Эвелин уже становилось спокойнее. Привыкай к новому образу жизни, сопровождающему участие в сериале, создавай себе имя! Британское телевидение это только начало. Кто знает, какие двери оно перед ней распахнет? Она уже позволяла себе мечтать, пускай робко, даже о Голливуде.
Но при этом ей требовалась сосредоточенность. Ничего еще не было решено. Нельзя переходить на бег, пока не освоена ходьба.
Макмиллан уже завершал свой телефонный разговор.
Да, прекрасно. На следующей неделе я позвоню Дуги, надо его подготовить. Дело на мази. Доверься мне. Да, поговорим через неделю. Чао!
Он положил трубку и повернулся к Эвелин. Он был крупным мужчиной, крупнее, чем ей запомнилось, с широкой грудью, с сильными, как у спортсмена, руками. Она видела, как натянута на его атлетических бедрах ткань брюк.
Эвелин! начал он. Я так рад снова вас видеть! Вы уж простите: ни минуты покоя! Он подмигнул. Она решила, что он очень привлекательный: старше нее, немного неотесанный, но это его не портило. Выпьете со мной?
Рори поднял свой пустой бокал, из чего Эвелин заключила, что он предлагает спиртное, а не чай, хотя было всего четыре тридцать пополудни. Не беда, ее такие вещи ничуть не смущают. Она не знала только, какой напиток выбрать, и вообще не бывала раньше в таких шикарных отелях. Не придется ли ему куда-то звонить, если заказанного ею не окажется в мини-баре? Не хотелось его раздражать. Эвелин бы не отказалась от шампанского, но роль еще не получена, забегать вперед было неуместно.
Пожалуй, виски, услышала она собственный голос, хотя пробовала виски всего однажды, на похоронах дяди Роджера, и тогда он ей не слишком понравился.
Такие девушки мне по душе! откликнулся он с улыбкой и двинулся к подносу с напитками. Лед, содовая?
Представления Эвелин о виски хватало для того, чтобы знать, что шотландцы не кладут в него лед, но и сказать, что предпочитает виски чистым, она не осмелилась.
С содовой. Пожалуйста, пискнула она. Содовой побольше.
Себе он налил гораздо больше, чем ей, и у нее отлегло от сердца. Можно будет медленно тянуть свою порцию, да еще и не допить. Вряд ли он сам платил за выпивку: все спишется на производственные расходы. Она опять взбодрилась. Скоро и у нее будет так же: дармовая выпивка, рестораны. Шикарная жизнь. Главное, не оплошать.
Рори снова уселся, откинулся на спинку дивана, широко расставив ноги.
По словам Майка, вы преуспели на пробах и он хочет дать вам роль.
Эвелин почувствовала, что краснеет, и рассердилась на саму себя. Она взрослая женщина, а не простодушная девчонка.
Спасибо, бесхитростно проговорила она.
Теперь ваша задача произвести впечатление на меня, продолжил он. Да не пугайтесь вы так, Эвелин! Уверен, вы не будете ломиться в открытую дверь.
Что от меня требуется? спросила она, неуверенная, чего он ждет. Отбарабанить роль? Она могла бы попробовать, хотя без сценария в руках трудно было бы прозвучать убедительно.
Расскажите о себе, попросил он. Какая она, настоящая Эвелин Маунткасл?
Это было хуже, чем пытаться вспомнить текст роли. Что он хочет услышать?
Ну начала она осторожно.
Я подскажу: что вас увлекает, Эви? Так ее называли только хорошие знакомые. Что подталкивает в спину? Из-за чего вам не спится ночами?
«От мыслей о невозможности заплатить за квартиру», мелькнуло у нее в голове. Но это был бы неверный ответ. Ей хотелось славы, но не хотелось в этом признаваться: она показала бы себя пустышкой, а нужно было заинтриговать, вызвать интерес. Лучше что-нибудь присочинить, но ведь он хочет понять, что она на самом деле собой представляет. Значит, скрывать амбиции нет нужды.
