Безумие, от начала и до конца. Только представьте себе, что Сад действительно существует, Фрэнк Баум подарил Ба первый экземпляр «Волшебника страны Оз», и самое главное, что люди, которых я увидела во сне в этом Саду все мертвые писатели могут что-то знать о том, кто я и как спасти Книжный магазин.
Даже если бы я правда верила, что поиск себя настоящей даст ответы на мои вопросы, почему я стала бы искать эту информацию в Саду, а не в частных или открытых архивах?
Приходят мои Писатели будущего, но как только я отсылаю их в шкаф, Лиза зовет меня обратно к прилавку.
Курьер на велосипеде просит расписаться за получение солидно выглядящего отправления.
Что там? Лиза за кассой встает на цыпочки.
Я вскрываю конверт. Хоть бы раз в почте оказалось что-то хорошее.
Пробегаюсь глазами по единственной страничке, отпечатанной на бланке городской администрации.
Затем возвращаюсь к началу письма со слезами на глазах и комом в горле.
Что там? Что такое? Лиза выходит из-за стойки и заглядывает мне через плечо.
Администрация забирает книжный. Слова едва слышно, будто я не могу говорить.
Как они Она смотрит на лист, который я прочла уже трижды. Рекви
Реквизиция. Проще говоря, они могут забрать частную собственность для городского использования. Конечно, они должны выплатить компенсацию, но имущество они забирают.
Зачем городу понадобился Книжный?
Я снова читаю письмо, будто в этот раз буквы скажут мне что-то приятнее.
Они его продадут застройщикам, потому что отель обещает больше выгоды для города. Судя по всему, этого достаточно.
Это
Ужасно.
Должно быть, вот в чем Блэкбёрн угрожал мне пару дней назад. Последний шанс, а не то будет хуже.
Когда ты не знаешь, кто ты на самом деле, другие люди могут забрать у тебя. Забрать то, что является твоим.
Так, сейчас не об этом. Слишком странно, что Л. Фрэнк Баум тоже мог меня предупреждать.
Нельзя сдаваться, Келси. Что-то же можно сделать
Конечно. И денег на адвоката у меня в избытке.
Я засовываю письмо обратно в конверт и кладу его за кассу.
Хочется углубиться в Интернет и начать искать информацию о нашей последней катастрофе, но меня ждут ученики.
Иду обратно мимо стены с плакатами, поддаваясь неверной фантазии лишь на миг, пока пробегаюсь пальцами по силуэту египетских пирамид, итальянского побережья, голубых куполов Греции, византийским башням Стамбула. Они так красивы, что зовут за собой, по ту сторону реальности.
Ученики не пишут.
Хаос затихает, когда я вхожу в детский отдел и прочищаю горло на манер недовольной библиотекарши.
Как идут дела?
Дети разбегаются по местам, берутся за ручки.
Я ухмыляюсь, чтобы сбросить напряжение. В конце концов, наши занятия должны быть веселыми.
Ну же, вы знаете, я рассчитываю на вас. Хотя бы один должен стать будущим Фицджеральдом или Хемингуэем. За вычетом алкоголизма, конечно.
Саанви Мета, девятиклассница, поднимает руку.
Я улыбаюсь и присаживаюсь за деревянный стул во главе стола.
Можешь не поднимать руку, Саанви. Мы все здесь друзья и коллеги по перу.
Она нервно проводит рукой по волосам, мягким, как вороное крыло.
Хорошо. Я просто подумала вы не рассказали нам, о чем ваша история.
Безобидный вопрос наносит мне тяжелый удар прямо в сердце, выбивает воздух из легких. Группа по вторникам и четвергам должна радовать меня, а не напоминать об ушедших возможностях.
Я здесь, чтобы помочь вам развить творческие способности. Я осматриваю скрытый потенциал, сидящий со мной за столом. Милые дети, встраивающиеся в иерархию средней школы ничуть не лучше, чем я в свое время. Надеюсь, что никому не довелось пережить тех же ран. Я здесь, чтобы помочь вам стать гениями, потому что я уверена, что внутри каждого из вас живет шедевр, и очень важно, чтобы вы его написали.
Почему? Лили дергает спиральный корешок на своей тетрадке. Почему это важно? Случится что-то плохое?
Хороший вопрос.
В конце стола Алехандро наклоняется и кричит:
Конец светаааа
Я смеюсь.
Может, не настолько плохое.
Мисс Келси, а у вас внутри есть шедевр? спрашивает Джэ, мальчик с растрепанными волосами и толстыми очками и те, и те кажутся слишком большими для его головы.
Может быть. Наверное, нет.
Жизнь научила меня, что мои истории скорее всего слишком оптимистичны, слишком по-детски наивны, это не те безнадежно-депрессивные книжки, что сейчас становятся бестселлерами. Одна из причин, по которой я за последние два года не написала ни слова.
Без таланта к коммерциализации творчество и истории быстро превратились в трату времени, попытку эскапизма. Но я не собираюсь расстраивать детей правдой, ведь вдруг кто-то из них этот талант имеет?
