Я расслабляюсь, следую за странствующей мелодией, тянусь к еле слышным, нежным звукам.
На восточной стороне нет окон. Почему? Никогда об этом не задумывалась. Как и на первом этаже, в книжном. Должно быть, раньше там было здание с общей стеной, из-за чего просверлить окно было невозможно.
Что это было за место? И почему его больше нет?
Что там сейчас?
Музыка становится увереннее, звон тарелок и более напористый ритм все громче.
Она доносится с пустого участка.
Я знаю это, хотя и не понимаю, откуда.
Как будто помимо моей воли ставлю ноги на пол.
Уже совсем стемнело, если там что-то и происходит, то наверняка что-то связанное с наркотиками покупка, продажа, потребление. Они прикрываются музыкой?
Но ноги уже несут меня вниз, в темноту книжного. С телефонным фонариком в руке я открываю дверь и выскальзываю на улицу.
Я прислоняю фонарик к ноге и поеживаюсь на холодном ветру, гуляющему по Каштановой улице. Десяток шагов и я у железных ворот. Мурашки предчувствия бегут по спине.
В темноте я ясно вижу мерцание, которое заметила раньше. Тут и там между побегов и стеблей что-то переливается. И музыка, все еще негромкая, но отчетливо слышная за воротами.
Почти бездумно, по крайней мере не рассуждая, я снова трогаю замок и тяну вниз металлическую щеколду, хоть это и бесполезно.
Щеколда со стуком поддается. Ворота открываются. Немного, но достаточно.
Открыто.
Открыто в ожидании меня.
Глава 6
Как я могу искать красоту и истину, если не знаю в глубине сердца, что такое истина и красота?
Должно быть, мы все храним в глубине души воспоминания о потерянном рае.
Генри Ноуэн
Ворота открываются с трудом.
Я толкаю сначала одной рукой, потом прячу телефон в карман и толкаю обеими. Ворота слегка поддаются, и я нажимаю плечом, чувствуя пульсацию крови в венах.
Плющ держится крепко, его поддерживают стебли трав настолько толстые, что больше похожи на кустарники.
Градус за градусом я открываю створку ворот, завороженная, как дитя, едва слышными звуками дудочки крысолова за решеткой. Где-то там я смогу найти ответ, хотя и не понимаю еще вопроса.
Ворота не поддаются. Я морщусь от боли, когда железо ударяет мне в грудную клетку. Не сошла ли я с ума, что пытаюсь силой посреди ночи открыть непонятные ворота?
Еще один рывок, и я проскальзываю внутрь, ощущая на лице шелковые поцелуи листьев.
Ворота захлопываются за мной, как железные челюсти. Я внутри.
Включаю фонарик. Сердце вот-вот выскочит из груди. Встречу ли я группу бездомных вокруг костра? Или что похуже?
Свободной рукой раздвигаю реку трав и веток и ныряю в образовавшийся изумрудно-зеленый тоннель. Свет телефонного фонарика танцует на листьях, будто светлячок, ищущий дорогу домой.
Музыка все громче, мерцание, которое я видела с улицы, усиливается до теплого сияния в глубине. Я выключаю фонарик, прячу телефон и иду на свет. Двумя руками я раздвигаю заросли, пригибаясь, чтобы не получить по лицу веткой или плющом. Травянистый тоннель пахнет мокрой глиной и новой жизнью, как теплица зимой. Я вдыхаю чудесный землистый, болотистый запах полной грудью.
И вот наконец я вываливаюсь на край широкой лужайки размером с парк, но почему-то уютной, как объятия.
Голова кружится. Я пытаюсь схватиться за что-нибудь, удержать равновесие и цепляюсь за ветку клена не толще палочки волшебника.
Что Что это? Слова выскальзывают из моих губ, и от удивления я не могу набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы сказать что-то еще.
Глаза разбегаются.
В центре поляны возвышается гигантское дерево должно быть, виргинский дуб, единственный вид вечнозеленых дубов, украшенный свежими листьями, несмотря на то, что сейчас только ранняя весна.
Хотя сейчас так не кажется воздух стал намного теплее.
