Все жильцы Линкольн Виллидж, как и Анамария, присматривают друг за другом. Вот что я люблю в этом районе на втором месте стоит возможность везде дойти пешком. Я люблю ветвящиеся улочки, ведущие к театрам, музеям, садам и паркам. Люблю разнообразие зданий: от простых и функциональных до причудливых архитектурных достопримечательностей. Люблю удивительных людей, которых можно здесь встретить, окружающую пестроту.
Впрочем, возможно, вскоре Каштановую улицу будет сложно назвать пестрой. Сегодня вечером я иду, не обращая внимание на все, что мне так дорого, мыслями носясь сквозь мириады терзаний и непригодных решений, как уличный голубь, не желающий садиться на землю.
Через час весеннее солнце зайдет, улицы располосуют длинные тени темные отражения высоких зданий. Поеживаясь, я застегиваю куртку, засовываю в рот сразу несколько палочек жареной юки и, медленно идя по тротуару, изучаю лавки и магазины.
Окей, Келси, разберись.
Как им удалось сохранить выручку в мире, стремящемуся к коробкам одинаковых магазинов и бесконечному потоку онлайн-всего-на-свете?
А удалось ли? Если присмотреться, видны трещины. Первые вестники разлома, ведущего к краху. Краска отходит. Вывески устарели. Поручни проржавели. Район стареет, как Ба. Элегантно, в какой-то мере, но неуклонно стареет.
Подхожу ближе к местной аптеке, «Фармацевт» название с помощью трафарета нанесено на краснокирпичную стену, в конце добавлено «с 1978 года», как будто бы это был 1778. Как и кафе «Глазунья», магазин играет на чувстве ностальгии. Работает ли?
Медлю перед витриной. Какими продуктами они стараются заинтересовать покупателя?
Три стопки книг в твердом переплете расставлены как три маленькие винтовые лестницы для книжных духов. Желтый шрифт на темно-синем бросается в глаза, прежде чем я успеваю понять, на что я смотрю.
Опять эта книга. «Звездный фолиант». Повсюду. Насмешка надо мной.
Я засовываю в рот еще пару кусочков еды, яростно жую, слишком быстро глотаю, закашливаюсь.
Я немного слышала про автора. Селена Мэннинг загадка, отшельница, помалкивает, никаких интервью. Хорошо устроилась, сидит в своей башне слоновой кости, разбрасывая свои книги, как цветы, ожидающей внизу толпе, а они и рады их подхватывать, пока другие писатели вынуждены работать как на заводе, производя второсортные безделушки, годящиеся, лишь чтобы заполнить пустоту на книжных полках.
Дверь аптеки открывается. Из нее выходит дедушка с белоснежной головой, позвякивая ключами.
Я скоро закрываюсь, но если думаете, брать эту книгу или нет, говорю вам, это ше
Нет! Выкрик пугает старика. Нет, но спасибо.
Уверены? Вам, кажется, не повредит напоминание, что в мире еще есть что-то хорошее.
Нет. Спасибо.
Он пожимает плечами, закрывает дверь на ключ и машет на прощание рукой.
Зависть мне не к лицу. Я посредственность, и это не вина этой книги или ее автора. Даже если мой талант можно развить, если во мне что-то ждет шанса проявить себя, мне пришлось бы пожертвовать более важными сторонами своей жизни. Я не могу этого позволить.
Признаюсь, как-то вечером я прочла несколько отзывов на «Звездный фолиант» с низкими оценками, порадовалась язвительности критиков, а потом захлопнула ноутбук и винила себя за мелочность.
Мой телефон жужжит. Я достаю его из кармана, удерживая контейнер с едой, и читаю сообщение от Остина:
«Прости за кофе. Надо было идти быстрее».
Делаю шумный вздох. С ним постоянно одно и то же: комплименты звучат как завуалированные оскорбления, извинения как требования о прощении.
Набираю текст одним пальцем: «Не переживай, я ценю»
Нет, стираем. Назад, назад, назад.
«Хорошо, что я захватила кофе из кафе!»
Ха.
Жму «отправить», пока не передумала язвить. Похоже, бестселлер на витрине меня задел.
