Нога Бога
Александр Плеханов
© Александр Плеханов, 2024
ISBN 978-5-0062-4849-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Все персонажи, события, даты и места действия вымышленные. Всякие совпадения случайны.
Беги! Беги, урод, как ты никогда ещё не бегал! орал с кромки поля Тычков, потрясая кулаками и дурно багровея лицом.
Полубоярову удалось каким-то корявым, но эффективным финтом обыграть защитника, совершить рывок метров на двадцать и выйти один на один с вратарем, но пушечно влупив по мячу, он послал его на метр выше ворот.
Сука, дебилоид долбаный! взвыл Тычков схватившись за голову. До конца матча оставалась минута и это означало, что ему, как тренеру, придется проставляться противнику, а это для Тычкова было смерти подобно. Если бы Полубояров забил, то была бы ничья и обе команды, как это не раз уже бывало, в дружественной и непринужденной обстановке выпили бы принесенный алкоголь, рассказали бы пару-тройку баек и расстались бы до следующих выходных. Но теперь все летело к черту.
А к самому Тычкову летел Полубояров с лицом душегуба, очень любящего своё занятие. За пределами футбольного поля Полубояров носил погоны майора полиции, был весьма уважаемым человеком и он совершенно не привык, чтобы в его адрес звучали такие слова как «сука и дебилоид». «Михаил Алексеевич», или «товарищ майор» да, но не «дебилоид».
Ты чего Тычок, падла, совсем страх потерял? заревел «товарищ майор» и пребольно ткнул железным пальцем Тычкова в грудь отчего тот охнул и сморщился как младенец, готовый зареветь. В табло захотел?
Да я чего я разве Тычков потирая грудь по быстрому отступил на шаг назад, опасаясь что Полубояров и вправду засветит ему в табло. Тем более все знали, что характер у носителя полицейских погон был совсем не мирный и безобидный. Особенно в такие моменты, когда команда по его вине пролетела на последней минуте, что однозначно не подняло ему настроения.
Еще раз услышу от тебя такое, не посмотрю что ты инвалид, по башке настучу. Понял? Полубояров грозно навис над Тычковым, сверля его таким жгуче-пронзительным взглядом, словно Тычкова только что, прямо на футбольном поле, приняли с килограммовым пакетом кокаина. И гранатометом «муха» впридачу.
Так Алексеич забормотал Тычков, стараясь спрятаться от этого пронзительного взгляда.
Ты понял или нет?! рявкнул Полубояров.
Да хорош тебе, подошел к ним Мезенцев, вне поля продававший электорату «фольксвагены». Сам налажал конкретно, с пяти метров в ворота не попал, чего ты на Тычке срываешься?
Ты что ли всегда попадаешь? огрызнулся Полубояров, воткнув свои пронзительные свёрла в Мезенцева.
Так я не нападающий вроде.
Эй, когда проставляться будете? крикнул с другого конца поля Косач, он же Паша Косаченко, капитан соперников, вне поля выдававший себя за инженера холодильного оборудования. Хотя до известных украинских событий 2014 года он промышлял в Харькове мелким криминалом, а в Россию сбежал под видом пострадавшего от киевской хунты, когда его чуть не повязали харьковские менты за примитивное ограбление банковского терминала с помощью кувалды.
Полубояров Косача не любил, нутром чуя в нем своего «клиента», однако делать было нечего его команда проиграла и по раз и навсегда заведенным правилам, проигравшие должны были проставляться.