В нескольких метрах над землей ствол цвета корицы разделяется на несколько ветвей, каждая из которых смотрит в своем направлении. Гостеприимные руки дерева над поляной образуют подобие беседки, они похожи на мать, защищающую своих детей. В заплатках между листьями видны персиково-кобальтовые сумерки.
Но внимание мое приковывает то, что происходит под деревом.
Пустые железные сферы висят на тросах разной высоты. Каждая сфера это глобус размером с дыню, внутри каждого горит рубиново-белый огонек, подсвечивающий силуэты континентов, как раскаленное ядро внутри земли. Фонари-глобусы освещают стол, покрытый матово-белой хлопковой скатертью до земли. По краям его украшают гирлянды из зелени, щедро усыпанные маленькими розами. На столе расставлен пир из самых изысканных угощений, которые можно себе представить.
У корней дерева лежит что-то еще, но мое внимание привлекают люди.
Человек пятьдесят, одетые в исторические костюмы но какую эпоху они изображают? заполняют этот прием разговорами и смехом, стоя в небольших кругах с бокалами в руках или сидя за круглыми столами, на которых покоятся стеклянные миски с водой, цветами и свечками.
Невероятно, снова шепчу, боясь спугнуть наваждение.
Я потираю руки в предвкушении, затем оборачиваюсь, чтобы рассмотреть все.
Что-то не так с моей одеждой.
Домашние штаны и толстовка исчезли. Провожу рукой по мягчайшей ткани незнакомого платья. Ткань цвета слоновой кости отлично сочетается с вышитыми аметистовыми цветами вистерии на стеблях цвета морской волны, распустившимися на пышной юбке. На ногах нежно-розовые сандалии на завязках. Ветер щекочет мою шею, и, подняв руку, я обнаруживаю, что мои волосы убраны в безупречный французский пучок, за правое ухо заправлена пара лепестков, а сережки стали длиннее.
Ощущение изысканной утонченности смешивается с приливом детской наивности, и я снова кружусь, кружусь, кружусь, и моя юбка кружится вокруг меня, как лавандово-белая юла.
Смеюсь. У меня будто дежавю.
Я останавливаюсь, прежде чем упаду с ног от головокружения. Я оборачиваюсь, ища глазами мой травяной проход. Скамейка из белого мрамора с черными прожилками, белая магнолия, вокруг высокие терракотовые горшки, из которых, теснясь, свешиваются роскошные розовые, бордовые и золотистые цветы: бугенвиллеи и астильбы. За горшками стоит факел, освещающий растения.
На нетвердых ногах я делаю несколько шагов назад и сажусь на скамейку, не отводя глаз от людей у дерева. Глубокий вдох и выдох. Моя тревога улетучивается.
Под ногами в прожилках мозаики из серого сланца змеится мох. Воздух наполнен запахом жасмина и жимолости, я почти чувствую их сладость во рту. Будто из ниоткуда слышны всплески и тихое журчание воды, смешивающиеся с потрескиванием факела.
Почему все это время я растила только скучные однолетники на крыше книжного? Когда мы продали дом Ба, я рассталась со своей любовью к садоводству. Оставила позади ощутимое выращивание красоты, когда-то питавшее мою душу.
Меня вдруг охватило неудержимое желание запустить руки в землю.
Никто из обитателей неземного сада меня еще не заметил. Сколько еще я могу так наблюдать, скрываясь в уголочке? Я хочу оставаться в тени, но жажду общения.
Попросят ли меня уйти? Очевидно, мне здесь не место.
В чем здесь загадка? Сад на вид больше, чем ограждающие его кирпичные стены. Да и величественный дуб, должно быть, видно с улицы.
Я наблюдаю за разговорами, смехом и светом, над столами витает дух содружества, сопровождающий несомненно умные и интеллектуальные беседы. Изящная еда и вино, жизнь в изобилии в укрытии древа.
Невинность вот что за слово вертится у меня в голове. Не как антоним к «разврату», а в противоположность холодной реальности, нападающей на нас в юности и крадущей детское удивление, веру в чудеса.