Я хочу быть звездой! выпалила она. Хочу, чтобы на меня оглядывались, когда я куда-то вхожу. Чтобы просили у меня автограф. Хочу успеха в Британии, а потом в Голливуде, прославиться там, сниматься у великих режиссеров Скорсезе, Спилберга, Олтмена. Она вдруг запаниковала: получалось, что телевидение это что-то второсортное Он, правда, слушал с улыбкой и поощрительно кивал.
Мне нравится, когда моих актрис обуревают амбиции, сказал он, сделал большой глоток виски и негромко икнул. Хочу, чтобы девушек пожирало пламя.
Эвелин не вполне принадлежала к девичьей категории, но не сочла возможным его поправлять.
Ну же, Эви! Он похлопал по дивану рядом с собой. Почему бы вам не подсесть ко мне и не поведать, как я могу вам помочь добиться всех этих целей?
9
Пип нетерпеливо следила за стрелками часов. Время ползло гораздо медленнее, чем на ее лондонской работе. Наконец Одри объявила о завершении рабочего дня, потушила свет и заперла за ними дверь.
Увидимся в понедельник, сказала ей Пип на прощанье. Наметили что-нибудь интересное на уик-энд? Можно было этого и не говорить, на самом деле ответ бы ей совершенно неинтересен.
Одри закатила к небу глаза, но ее лицо осталось каменным.
В церковном вестибюле будет барахолка, мрачно сообщила она. Больше никто не вызвался все устроить, значит, дело за вашей семьей. Скажи матери, пусть принесет к восьми тридцати выпечку. Будет длинная очередь. Странное дело: от желающих принести свое и купить чужое не будет отбоя, но в эту лавку они ни ногой.
Надеюсь, все пройдет удачно, поспешно отозвалась Пип, надеясь, что ее саму не попросят о помощи, и наклонилась к велосипеду, чтобы отпереть замок, прежде чем мысль о ней как о помощнице на распродаже не посетит саму Одри. Удержаться на своей лондонской работе она не сумела, но приходская жизнь с ее мелкими проблемами сводила ее с ума. Непонятно, как все застрявшие в этой дыре не умирают от скуки. Барахолка Час от часу не легче!
С лежащим в корзине велосипеда похищенным чужим дневником, спрятанным в пакет, Пип покатила обратно на ферму по узким, усыпанным листьями дорожкам, планируя по пути предстоящий вечер. После ужина она побыстрее улизнет из кухни, нальет себе горячую ванну, понежится в ней, а потом рано ляжет в кровать с дневником.
Что с ней творится? Роз пришла бы в ужас от столь скучного вечера. Но Роз здесь не было, только Пип. Доминик поднял бы ее план на смех, но это ее не беспокоило. Она чувствовала какую-то странную связь между собой и автором дневника и была обязана с этим разобраться. Женщина, похоже, застряла не там, где надо, совсем как она, хотя Пип еще не выяснила, по каким причинам это произошло. А значит, нужно было продолжить чтение.
Но ее привлекала не только запутанность ситуации, в которой находилась незнакомка. Погружение на несколько часов в чужую жизнь сулило пользу, давало ей шанс, пусть призрачный, вырваться из замкнутого круга, в котором безнадежно метались ее мысли: вина, страх, встречное обвинение, горечь и снова вина.
В более удачные дни у Пип получалось убедить себя, что не все еще потеряно, что мир, который она с таким трудом выстраивала для себя до трагедии, никуда не делся и ждет ее возвращения. От нее требовалось немного: прийти в себя и вернуться в точку накануне несчастья.
Но если бы все было так просто
Родители, хоть и радовавшиеся ее возвращению на ферму, не понимали причин, вынудивших ее покинуть Лондон. Пип несколько раз силилась объяснить это матери, но той, при всем сочувствии дочери, было трудно ее понять.
«У меня была паническая атака, мама, твердила она полным отчаяния голосом. То есть целая серия таких приступов, но самый сильный был на работе».
«После происшедшего с тобой они обязаны были войти в твое положение, Пип».
Пип замечала, что никто не говорит о ее трагедии напрямую. Факт убийства ребенка отмывался эвфемизмами если не добела, то по крайней мере до неразличимости пятен крови.