Мисс Келси? Алло?
Простите. Ворон считаю. Я улыбаюсь, думая о Ба, и продираюсь обратно к хорошим мыслям. Может, у всех есть шедевры здесь, я стучу пальцем по виску, или, если быть точным, здесь, я прикладываю руку к сердцу. Но ты об этом не узнаешь, пока он не окажется здесь, моя рука ложится на тетрадь Лили между нами, исчерченную фиолетовыми вихрями шариковой ручки. Даже великие не знали, что они великие, пока они не сели и не начали писать. Если бы Ба была здесь, она бы вам рассказала.
Дети никогда не встречали Ба, но я столько ее описывала энергичную богемную старушку, сражающуюся с «человеком» своей поэзией, что они будто бы знакомы.
Она дружила с лучшими авторами двадцатого века. Некоторые даже устраивали здесь автограф-сессии. Уильям Фолкнер, Айзек Азимов, даже Роальд Даль.
«Чарли и шоколадная фабрика», улыбается Лили. Я в детстве очень любила эту книгу.
Не удивительно. Я толкаю ее локтем. Ты странненькая.
А вы здесь тогда уже работали? Алехандро спрашивает серьезно.
Ай, Алехандро! Как ты думаешь, сколько мне лет?
Он ухмыляется и пожимает плечами:
Двадцать?
Я смеюсь.
Вывернулся, молодец. Нет, мне на прошлой неделе исполнилось двадцать девять, если вам так важно знать. Признание нелегко мне дается. Надвигается цифра тридцать, издеваясь над моими скромными достижениями. Все эти мужчины умерли до моего рождения.
А женщины? Были знаменитые писательницы? Саанви наклоняется вперед, будто ответ значит для нее все.
Конечно, за всю историю литературы было много знаменитых писательниц, но я не уверена, что кто-то из них раздавал здесь автографы. Придется тебе быть первой, Саанви.
В темных глазах загорается искорка. Вызов принят.
Мисс Келси, а ваши родители тоже знали знаменитых писателей?
Я сжимаюсь в комок.
Хм-м, вот этого я вам еще не рассказывала. Я шевелю бровями. У меня нет родителей.
Тишина за столом.
Я преувеличенно подмигиваю, чтобы снять напряжение.
Загадочно, правда? Вдруг я вылупилась из яйца? Или прибыла с другой планеты?
Дети неловко улыбаются, понимая, что больше из меня не вытянут.
Ящик в столе Ба, письмо, запрятанное на самое дно
Будто по команде детский отдел заполняет громогласная сирена.
Через секунду врывается Лиза.
Келс, срочно. У нас проблемы.
На улице авария?
Скоро вернусь, ребята. Пишите пока.
Я следую за Лизой по коридору.
Что случилось?
Наводнение.
Мы у входной двери и правда, по Каштановой улице течет поток воды, лишь на пару сантиметров ниже тротуара.
Что Откуда? Я выбегаю из магазина, Лиза за мной.
Слышна сирена, из пожарной машины выпрыгивают спасатели.
Я делаю вдох и поворачиваюсь проверить свое здание, затем «С иголочки», даже частично разобранный вьетнамский ресторан по другую сторону магазина винила. Где-то пожар?
Уильям стоит на тротуаре.
Магистральную трубу прорвало, кричит он. Строители что-то сломали, кажется.
Вода заливает тротуар, и Уильям уходит в магазин.
Потоп течет к Книжной лавке, но поворачивает в углубление у подвального окна.
Я лечу к окну и смотрю вниз: вода заполняет укрепленное металлом углубление как и каждый раз, когда идет дождь. Но в этот раз воды слишком много, а пломбам на окнах несколько десятков лет. Через минуту вода начинает просачиваться внутрь, а с улицы поток не успокаивается.
Подвал! Я бегу к двери, слыша шаги Лизы за мной.
Лестница в подвал книжного находится в задней части магазина, поэтому я добираюсь к ступенькам уже выдохшись. Я спускаюсь в подземелье хранилище под зданием.
Куда пропала Лиза?
Не поддаваясь раздражению, я бегу через весь этаж к окнам, сквозь которые уже сочится вода, разливаясь масляной пленкой по полу. Вода тянет скользкие пальцы к коробкам со старыми документами и записями: часть из них относятся к книжному, остальные принадлежат временам, когда здесь еще был театр.
Я начинаю хватать коробки, оттаскивая их назад, подальше от воды. В подвале нет полок, никаких возвышений. Надеюсь, воду скоро перекроют.
Спустя несколько мгновений сзади раздается громоподобный звук и рядом со мной оказываются семь подростков и Лиза.
Чем помочь, мисс Келси?
Коробки! Тащите их к задней стене подвала, как можно дальше.
Дно одной из коробок рассыпается у меня в руках, роняя на пол пачки пожелтевших листов.
Джэ и Саанви помогают подобрать их и унести подальше от воды, в другой конец подвала.