Меня влечет мелодия. Рядом со столом, заполненным едой, стоят три человека с инструментами. Чернокожий мужчина отбивает стаккато на барабанах, усатый латиноамериканец ударяет по туго натянутым струнам сияющего контрабаса, большая белая женщина с короткими седыми волосами, в мужском костюме и узком галстуке бьет по клавишам пианино, играя радостную версию «Day and Night» Коула Портера. Рядом с ней стоит белый мужчина в очках с темной оправой, улыбаясь и кивая, как довольный учитель.
Так вот она музыка, приведшая меня сюда. А фонари, сияющие на фоне сумеречного неба, мерцание в траве.
На секунду я закрываю глаза, не в силах справиться с нахлынувшими запахами, калейдоскопом цветов и мажорной мелодией. Меня пронизывает тепло, пустоту в душе заполняет спокойствие, тревога улетучивается.
Я снова открываю глаза, недвижима внутри, наблюдая снаружи. Я чувствую, будто связана с деревом золотой нитью, и эта связь проходит через мое сердце и сквозь каждого человека на этой невозможной вечеринке.
Приглядевшись, я вижу предметы у корней дерева: несколько мольбертов, блестящая в свете фонарей скульптура. Небольшой столик со стопками наверное, книги и бумаги?
Может ли существовать такое пристанище для нетронутой красоты? Я сплю, наверняка сплю, и все же окружение кажется мне более реальным, если и существует «реальность», чем вся моя жизнь до этого. Я чувствую себя здесь своей. Будто это мой настоящий дом, забытое прошлое. Как, если я никогда раньше здесь не была?
Я дотрагиваюсь до своей щеки и обнаруживаю, что пальцы мокрые от слез.
Жест отвлекает внимание одного из мужчин от разговора. Его собеседница бледная невысокая женщина, одетая в платье по моде 1930-х годов, волосы пострижены в короткое каре бросает взгляд в мою сторону. Мужчина слегка улыбается мне, в глазах дружеское недоумение, лоб нахмурен. Кивнув женщине, он идет ко мне, останавливаясь у одного из столиков, чтобы опустошить хрустальный декантер в два бокала.
Обеими руками вытираю слезы, затем выпрямляю спину, держу подбородок прямо и улыбаюсь. Может быть, учитывая платье, туфли и прическу, я и не выгляжу не к месту.
Мужчина, улыбаясь, подходит ко мне с двумя бокалами вина. Пламя факела освещает его лицо. Он меня старше должно быть, ему за сорок. Бледная кожа, густые черные волосы зачесаны назад от резкого косого пробора. Красивый, хотя уши у него большеваты. Из-за серого шерстяного костюма, белой рубашки и темного галстука он напоминает банкира.
А вот и ты, Кей, подзывает он. Ты чего спряталась?
Глава 7
У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь»Поэта взгляд в безумии высокомС небес на землю смотрит, на небоС земли. Когда воображение являетНеведомые образы, поэтПером своим дарует духам празднымНазвание и место под луной.
Мужчина, должно быть, принял меня за кого-то знакомого он подходит к моей скамейке, протягивает мне один из бокалов, затем отпивает сверкающий рубиновый напиток из своего.
Я принимаю чашу, все еще сидя на скамейке, и стараюсь улыбнуться. Стеклянная ножка холодит пальцы. Надо ли подыграть? Здесь все так странно, имеет ли смысл уточнять, что он ошибся и принял меня за другую?
Скрывая недоумение, я пью. Не могу сказать, что разбираюсь в вине, но это лучшее, что я пробовала в жизни. Неужели я упустила такую роскошь или ничего подобного не существует на самом деле?
Мужчина все еще смотрит на меня, подняв брови. Кажется, его вопрос не риторический.
Я я хотела посмотреть на вечер со стороны. Так красиво.
Ладно, это было плохо.
Он оборачивается, чтобы тоже взглянуть на дерево:
Спокойная точка вращающегося мира.
Слова омывают мое сердце, как прилив, разливаясь, заполняет трещины в скалах. Я молчу.
Прости. Его тихий смех подходит гостиным и салонам. Приступ философии. Он указывает на скамейку. Хватит тут места для старого поэта?
Конечно. Я сдвигаюсь на край.
Он присаживается рядом, скрещивает ноги и опирается на руку.
Наши плечи касаются, я чувствую приятное тепло.