Раньше мужики из окрестных дворов играли на плохонькой, лысой земляной коробочке, построенной на пустыре еще в семидесятые годы. Дощатый заборчик коробочки был исписан незатейливой матерщиной, проволочная сетка порвана в нескольких местах, в полутора десятках метрах от входа сажали печень за кургузым, криво врытым в землю, столиком поколения местных алкашей. Возлияния сопровождались забиванием козла, нередко переходящим в бои без правил. Самое удивительное, что алкогольнозависимые товарищи и футболисты мирно существовали годами, взаимно посмеиваясь друг над другом и по доброму презирая за пустое времяпровождение. Соседство нередко оборачивалось сотрудничеством: иногда за бутылку пива от столика рекрутировался вратарь, если не хватало народа у той или иной команды. Также столику нередко перепадал либо алкоголь для «поправки здоровья» какому-нибудь синему бедолаге, либо «занималась» небольшая сумма денег на те же цели. Как правило, никогда не отдаваемая.
Зимой коробочку заливали водой, превращая в каток, весной-осенью она напоминала скотный двор, куда никто не рисковал заходить со спортинвентарем, а летом земля высыхала и становилась похожей на асфальт любое падение вело к серьезным ссадинам, а то и к травмам. Но при Лужкове коробочку расширили и застелили искусственным синтетическим газоном, попутно снеся столик алкашей, вместо которого установили турник. Впрочем, приземление на искусственный газон также не отличалось комфортом, а потом его и вовсе проверили на огнестойкость аборигены, отчего половина поля сгорела. При Собянине были приняты более серьезные меры коробочка превратилась в пусть и не полноценное футбольное поле, но в некое подобие его: с нормальным газоном, разметкой, воротами и даже небольшими трибунами. Это поле торжественно открыли солидные откормленные дяди в пиджаках и с животами, жизнеутверждающе выпирающими над дорогими ремнями, с пафосным перерезанием ленточки, выступлением каких-то безголосых певиц, запомнившихся желтыми трусами, убогим фуршетом и громогласным акцентом на заботе правительства Москвы о подрастающем поколении. После чего поле закрепили за местным детско-юношеским футбольным клубом, что подразумевало финансирование из бюджета района и, следовательно, более менее сносный уход.
Чем местные мужики и воспользовались, проводя каждое воскресение футбольный матч шесть на шесть, а иногда семь на семь. А так как очки, призовые деньги и кубки за победу не предусматривались, то было заведено простое, но устраивающее всех правило: проигравшая команда проставляется победителю, а в случае ничьи весь принесенный алкоголь распивается совместно.
В основном распивалось пиво, правда Тычков на пиво всегда смотрел как на некую разновидность водопроводной воды и предпочитал приносить с собой 0,25 литровый бутылёк водки или коньяка. Который неизменно требовал от проигравшей команды, если его подопечные одерживали верх. И который никогда не доставал в случае собственного поражения.
К Тычкову отношение у всех было неоднозначное, как и у него ко всем остальным. Непростой был человек, настоящее двуногое сложносочиненное предложение, особенно когда перебирал с количеством бутыльков.
Раньше он играл в «Сокольниках», откуда был отчислен за аморалку в пьяном виде не столько сам набил кому-то морду, сколько был бит ногами, из-за чего не смог выйти на важный матч с казанской «Искрой», который бело-голубые проиграли. Руководство клуба этого Тычкову не простило и выгнало к чертовой матери, разорвав контракт. Тем более, что там и пункт имелся соответствующий.
После «Сокольников» Тычок приземлился в веселом и жизнерадостном «АМО», но и там отличился буйным норовом, постоянно становясь жертвой своих необузданных страстей. За три года пребывания в чересчур демократичном коллективе, где традицией было класть на дисциплину, Тычков окончательно превратился в пьяницу и совершенно бесперспективного полузащитника, а закончилась его карьера впечатляющим переломом всех имеющихся в наличности конечностей. После десятидневного запоя он побежал в магазин за добавкой через балконную дверь. Хорошо что жил он на третьем, а не на десятом этаже.
