Михаил Грулев
В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне
Военные мемуары
© ООО «Издательство «Вече», 2023
Предисловие
Еще не так давно принято было думать, что говорить и писать о пережитых важных исторических событиях можно лишь по миновании многих лет. «Огромные предметы следует рассматривать издали, удалившись от них на значительное расстояние», доказывали обыкновенно те, которым хотелось заставить современников отвести глаза от окружающей действительности или безмолвно забыть только что пережитые жгучие события. На основании такой метафизики в удел истории отводились полуистлевшие архивные документы вместо живых людей и животрепещущих событий. К так называемым «урокам истории» позволяли прикасаться только после того, когда с течением времени в них успели уже заглохнуть малейшие проблески подлинной жизни, когда была достаточная уверенность, что историку понадобится сначала раскопать многовековой курган всякого исторического сора, прежде чем он доберется до архаических остатков некогда живых фактов. На моей памяти, при выпуске офицеров из Академии Генерального штаба в 1888 году, когда один из выпускных офицеров позволил себе в изложении исторической темы весьма скромно коснуться критической оценки действий под Плевной, за которыми была уже даже 10летняя давность, то это произвело такой переполох среди присутствовавших профессоров, что сдержанные мужи науки забыли всякую солидность и жестоко отразили этот робкий поиск в область исторической правды «Как вы смеете касаться критики, когда еще живы участники этих событий!» указывали тогда профессора пытливому ученику, проявившему несвоевременную наклонность к правде.
Таким образом, темы из русско-турецкой войны академией почему-то назначались, но освещать события этой войны не позволялось. Какие же поучительные уроки мы могли в таком случае вынести из русско-турецкой войны, когда готовились к войне с Японией?..
Теперь, очевидно, установился более разумный взгляд по этому вопросу. Самая беспощадная критика о событиях минувшей войны на Дальнем Востоке раздалась прежде всего именно в стенах Академии Генерального штаба и раздалась немедленно, как только замолк последний выстрел этой злосчастной войны, не заботясь о том, что скажут «живые участники» событий.
Это искание правды лучший залог светлого будущего для нашей армии. Как в жизни семейной, так и международной важно, чтобы муж-хозяин первый узнал о том, что у него делается дома, прежде чем стать предметом пересудов своих соседей, которые не замедлят учесть то, что известно им одним.
А армии нашей нужна одна правда. Нам ее стыдиться нечего. Пусть ее видит весь мир! Если мы проиграли минувшую войну, то едва ли история всех времен и народов представляет собою еще такой яркий пример крепкого союза всех злых стихий, ополчившихся против одной лишь воюющей стороны.
Японский солдат, говорят, на редкость; но до сих пор ни у кого не поднялась рука, чтобы бросить камнем в испытанные веками доблести русского солдата.
Тактическая подготовка, говорят, у нас хромает; но разве тактическая подготовка японцев так уж много совершеннее нашей? Я уж доказывал однажды (в «Разв.»[1]), что не тактика служила причиной наших неудач. Во всяком случае, ничтожные дефекты в этой области никоим образом не могли бы вызвать такое роковое постоянство наших поражений.
Командный состав наш, говорят, слаб. Но право же японские офицеры ни в отношении душевных качеств, ни по своему умственному и образовательному развитию отнюдь не стоят выше наших офицеров. Говорю это по непосредственному знакомству с японскими офицерами сухопутными и морскими.
Не более справедливы и упреки, обращаемые по адресу бывшего главнокомандующего ген.-ад. Куропаткина, которого готовы сделать единственным козлом отпущения за все неудачи. Если бы в нем одном сосредоточены были даже причины всех причин, то все же наши поражения не могли бы иметь такое злосчастное постоянство: нашелся бы начальник, случай, которые вырвали бы у него победу хоть раз-другой.
Тем более необходимо все пережитое в этой войне запечатлеть по свежей памяти на страницах истории. Может быть, из общего запутанного клубка только что пережитых событий, фактов и впечатлений пытливому историку удастся извлечь руководящую нить для грядущей жизни.
С высочайшего соизволения приступлено уже особой комиссией к составлению истории Русско-японской войны, знаменуя собою с высоты Престола отмеченный выше животворный взгляд на значение своевременно обнародованной истории в жизни народной. Не подлежит сомнению, что важным пособием для этой истории должны послужить живые воспоминания участников этой войны.
Это единственная цель, которую я имел в виду, решившись на издание настоящей книги, представляющей собою в обработанном виде дневник мой, веденный во время службы в штабах и на полях Дальнего Востока.