Музыка чудесная. Я улыбаюсь в направлении джаз-трио.
Не правда ли? Она с каждой мелодией играет все лучше.
На поляне нас замечает другой мужчина, вовлеченный в разговор. Он мой ровесник, волосы его темные, коротко стриженная борода больше напоминает щетину. Незнакомец широко улыбается. Белая блузка обтягивает мускулистые плечи, рукава подвернуты до локтей, черный двубортный жилет придает ему элегантный, но расслабленный вид. В одной руке он держит маленькую тарелку. Когда мужчина возвращается к разговору, второй рукой он активно жестикулирует, будто тема его очень волнует.
Я почти спрашиваю моего соседа по скамейке, знает ли он этого человека, но останавливаю себя: вдруг мне положено знать тут всех?
Похоже, у кого-то завелся поклонник.
Что? Я смотрю по сторонам. Я что?
Мой собеседник смеется.
Ой, Кей, ну же. Не притворяйся, что не понимаешь, когда мужчина на тебя смотрит.
Я выбираю промолчать. Может быть, мускулистый мужчина парень Кей. Или сталкер.
Ты принесла? Он отпивает свое вино. Вроде бы простой вопрос, но звучит как личный.
Принесла?..
Твою историю, глупышка. Она готова? Уже на столе?
Окей, все зашло слишком далеко. Мой двойник, Кей писательница?
Нет. Она еще не готова. Кажется, это самый безопасный ответ.
Ну так чего же ты ждешь? Надеюсь, ты не стесняешься. Все остальные несут подарки. Он поднимает бокал в сторону дерева.
Подарок? Он имеет в виду картины и скульптуру? Стопки листов на столе?
Мне сказали, моя история она так себе. Я перестала говорить за загадочную Кей и стала говорить за себя.
Так себе? Ты же знаешь, Кей, у тебя есть обязательства. Он меня отчитывает, хотя тон дружеский и даже сочувствующий.
Над ней еще нужно поработать. Возможно, полностью переписать.
Он отмахивается:
Неслучившееся только абстракцияНавсегда остающаяся возможностьюЛишь в мире предположений.Похоже на стихи. И он представился как поэт.
«Драматичный» возможно, слишком рано подбирать ему определение, но судя по его одежде, поэзии, нерву в голосе, мне кажется, он смог бы выступать на сцене.
Это твои стихи? Я ободряюще улыбаюсь.
Мой собеседник пожимает плечами.
Они еще не закончены. Обкатываю их на языке. Скорее всего, ничего стоящего.
Мне нравится. Это правда. Звучит знакомо, будто я где-то уже читала эти строки.
Он толкает меня в плечо.
Ты всегда хороший слушатель. Он кивает в сторону моего так называемого поклонника. Но, возможно, тебе стоит послушать кого-то еще. Кажется, твой друг не сдается.
Незнакомец действительно все еще смотрит на меня. Всем телом он повернут к своим собеседникам мужчине и женщине, он кивает в такт разговору, но глаза следят за мной.
Как давно он наблюдает? Видел ли он, как я кружилась, как ребенок?
Поймав мой взгляд, мужчина улыбается и смотрит мне прямо в глаза, после чего возвращается к беседе.
У меня перехватывает дыхание. Я опускаю глаза, хотя он уже отвернулся. Я чувствую, как шея начинает краснеть.
Пожалуй, я останусь здесь. Тут спокойно.
Хм-м. Осторожничаешь и в работе, и в любви? Так нельзя, Кей. Надо закончить твою историю.
Боюсь, у меня полно забот и нет времени на хобби. Мои слова звучат ненамеренно резко.
Мой собеседник напряженно поворачивается ко мне.
Хобби? Хобби? В его голосе слышно отвращение, как будто я его оскорбила этим словом.
Я имела в виду про себя Я недостаточно талантлива, чтобы писать профессионально, поэтому все, что я сочиняю, это лишь
Профессионально? Все то же отвращение.
Я прячу улыбку, отвернув лицо в другую сторону. Чувствую, как он качает головой.
Я был о тебе лучшего мнения, девочка моя.
Не знаю, что ответить. Что сказать?
Прости, я не хотела никого обидеть. Просто мне надо как-то выживать, понимаешь?