«Вошли, насколько было возможно, мама. Я всех подвела. Расквасилась прямо в Высшем суде, у всех на глазах. Даже собственное имя забыла. После этого меня уже не могли оставить на работе. Им нужно было думать не только о моей репутации, но и о своей».
«Но ведь ты не виновата! возмущалась мать. Кто же винит за болезнь?»
Пип подозревала, что ее мать вычитала где-то, что панические атаки симптом психического заболевания, и, преодолевая страх, пыталась смириться с этим ради блага дочери.
«Какая разница, мама? Клиенты платят кучу денег, чтобы я защищала их интересы. Если я не могу этим заниматься не позорясь, то мне не станут давать работу».
Мать кивала, как будто понимала эту логику.
«Это несправедливо, ты же не виновата. Мать молчала, потом, комкая в руках кухонное полотенце, спрашивала: Можно задать личный вопрос?»
Пип кивала, волнуясь, что сейчас услышит, но не имея сил придумать причину, чтобы избежать ответа.
«Каково это? спрашивала ее мать. Ну, эта самая паническая атака? Сколько ни пытаюсь представить, никак не выходит».
Пип не хотелось пускаться в объяснения, которые сами по себе могли спровоцировать у нее приступ паники, но мать пересиливала себя, задавая этот вопрос, поэтому не отвечать было нельзя. Пип набирала в легкие побольше воздуха.
«Это ужасно, мама. Я полностью теряю самоконтроль, а ты же знаешь, насколько это для меня невыносимо».
Мать кивала. Обе были согласны, что Пип любительница все контролировать.
«Начинается с макушки, продолжала Пип. Потом немеет шея и щеки. Я уже знаю, к чему это ведет, но ничего не могу с этим поделать. Мне не хватает воздуха, грудь стискивает, невозможно дышать, в глазах туман. В конце концов я теряю сознание и»
Она сбивалась. Что происходило дальше, она не знала. Поднимая глаза на мать, она видела катящиеся по ее щекам слезы.
«Пип, доченька хрипло говорила мать. Бедная моя деточка!»
У Пип не находилось слез. Не текли, и все тут, будто она лишилась способности чувствовать.
«Все в порядке, мама. Со временем ко всему привыкаешь».
Но это была неправда. Она уже не могла сосчитать, сколько раз на нее накатывали воспоминания и сколько панических атак она пережила после, но никак не могла с этим свыкнуться. И поэтому не верила, что когда-нибудь сумеет вернуться к своей прежней лондонской жизни. Она уже начинала забывать, что значит быть Роз.
Происходившее у Пип в голове вместе со всеми навалившимися на нее в эти дни проблемами крайне сужало ее кругозор. Но появление дневника и гадания, что он может таить, все больше ее волновали. Это любопытство было чем-то новеньким.
Она въезжала на велосипеде на фермерский двор с нервным шумом в ушах. Горит ли свет в окне кухни? Если там не окажется матери, то будет проще простого незаметно пронести в дом дневник. Но свет, конечно, горел теплый, манящий. Она уже хотела оставить пакет с дневником в корзине велосипеда и вернуться за ним позже; впрочем, кому какое дело, с чем она пришла? Пип сунула пакет под мышку и поспешила в тепло кухни.
Привет, мам! сказала она, открывая заднюю дверь.
Вот и ты наконец-то! Тон матери был напряженным, неестественно приподнятым. У тебя гость.
Пип увидела широкую спину сидящего за столом брюнета в ладно скроенном костюме. Доминик! К своему удивлению, Пип почувствовала раздражение: нагрянул без предупреждения и испортил ей намеченное общение с дневником!
Что с ней? Ей следовало радоваться, что он здесь. Она и радуется, одернула она себя. Просто вышла неожиданность, а Пип в последнее время не жаловала неожиданности. Но, сделав над собой усилие, она пришла в нужное состояние.
Доминик! вскрикнула Пип и, оставив сумочку и дневник на буфете, бросилась к нему с распростертыми объятиями. Какими судьбами? Я не знала, что ты приедешь в этот уик-энд. Ты не предупреждал. Как чудесно тебя видеть! добавила она, задыхаясь, чтобы снять любые сомнения.
Доминик встал и, улыбаясь, раскрыл ей ответные объятия.
Сюрприз!