М. Грулев
Глава I
Перед войной
Наш Дальний Восток за 10 лет до Русско-японской войны. Последствия японско-китайской войны и Симоносекского договора. Исправление границы. Положение окраины в экономическом и военно-политическом отношениях. Выводы из моей поездки по Маньчжурии. Проект «южного направления» Сибирской железнодорожной магистрали. Неудовлетворительность проекта в военно-политическом и экономическом отношениях. Мнения приамурского генерал-губернатора С.М. Духовского и С.Ю. Витте. Порт-Артур и Порт-Лазарев. Занятие Порт-Артура. Мое пребывание в Японии и Америке. Наши секреты известны нашим врагам раньше, чем приамурскому генерал-губернатору
Мы переживаем теперь печальные итоги злосчастной войны с Японией. Весь мир был удивлен неслыханным провалом военного могущества наиболее грозной в Европе военной державы, обладавшей и в мирное время армией, равной по своей численности главным европейским армиям вместе взятым, гордой притом вполне заслуженной былой славой, а также боевой подготовкой и организацией по последнему слову военной науки. И все это сразу подкошено и опрокинуто маленьким народом, который в общение с Европой и со всем миром вошел, так сказать, со вчерашнего дня. У всех невольно встает неотступно все один и тот же жгучий вопрос: в чем причина наших поражений?
Конечно, война представляет собою явление настолько сложное, что при желании приурочить удачный или неудачный исход к каким-нибудь однородным, хотя бы и главенствующим, причинам мы неизбежно рискуем впасть в крайность. В действительности же война знаменует собою всеобъемлющий экзамен всей жизнедеятельности народной; и государство пожинает на войне то, что посеяло задолго перед тем во многих предшествовавших поколениях.
Но как бы сложны ни были слагаемые, приводящие войну к тому или иному общему итогу, не подлежит сомнению, что цель войны как важнейший моральный импульс борющихся сторон может послужить решающим привеском, могущим склонить весы в ту или другую сторону. Эта старая истина теперь лишний раз подтверждается, к несчастью, нашим собственным горьким опытом только что пережитой нами войной с Японией. Недаром бывший главнокомандующий, генерал-адъютант Куропаткин, неоднократно объяснял наши поражения эфемерностью причин и поводов, вызвавших эту войну. И действительно: насколько каждому японскому солдату без лишних пояснений были понятны причины войны, настолько же у нас не только солдату, но и офицеру рисовался в тумане основной стимул войны, указанный главнокомандующим в его известном приказе от 15 сентября[2] 1904 года, что «мы должны отстоять наши права на Дальнем Востоке».
I
Еще десять лет тому назад, непосредственно после окончания японско-китайской войны, когда дипломатическое ведомство наше начало вести агрессивную политику на Дальнем Востоке, было очевидно для каждого здравомыслящего наблюдателя, что мы пускаемся в опасную игру, которая к добру нас не приведет. Находясь тогда в Японии, мне неоднократно приходилось, беседовать по этому вопросу с нашим посланником, покойным М.А. Хитрово, который привлекал меня к совещаниям как офицера Генерального штаба, прослужившего тогда уже семь лет на Дальнем Востоке и потому до известной степени осведомленного с нашим военно-политическим положением на тихоокеанском побережье. С картой в руках я настойчиво и убедительно старался доказать, что лучше той границы, которая у нас была тогда в Приамурском крае, и придумать трудно. Действительно, на всем протяжении водной линии, от Аргуни почти до Великого океана, мы имели естественный рубеж, на котором и в силу трактатов с Китаем, и благодаря фактическому положению вещей мы были абсолютными и бесконтрольными хозяевами. Несмотря на то, что согласно Айгунскому договору право судоходства по Амуру одинаково принадлежало и России, и Китаю, в действительности же ни одна китайская джонка не могла проникнуть в воды Амура без нашего согласия. Даже всемогущий Ли-хун-чжан вынужден был в 1889 году обратиться с унизительной челобитной к бывшему тогда приамурскому генерал-губернатору барону А.Н. Корфу разрешить провоз по Амуру выписанных им из Америки машин для эксплуатации принадлежащих ему Желтугинских золотых приисков. И эти машины год с лишком валялись на пристани в Николаевске, пока это разрешение было дано.
Мало того. Наши прибрежные амурские и уссурийские казаки с одинаковой свободой пользовались всеми земельными угодьями как на нашем, так и на китайском берегу Амура: благодаря давности пользования казаки смотрели как на свою собственность на луга и леса китайские и все вообще для них пригодное на правом берегу Амура. И китайцы не могли фактически этому препятствовать, если бы и хотели, потому что вся прилегающая к Амуру часть Маньчжурии населена чрезвычайно редко; и естественные богатства страны, лишенные всякого хозяйского присмотра, были совершенно доступны для постороннего пользования. Всего сподручнее это было нашим соседним казакам, которые беспрепятственно и пользовались выгодами своего положения.