Еще полчаса гуляю и изучаю район. Еда кончилась, усиливается холодный ветер, солнце оставило попытки осветить улицы.
Пришла пора сдаться у меня ноль идей, как спасти книжный.
Я зашла далеко от Каштановой улицы, но мой внутренний компас подсказывает повернуть на запад, сначала вниз по Кленовой, затем налево по Вязовой три квартала.
Атмосфера пятидесятых в кафе и старомодная вывеска аптеки подталкивают меня вызывать в воображении иллюзорный Линкольн Виллидж. Я борюсь с соблазном, но воображение сильнее оно предлагает мне обезболивающее из обещаний.
Я подчиняюсь зову, жажде создавать другие миры, всего на мгновение
В голове злые гудки автомобилей меняются на «Привет, сосед, привет». Трещины, выбоины, облезлая краска все замазано и закрашено. Непрестанный вой кондиционеров и двигателей грузовиков становится радостным гулом промышленности в городе успеха.
На Каштановую улицу я пришла, мыслями находясь далеко в ненастоящем. Проходя мимо музыкального магазина «Ритм и чудо», борюсь с желанием помахать в окно хозяину. Несмотря на то, что нас разделяет только пустующий участок, я говорила с ним лишь однажды. Владелец недружелюбный человек лет сорока; когда-то магазином заведовала его мать, но я давненько ее не видела. Жива ли она еще?
Стараясь игнорировать очередное напоминание об упадке и времени, я подхожу к кирпичной стене, окружающей пустой участок. Напротив него последний выдох солнца просачивается сквозь дома, испаряется, достигая меня, блестя под конец кое-где на обвитых плющом воротах
Я медлю у ворот. Как там Ба сказала?
У тебя все еще есть сад. Твой особенный дар.
Она выращивала тут овощи?
Я пытаюсь заглянуть внутрь.
Моргаю, прищуриваюсь.
Что-то светится за оградой, в дикой траве. Блестит разок, другой. Игра умирающего солнечного света?
Странное чувство мурашки по коже, как при встрече с невозможным.
Берусь за металлическую решетку и тяну. Не поддается.
Нет, судя по всему, ворота открываются вовнутрь. Я пробую замок, но он заперт. Отверстие для ключа большое, старинное вспоминается огромный железный ключ, висящий на гвоздике.
Вот, снова. На краю поля зрения что-то сверкает.
Прислонившись лбом к холодному железу, я разглядываю траву. Своим телом я блокирую оставшийся солнечный свет, так что это не может быть отблеск от забытого металлического предмета.
Но ведь свет пропал, так ведь?
Я снова смотрю слегка в сторону и снова ощущаю едва заметное мерцание с краю.
И вновь радостная дрожь.
Не просто возбуждение. Что-то еще, нечто среднее между сладостью рождественского утра и ожиданием, затаив дыхание, неотвратимого раската грома после вспышки молнии.
Я посмеиваюсь над собой. Свет, видимый только когда на него не смотришь? Это приглашение очевидное, насколько только может быть очевидным выдуманный зов к приключениям.
Не помню даже, когда я последний раз видел их открытыми.
Я вздрагиваю от неожиданного голоса совсем рядом со мной.
Глава 5
Если посмотреть с правильной стороны, ты увидишь, что весь мир это сад.
«Таинственный сад», Фрэнсис Ходжсон Бёрнетт
Уильям! Ты меня напугал! Я хватаю за руку мужчину за моей спиной.
Прости. Думал, ты слышала, как я подошел.
Уильям Джексон, владелец магазина виниловых пластинок «С иголочки» напротив Книжного на Каштановой улице, ведет свое дело почти столько же, сколько и Ба. Ему недавно исполнилось семьдесят, и, технически, он годится Ба в сыновья, но ведут они себя как друзья, и ко мне он относился как добрый дядя.
Я прикладываю руку к бьющемуся сердцу.
Нет. Нет Я просто смотрела Мне вдруг стало очень неловко делиться своим беспричинным восторгом. Не знаешь, где ключ от этих ворот?
Уильям пожимает плечами. Его короткие, давно поседевшие волосы красиво контрастируют с его темной кожей он похож на стареющего музыканта прошлого века, все еще крутящего свои пластинки.