После такого эффектного финта, путь в большой футбол ему был заказан по причине инвалидности и сильно подмоченной в огненной воде репутации. Тычкову не оставалось ничего другого, как всего себя посвятить дворовому футболу, без которого жизнь его была не жизнью, а растительным существованием. Таким образом, этот некогда перспективный полузащитник, на которого в свое время имели виды даже армейские скауты, описал удивительный жизненный круг, через пятнадцать лет вернувшись туда, откуда началась его футбольная карьера на коробочку. В то время как некоторые его бывшие одноклубники уезжали играть в Европу, да и в России чувствовали себя неплохо, разъезжая по самым дорогим столичным клубам на «Порше» и «Бентли» с еженедельно меняемыми любовницами модельной внешности. Тычок же самоназначил себя тренером любительской команды, самому младшему игроку которой автодилеру Мезенцеву, было 36 лет. Его самоназначение вопросов и протестов ни у кого не вызвало когда Тычков был трезвым, он давал вполне дельные и даже отличающиеся определенной тактической изящностью советы. Что довольно часто приводило к победам и иногда даже с разгромным счетом. И тогда Тычок чувствовал себя не менее счастливым, как если бы самолично оформил хет-трик в ворота «Барселоны» или «Ливерпуля».
Все же как не крути, а он был единственным профессионалом из всех собиравшихся на поле по выходным. А мастерство, как и опыт, не пропьешь. Во всяком случае, так утверждает народная мудрость.
Полубояров хоть и был непрост, как лентопротяжный механизм кассетной деки Nakamichi Dragon и мог разораться по любому пустяку, но при этом быстро отходил, как любой нормальный русский человек. Поставив соперникам пиво и посмотрев задумчивым взглядом на ухмыляющегося Косаченко, он обернулся к Мезенцеву, на которого уже не сердился, да и вообще забыл о своем конфузе с выходом один на один и просвистевшим над перекладиной мячом.
Это что у тебя за тачила? Параллельный импорт? поинтересовался он кивнув на «Фольксваген Терамонт», я такой ещё не видел.
Да только на днях поступила. Взял на выходные покататься, понять надо что за ведро, Мезенцев тоже уже остыл и забыл о поражении. Нравится?
Да вроде ничего, только дизайн у фольксов никакой, Полубояров обошел вокруг машины. Лепят без фантазии.
Строгая немецкая классика, на мгновение из Мезенцева вылез автодилер. Твоей «ку-пятой» сколько лет? Менять не пора?
Да семь лет стукнет. Пора бы поменять, но вот не знаю на что.
Прокатиться хочешь? Мезенцев достал из кармана ключи.
Давай, недолго думая согласился Полубояров. Строгая немецкая классика, говоришь?
Минимализм дизайна делает его вневременным. Он и через десять лет не устареет, продашь с небольшими потерями, Мезенцев так ласково и чувственно провел ладонью по капоту и крылу «Терамонт», словно это была не бесстрастная холодная немецкая железка, а пятая точка горячей Ким Кардашьян.
Продашь? хмыкнул Полубояров, с интересом проследивший за завораживающими, почти эротическими движениями Мезенцева. Мне её купить сначала надо.
Так в чем проблема, подберем хорошую комплектацию, цвет, диски, скидку тебе сделаю, Мезенцев оживился, заметив в глазах Полубоярова заинтересованный блеск. Давай, садись, чего языком чесать? Надо жопой прочувствовать машину, а то это все сухой звиздежь по пыльной дороге. Ты дизель любишь или не очень?
Да хрен его
Короче, поехали, оборвало его Мезенцев, решительно сев на пассажирское кресло и аккуратно прихлопнув мягко чавкнувшую дверь.
Вылетевшую на встречку «Газель» Мезенцев заметил ещё издалека. Примерно на секунду раньше сидящего слева Полубоярова и имевшего худший обзор поворачивающей под крутым углом дороги. Этот поворот перед своим домом Мезенцев не любил никогда, так как один раз зимой чуть не попал здесь в серьезную аварию фонарные столбы были поставлены на слишком большом расстоянии и в зимних сумерках часть поворота не освещалась и не просматривалась. И раз из мрака вылетела машина, с которой Мезенцев, моментально охолодев нутром, разошелся на встречных курсах буквально в десятке сантиметров.