Рядом с такими выгодами экономического положения не менее благоприятствовали нам и условия стратегического преобладания на Дальнем Востоке. Достаточно сказать, что на всем огромном протяжении нашей границы с Китаем, длиною в три с лишком тысячи верст, мы довольствовались всего шестнадцатью батальонами, стрелковыми и линейными, и небольшим числом кавалерии и артиллерии, которые признавались вполне обеспечивающими наше положение на этой окраине. Даже некоторые части Забайкальского казачьего войска считалось возможным уступить для службы Министерства внутренних дел ввиду того, что «нашим границам здесь ниоткуда не угрожает опасность внешнего вторжения», как гласил документ Главного штаба 1889 года по вопросу о реорганизации Приамурских казачьих войск. Конечно, и тогда уже наш Дальний Восток еле-еле окупал расходы государственного казначейства на содержание нашей дорогой администрации и немногочисленных вооруженных сил; но с каждым годом этот баланс заметно изменялся в пользу метрополии, которая очень скоро с лихвой покрыла бы свои скромные затраты на эту окраину. Не только обширнейший Приамурский край представлял собою беспредельное раздолье для переселенческого движения из недр России, но и вся прилегающая Маньчжурия, отрезанная от моря нашим Уссурийским краем и охваченная с трех сторон принадлежащими нам одним судоходными реками, неминуемо должна была рано или поздно подпасть безраздельному экономическому господству России по мере заселения и экономического роста прилегающей нашей окраины.
Рядом с самим собою создавшимся таким выгодным для нас положением на Амуре было очевидно, что как только мы перешагнем через Амур, через этот естественный пограничный рубеж, и углубимся в Маньчжурию, мы, не приобретая ничего для нас нового, пускаемся навстречу опасным осложнениям и неведомым расплывчатым задачам; притом далеко к югу от Амура, ни в Застенном, ни в Срединном Китае, нет нигде такого естественного рубежа, за который можно было бы зацепиться как за базу или как за этап в своем наступательном движении на таком безбрежном океане суши, какой представляет собою соседняя Маньчжурия.
Все это казалось ясным до очевидности, даже и не для проницательных политиков; и все это своевременно, по мере сил докладывалось вершителям тогда наших судеб на Дальнем Востоке.
II
Что же нас толкнуло вглубь Маньчжурии? Конечно, нам укажут на целый ворох реальнейших задач и даже некоторый исторический прагматизм в этом стихийном движении России на Востоке и на юге, к незамерзающему морю и т.п. Но истинная причина кроется в легкомысленном преувеличении наших сил и умалении сил противника, в явном пренебрежении чужими законными интересами и противопоставлении им наших собственных, часто весьма проблематичных, выдвинутых не исторически сложившимися, ясно сознанными государственными потребностями, а придуманных случайными деятелями, под влиянием кажущихся благоприятных обстоятельств.
Когда японцы после победоносной войны с Китаем в 18941995 годах сделали попытку путем Симоносекского договора укрепиться на материке Азии и когда эта затаенная мечта японских патриотов, после пятивековых усилий, казалась близкой к осуществлению Россия первой выступила против этих притязаний Японии. Что именно заставило нас ополчиться против мирно настроенного к нам соседа и нажить себе в его лице опасного врага это секрет наших дипломатов.
В чем нам могло быть опасным материковое соседство Японии? В торговом отношении конкуренция Японии была направлена, конечно, не в сторону малолюдной и удаленной от моря Маньчжурии, а на юг, по направлению густонаселенных прибрежных провинций Срединного Китая, которые давно уже служили приманкой для японской промышленности; это главным образом и встревожило тогда Германию, охотно примкнувшую поэтому к нашим воинственным замыслам против Японии. При нашей же экономической слабости на Дальнем Востоке, когда вопреки нашей традиционной торговой политике мы считали необходимым удерживать порто-франко для наших собственных владений, всякая торговая конкуренция в отношении нас наносила удар собственно по пустому месту. Мне лично пришлось посетить в это время многие места Маньчжурии во главе особой экспедиции, отчасти научной, отчасти торговой, и убедиться на месте, как далеко еще то время, когда не только прилегающий наш Приамурский край, но и отдаленный московский промышленный район смогут выступить конкурентами на рынках Маньчжурии, несмотря на все выгоды нашего положения.
Эти заключительные выводы моей поездки по Маньчжурии оказались верными не только для обстановки того времени, когда эта страна не была связана с Россией никакими путями, но вполне оправдались и впоследствии, после постройки Восточно-Китайской железной дороги, выступившей, казалось, таким могущественнейшим фактором в пользу наших торговых сношений в Маньчжурии. Нет надобности разбирать здесь причины этого явления, которое стало чуть ли не общим местом не только на наших азиатских окраинах, но часто дает себя знать и в центре России.