Пип врезалась в него, уткнулась носом в его лацкан. Цитрусовый запах лосьона после бритья напомнил ей о прошлой жизни, еще секунду назад тонувшей в тумане. Он обнял ее, но стискивать не стал. Она тут же испытала приступ ледяной тревоги.
Встречу в Бристоле отменили, объяснил Доминик. Появилось свободное время, вот я и решил к вам заглянуть. Надеюсь, ты не возражаешь?
Ничуть, отозвалась Пип, гоня свои сомнения. Все в порядке, сказала она себе.
Извините, Рейчел, что ворвался к вам без предупреждения, обратился Доминик к ее матери.
Та небрежно махнула рукой, как будто появление на ферме лишнего человека даже не стоило упоминания, хотя Пип знала, что мать будет переживать из-за содержимого своего холодильника и стараться угостить гостя согласно его высоким стандартам. Темой для переживаний будет и состояние постельного белья. Семейство Эпплби не было подготовлено к неожиданностям.
До ужина еще целый час, предупредила мать. Ступайте пока что в гостиную. Через несколько минут я принесу вам что-нибудь попить.
Пип отпустила Доминика и, удерживая на расстоянии вытянутой руки, стала его разглядывать. Он слегка отпустил волосы видимо, в ее отсутствие забыл побывать у парикмахера. В остальном он выглядел привычно разве что устал сильнее обычного.
Она взяла его за руку и потащила из кухни, подальше от своей матери. Пип чувствовала, как он бредет за ней по темному коридору в гостиную. Там, как обычно, без всякого учета времени года, весело потрескивал камин. На коврике перед камином разлегся старый кот, никак не прореагировавший на их появление.
Пип усадила Доминика на диван и прильнула к нему для поцелуя. Он ответил, но как-то формально, без малейшей страсти. Пип подумала, что ему, наверное, не по себе здесь, он чувствует себя не в своей тарелке. К тому же они давно не виделись, им требовалось время, чтобы опять друг к другу привыкнуть, а уж времени впереди было полно, целый уик-энд.
Ну, Роз, заговорил он, как тебе живется здесь, на краю света?
Лондонское обращение здесь, в Суффолке, прозвучало странно, она успела от него отвыкнуть.
Терпимо, не более того, ответила она. Но, кажется, я прихожу в себя, избавляюсь от скачков настроения. Дело продвигается медленно, но, кажется, мне уже получше.
Правда ли это? Уверенности у нее не было, просто она знала, что он хочет услышать именно это. Доминик заждался улучшения, и ей ничего не оставалось, кроме как оправдать его ожидания.
Но хватит обо мне, спохватилась Пип. Дома-то как? О чем сплетничают? Боже, как жаль, что я не знала, что ты приедешь! Я бы попросила привезти мне другое нижнее белье. И туфли становится тепло, а у меня здесь только сапоги. Чудно, в Лондоне у меня все это есть, а здесь
Она не договорила, но Доминик этого не заметил, он вообще не пытался отвечать на ее вопросы. В этом угадывался какой-то непорядок, но у Пип еще не было уверенности, что что-то стряслось.
Она предприняла еще одну попытку.
Как на работе? Работа была единственной темой, гарантированно не оставлявшей его равнодушным. Ты загружен?
Доминик кивнул, дернув себя за мочку уха. Эту его манеру Пип всегда находила трогательной, но сейчас она только усилила ее подозрения.
Да, все мы света белого не видим. Но оно того стоит, работа достойная.
У Пип заныло сердце. Она соскучилась по своей прежней жизни, по духу соревновательности, пронизывавшему все, даже их отношения. Но ее не устраивало, что даже при ней Доминик продолжает думать о работе. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Меньше всего приступ был нужен ей сейчас, когда она старалась убедить его, что поправляется.
Кому достались мои дела? осведомилась она, хотя предпочла бы не знать ответа.
Прити, ответил он. У девочки получается, она быстро учится.
Еще один удар наотмашь. Прити была моложе нее, хуже того, последнее время она обхаживала Доминика: всегда с готовностью ему улыбалась, предлагала помощь. Не хватало, чтобы коллега начала теснить Пип сразу на нескольких фронтах!