, как выглядела комната и почему отец всегда закрывал ее на ключ. В его личное пространство вторгаться не решался. Бернард мог только предполагать, что тот хранил у себя коробки со снимками, так как помнил, что их всегда было много, а потом они куда-то исчезли.
В целом такое положение дел его даже устраивало. Отец не водил женщин и, судя по тому, как по выходным заталкивал пылесос в комнату, стабильно там убирался. Этого было достаточно. Они оба взрослые люди. Грегору пятьдесят восемь лет, Бернарду двадцать три, однако разница в возрасте никогда не ощущалась так остро, как сейчас. Они жили в одном доме, смотрели телевизор, сидя на диване, ели за одним столом, могли поддержать беседу о погоде, городских новостях, поверхностно об общих делах студии, не касаясь темы фотографий, или о чем-нибудь еще отстраненном, но давно жили разными жизнями. Очень давно. Это началось еще до того, как Бернард стал совершеннолетним. Грегор не поучал сына, а тот, в свою очередь, не испытывал к отцу неприязни за поучения. Но так же они не делились друг с другом чем-то действительно важным. Не разговаривали по душам. Каждый существовал в своем мире.
С неохотой ковыряя рис вилкой, Бернард посматривал в сторону медленно покачивающегося ловца снов. Этот был белым с перламутровыми бусинами и выкрашенными в голубой маленькими пушистыми перьями. Интересно, думал Бернард, сколько еще должно пройти времени, чтобы, наконец, рука поднялась снять их?
Обступившая тишина казалась одновременно обыденной и невыносимой. В отличие от отца Бернард предпочитал заглушать эту тишину не телешоу, старыми фильмами и отделяющей одно от другого навязчивой и громкой рекламой. Иногда, сидя у себя в комнате, он включал на слабую громкость радио, но чаще просто работал за ноутбуком или лежал на кровати в наушниках. В целом же, когда отец выключал телевизор и закрывался в своей комнате, в доме обычно воцарялась полнейшая тишина, которую разбавляли лишь доносящиеся с улицы звуки природы.
Поднявшись к себе, Бернард положил оба фотоаппарата на письменный стол к ноутбуку. Приоткрыл окошко, впуская свежий ночной воздух и голоса птиц со стрекотом сверчков. В его комнате тоже висел ловец снов, прикрепленный к книжной полке над рабочим столом. Зеленые и синие бусины словно запутались в паутине нитей, а вытянутые полосатые перья перемежались с маленькими павлиньими. Бернард помнил, как мать рассказывала, что нашла эти перья в зоопарке еще до его рождения. Хотя он бы даже не удивился, если бы она просто принесла их в дом, случайно найдя где-то на улице.
Завалившись на кровать, Бернард понял, как сильно устал, потому что вставать ему больше не хотелось. Почему бы просто не закрыть глаза и не уснуть прямо в одежде? И хоть собственное тело ощущалось тяжелым, а кровать удивительно мягкой, он все-таки нашел в себе силы встать, включить ноутбук и подсоединить к нему цифровой фотоаппарат. Выделил сделанные за сегодня кадры и переместил их в новую папку. Отбор, ретушь и прочие дела, вроде отправки в местную газету, оставил на потом.
Пока файлы копировались, Бернард успел по-быстрому принять душ, повторить в голове недавний разговор с отцом и вернуться в комнату с крутящимся от сквозняка зеленым ловцом снов.
Вытирая полотенцем намокшие волосы, он прикрыл окно и сел за письменный стол. Быстро пересмотрев фотографии, он остановился на тех, которые по его просьбе сделал тот парень, Юэн. Ничего особенного в них не было, просто несколько покадровых снимков вещающего о своей книге писателя, однако внутри у Бернарда будто что-то перевернулось. Он ведь никогда прежде никому не разрешал делать снимки с его фотоаппарата. Единственным человеком, которому он мог довериться, был отец, в настоящее время не проявлявший интереса к фотографии. А тогда, в библиотеке, Бернард даже не задумался об этом. И дело даже не в том, что кто-то мог разбить объектив, заляпать линзу, удалить нужные фотографии или просто наделать кучу плохих кадров, хотя это все тоже относилось к существенным причинам, чтобы не давать фотоаппарат даже просто подержать. За столько лет он привык, что фотоаппарат и все, что с ним связано, входит в категорию «личных вещей», и чужие руки, помимо того, что могут испортить, будто бы касаются чего-то сокровенного. Однако сегодня он не испытал ничего подобного. Может быть, просто его ощущения не сошлись с реальностью, или его так обрадовала возможность, что кто-то вместо него будет делать скучные снимки по работе, а он в это время сможет фотографировать то, что хочет.
«В любом случае, думал Бернард, тому парню надо было просто пару раз нажать на кнопку и все. Ничего и не могло пойти не так, хотя у этого Юэна аура человека-катастрофы».
Пообещав себе в следующий раз сто раз подумать, прежде чем разрешать кому-либо касаться фотоаппарата, Бернард выключил ноутбук и встал из-за стола. Неожиданный звук заставил его обернуться и застыть на месте. На столе рядом с фотоаппаратом лежал ловец снов, который минуту назад еще свисал с полки.
Сердце заколотилось в бешеном ритме, к горлу подступил ком, который Бернард попытался сглотнуть. Он потянулся и взял упавший амулет, ощутив при этом, что в комнате неожиданно стало нечем дышать. Внезапная тревога напала на него монстром и вцепилась в горло, перекрывая доступ кислорода в легкие. Грудь тяжело вздымалась, Бернард ловил ртом воздух, чувствуя под пальцами гладкость шелковых нитей.
Наконец, он подошел к окну, распахнул его настежь и, перевалившись через раму, подставил лицо холодному ночному ветру.
Месяц подмигивал с неба, то скрываясь за облаками, то выныривая из-за них. Птицы голосили свои песни, ветер шелестел листвой. Чувствуя, как приходит в норму, Бернард всмотрелся в темноту. Тревога не ушла, но дышать стало легче. В воздухе пахло приближающимся дождем. Накатило странное чувство, когда знаешь, что скоро небо обрушится на землю потоками, как вчера перед бурей.
Что-то надвигалось. Помимо дождя. Что-то крупное и плохое. И Бернард не мог отвязаться от мысли, что нечто подобное он уже испытывал перед тем, как умерла мать.
Он держал ловец снов и неосознанно прижимал его к себе.
6
Всю ночь дождь барабанил по крыше, выстукивая убаюкивающую мелодию, а редкие вспышки молний, сопровождающиеся почти бесшумным рычанием грома, озаряли комнату. На стены ложились тени ветвей, дрожащие и прыгающие под напором ветра.
В детстве Бернард ненавидел грозу. Каждый раз он вздрагивал от вспышек молний и, выглядывая из-под одеяла, посматривал на стены, боясь распознать в очертаниях теней силуэт монстра или тянущиеся к нему страшные, корявые руки.