Но теперь он это обреченно понял даже десятка сантиметров не будет. Даже сантиметра теперь не будет «Газель» ехала конкретно по их полосе и когда её заметил Полубояров, Мезенцев уже знал, что будет дальше.
Дальше будет смерть.
Полубояров именно на этом участке зачем-то притопил под 120 и обе машины не просто сближались, а летели навстречу с такой скоростью, что даже экстренное торможение обоим уже не помогло бы. Тем более, что «Газель» тормозить и не собиралась.
Мезенцев не отрывая глаз от снулого лица водителя «Газели» пьяный? обдолбанный? каким-то непонятным образом увидел, что оба они с Мезенцевым не пристегнуты. Ещё он вспомнил, что взятый им «Терамонт» в такой комплектации, в которой нет коленной подушки безопасности, следовательно, Полубоярову в футбол уже не играть и Мезенцеву стало невыносимо, до слез, его жалко: всего пятнадцать минут назад он не попал по воротам. Последний в жизни удар и тот мимо. Вместе с тем он удовлетворенно отметил, что «Фолькс» застрахован, значит контора спишет его раскореженный остов без проблем и финансовых потерь. Хотелось бы, конечно, пожить ещё хоть немного подольше, сорока ещё нет, Ирка к тому же обещала заехать, покувыркаться Мезенцев вспомнил запах её волос, серые глаза, родинку под правой грудью
«Ты знаешь, как хочется жить? В ту минуту, что роковая», вспомнилась ему грустная песня группы «Рождество». Но роковой минуты уже не было, а была последняя секунда, которую неожиданно решил использовать Полубояров, бросив машину в занос и принимая удар своей, левой частью. Как успел понять Мезенцев, этим безумным броском он спасал его
«Фольксваген Терамонт» уйдя от прямого лобового удара влетел в «Газель» левым передним крылом, водительской дверью с моментально набухшими боковыми подушками, в которые впечатался Полубояров, а Мезенцева вышвырнуло из кресла в лобовое стекло. Выстрелившая подушка ударила его в лицо со свирепостью Майка Тайсона, отчего в голове раздался шум тысяч ниагар и откуда то издалека донесся хруст, скрежет, запах горелой резины и какие-то другие непонятные запахи и звуки, среди которых он идентифицировал мат Полубоярова. «Он жив», успел отметить Мезенцев, вялой, безвольной лягушкой скатываясь по изломанному капоту и распластавшись на асфальте в луже антифриза. Он не видел как из «Фолькса» выбрался Полубояров, без единой царапины, собранный и свирепый, как принялся энергично выламывать дверь в «Газели», за которой спасать уже было некого, не почувствовал как Полубояров схватил его жесткими, клещастыми пальцами и оттащил с дороги на тротуар и не слышал его обращенного к кому-то рёва:
Ты куле снимаешь, мудило, мля?! В скорую звони срочно!
Мезенцев очнулся душным июльским предгрозовым утром. Три соседа по палате спали тревожно, бормоча во сне и ворочаясь с изяществом бегемотов.
Некоторое время Мезенцев обозревал всю эту неспокойную троицу и пытался понять где он. Вернее, пытался понять как он. На голове была обнаружена некая чалма из бинтов, а вот руки-ноги к его облегчению оказались целыми. Рядом с кроватью он не обнаружил всяких там капельниц и других приспособлений, указывающих на катастрофическое состояние организма. Ну а меньше чем через минуту он вспомнил все что было накануне.
Мочевой пузырь подал недвусмысленный сигнал и Мезенцев шлепая босыми ногами по не слишком чистому линолеуму вышел из палаты. По пути успев отметить, что он так и остался в своих тренировочных штанах, но при этом обзавелся темно-синей пижамой, которой у него ранее не было.