Твоя Ба знает. Его широкая улыбка бледнеет. По крайней мере, знала бы.
Я киваю и снова обращаюсь к диким джунглям за воротами. Тени становятся длиннее, сложно что-то различить.
Интересно, что же там В моем голосе проскальзывает грусть.
Понятия не имею. Он смеется. Но согласись, напоминает о том самом волшебном таинственном саде?
Я резко поворачиваюсь:
Каком саде?
Ну же, девочка. Это ты из книжек не вылазишь. Там про сироту и ее двоюродного брата. «Таинственный сад». По ней еще несколько фильмов было. Моя Сара их очень любит.
Сирота и ее таинственный сад. Я снова чувствую непередаваемую тоску.
Как назвать это ощущение? Невидимое притяжение горькая радость или светлая грусть, озаренная неизвестным? Я глубоко вдыхаю полной грудью и пальцами тянусь сквозь прутья.
Уильям не знает, не имеет ни малейшего понятия, как меня притягивают загадочные места.
Как часто я видела обыкновенные на вид, шепчущие призывно порталы. И каждый раз чувствовала необыкновенную легкость пополам с ужасом, радостную тоску по недостижимому. Желание быть не здесь, а там, не зная, есть ли оно на самом деле, которое ведет меня к неизвестной, но важной правде.
Как дела у Элизабет? В голосе Уильяма слышно сожаление. Нам с Сарой надо навестить ее.
Я качаю головой, чтобы растрясти вату в голове, не в ответ Уильяму.
По-разному. Но она будет очень рада вас видеть. Особенно Сару. Я подмигиваю. Жена Уильяма из тех женщин, что приносят с собой ощущение праздника.
Ой ладно, я и так знаю, что она из нас двоих лучшая половина, Уильям смеется. Она мне это сама говорит, уже пятьдесят лет!
Я улыбаюсь и кутаюсь в куртку, прячась от кусачего вечернего ветра.
Уильям бросает взгляд на книжный.
Держишься еще против Блэкбёрна?
Я киваю.
Этот отель не может расширяться вечно.
Он пожимает плечами.
Пусть «С иголочки» будет последней жертвой.
Несколько недель назад Уильям сказал мне, что решил уйти на пенсию, продать магазин под землю для отеля и проводить зимы во Флориде. Я не могу его винить, но это не значит, что я должна поступить так же.
Слушай, Келси, ты мне скажи, если понадобится приковать себя к магазину или что-то в таком духе. Ты меня знаешь.
Я улыбаюсь.
Знаю. Ты рассказывал про антивоенные протесты во время Вьетнама. Анамария обещала плюнуть ему в кофе, еще ты с наручниками у него нет шансов. Я поворачиваюсь к ветру спиной, и волосы летят мне в лицо.
Иди, пора уже. Он приобнимает меня. Холодает.
Я ненадолго кладу голову ему на плечо, затем киваю.
Ночи, Уильям. И заставляю себя дойти до моего магазина, не заглядываясь на пустой участок.
Придя на второй этаж, я ем протеиновый батончик, чтобы исполнить мое обещание Анамарии, переодеваюсь в домашние штаны со следами от краски и толстовку с логотипом колледжа, а затем оказываюсь у одного из книжных шкафов, без проблем находя на забитой сверху донизу полке нужную книгу.
Фрэнсис Ходжсон Бернетт написала «Таинственный сад» в тысяча девятьсот десятом это замечательная история о перевоспитании самовлюбленной сироты Мэри Леннокс. Она переезжает в поместье к своему дяде-калеке и его прикованному к кровати сыну. Только сад спрятанный, заброшенный на годы, неухоженный, но все еще прекрасный излечивает их всех.
Я провожу ладонью по книге: твердый переплет, невероятно красивые иллюстрации подарок Ба на мой седьмой день рождения.
И я знаю, что спрятано под обложкой.
Включив лампу, я вместе с книгой и моим жалким подобием ужина усаживаюсь на затертый кожаный диван, разделяющий «гостиную» и кровать с комодом спальню.
Свет не очень помогает против сгущающейся темноты. Окна здесь только с двух сторон, с видом на Каштановую улицу и крышу «С иголочки», поэтому в квартире не слишком светло с утра, а после заката в квартиру попадает только немного уличного освещения. Темное дерево книжных шкафов, голая кирпичная стена, деревянный пол все это поглощает свет, но я люблю свою квартирку, заставленную сувенирами из мест, где я еще не была, и винтажной мебелью, которую я собирала годами.
Вспоминается первое впечатление Остина об этой квартире: «Ты как будто просверлила дырку в потолке книжного и позволила ему перебраться наверх».
Может быть. Ну и что?
В желтом круге света я разворачиваю батончик, откусываю треть и откладываю, открываю книгу, решительно игнорируя разлинованные тетрадные страницы под обложкой.
Я пролистываю к первому знакомству Мэри с садом, впитывая абзацы описания.
Сложно было вообразить более чудесное, более таинственное место. Высокие стены, окружавшие сад, едва виднелись под покровом переплетенных стеблей вьющихся роз
И другие деревья росли в этом саду, но вьющиеся розы придавали ему удивительный и красивый вид. Розы обвивали деревья, свисали длинными волнующимися занавесками, и то тут, то там сплетались меж собой или цеплялись с ветки одного дерева на другое, как самодельные мосты.
Именно из-за паутины из роз между деревьями все выглядело так таинственно. Мэри подумала, что этот сад отличается от других, незаброшенных садов и действительно, подобных мест Мэри в своей жизни никогда не видела.
Как же здесь тихо, прошептала она, как тихо.
Но на улице, перед железными воротами, меня влекла не тишина. Скорее ощущение чего-то осознанного, пробужденного. Будто в дикой зелени что-то живое ожидало встречи со мной.
Я погружаюсь в историю Мэри, пока доедаю свой ужин, затем откладываю книгу и беру сложенные тетрадные страницы. Столько времени прошло. Хочу ли я вспомнить?
Я разворачиваю листы штук десять, наверное и читаю первую строчку, накарябанную на первой страничке полувысохшей чернильной ручкой. Я помню, как держала ее, когда мне было десять подарок от Ба из витрины с дорогими пишущими принадлежностями. Я впервые почувствовала себя «серьезным» писателем. Сколько я бумаги исписала этой ручкой.
Давным-давно жила-была девочка-сиротка, растила ее бабушка, которая ей была вовсе не бабушка. Девочка не знала, кто она, но ей предстояло пережить множество приключений и увидеть много загадочных мест.
Хватит. Я резко складываю страницы, засовываю их обратно в книгу и кидаю ее на другой конец дивана. Будто я могу избавиться от преследующего меня позора.
Что за чушь. У меня столько проблем в реальности, нет времени на загадочное мерцание на пустом участке и недописанные истории.
Глупо с моей стороны было позволить себе воображать на прогулке. Мне только дай волю и начну видеть то, чего нет на самом деле. Я всегда такой была, несмотря на старания усмирить блуждающие, безответственные мысли у меня в голове, и сосредоточиться на реальности. В голове прозвучал голос Чарльза Даймонда Блэкбёрна. Может, мне стоит проводить меньше времени с книгами и с детьми.
Интересно, где сейчас ключ к воротам.
Нет, довольно. Надо почитать что-то другое. С утра я оставила книгу по маркетингу под прилавком, но она все еще там как и мое недоеденное печенье. Нет сил идти за ней. Я провожу пальцами по корешкам любимых книг в поисках отдушины. Ищу непохожую на темно-синюю обложку с желтым насмешливым названием в окне аптеки.
В конце концов, выигрывает Нетфликс, а я усаживаюсь снова на диван, испытывая к себе отвращение. Через сорок пять минут я выключаю приложение, прежде чем оно самостоятельно включит следующий эпизод, и откидываю голову на твердую подушку.
Я устала, мне плохо, я немного в депрессии.
Давным-давно жила-была девочка-сиротка, растила ее бабушка, которая ей была вовсе не бабушка.
Слышны тихие звуки музыки. Неужели я забыла выключить телевизор?
Нет, музыка раздается с улицы. Синкопа, танец пальцев по клавишам пианино в сопровождении залихватских басовых нот, шорох барабанных кистей. Я люблю джаз, но не разбираюсь в нем, поэтому не могу опознать мелодию.