Фотографии актерских трупп разных лет, газетные вырезки с отзывами на старые постановки. Провожу пальцами по верхней картинке. Может, обществу любителей истории они будут интересны? Мы с Ба зря оставили их плесневеть.
Двадцать минут спустя вода едва течет, коробки в безопасности. Наша группа поднимается обратно.
Я стараюсь занять детей чем-то в оставшееся время, но в голове слишком много мыслей о «реквизировании», ущербе от воды, налогах. Что еще пойдет не так? Нужно будет починить окна еще одна статья расходов.
Лучше бы «Волшебнику страны Оз» продаться быстрее, и за «хорошенькую сумму».
Но могу ли я не отдавать городу магазин?
Вскоре после того, как мы возвращаемся в детский отдел, время нашего урока подходит к концу. Ученики забирают рюкзаки, и я провожаю их из Нарнии в настоящий мир, до входной двери. Я приобнимаю каждого и напоминаю, что сочинения должны быть готовы к следующей неделе.
Серьезная тихоня Оливия задерживается.
Мисс Келси, можно вопрос?
Я киваю и жду.
Почему у вас есть Ба, но нет родителей?
Я сжимаю пальцами переносицу. Предчувствие головной боли давит на глаза.
В другой раз расскажу, Оливия.
Когда за последним учеником закрывается дверь, я оборачиваюсь и вижу, как Лиза запихивает мусор в черный мешок.
Не понимаю, почему ты не расскажешь им правду.
Это и есть правда.
Глава 11
Сочиняя истории, мы узнаем, что живет внутри нас. Сам процесс письма раскрывает то, что живо внутри нас.
Генри Нувен
Наконец-то пять часов! Я переворачиваю табличку на двери с «Когда-то, давным-давно» на «Конец» и с облегчением закрываю замок.
Весь день у меня не было времени изучить ситуацию с реквизированием, и я начинаю жалеть о том, что перенесла ужин с Остином на сегодня, но отказываться сейчас будет невежливо. Может, получится распрощаться пораньше и вернуться домой, чтобы поискать выход.
Лиза закончила на пару минут пораньше, чтобы выкурить сигарету на крыше, прежде чем уйти.
Я поднимаюсь по лестнице до своей квартиры, затем на крышу задать вопрос, весь день маячивший у меня в голове сквозь туман катастроф.
В середине дня прошел краткий дождь, во второй половине снова вышло солнце. Крыша из гудрона и гравия еще хранит немного тепла.
Лиза смотрит на город, оперевшись на парапет.
Прежде чем присоединиться к ней, я подхожу к восточной стороне здания и заглядываю вниз, на пустой участок.
Как и ожидалось, только сорняки и мусор от книжного до разрушающейся стены «Ритм и чудо». По левую руку от меня Каштановая улица, по правую задняя стена музея и переулок.
Я отталкиваюсь от ограждения и иду к Лизе, не обращая внимания на жалкие горшки, где в прошлом году я выращивала бархатцы и петунии рядом со старым раскладным стулом из дома Ба. После роскоши воображаемого сада неухоженные однолетники будто бы насмехаются над моими полуусилиями и забытыми увлечениями.
Лиза поворачивает голову, когда я подхожу, и протягивает пачку сигарет.
Нет, спасибо.
Она пожимает плечами, прячет пачку в карман неопрятного кардигана и выдыхает тонкую струю дыма через нос.
Подумала, что если ты когда и начнешь, то сегодня.
Я облокачиваюсь на стену и осматриваю вид. Склонившееся над городом солнце на той стороне улицы раскрашивает крыши в цвет пламени.
Лиза качает головой.
Если бы у меня были деньги, я бы нашла тебе адвоката или что-то такое.
Я ценю порыв.
Лиза хороший человек, несмотря на то, что жизненные передряги ее потрепали. Сколько лет из своих сорока с чем-то она была счастлива?
Я тут подумала. Твоя мама и Ба были близки, так ведь?
Лиза глубоко затягивается и выдыхает.
Ну да. А что?
Она как будто готовится защищаться. Наверное, потому что было очевидно: Ба не увольняла Лизу почти семь лет не потому, что она такой замечательный работник. Я бы даже сказала, Лиза то приходила, то уходила, пытаясь справиться с алкогольной зависимостью, очередным никчемным парнем и даже парой месяцев без крыши над головой. Доброта Ба, оправдываемая верностью давно умершей подруге, была мне непонятна.
А она Она обо мне когда-нибудь говорила? Твоя мама. Когда-нибудь говорила о моем удочерении?
Она тогда уже умерла.
Что? Мне так жаль ты тогда была еще совсем ребенком?
Мне было четырнадцать, да.
Ого.
Почему ты об этом спрашиваешь? Лиза тушит сигарету о каменную стену и кашляет, прочищая горло.
Просто было интересно. Узнать про своих родителей.
Элизабет тебе ничего не рассказывала?
Я пожимаю плечами.
Да нет. Название агентства, и все.
И ты никогда не пыталась выяснить?
Я медлю.
То самое письмо.
Больно вспоминать, как детское любопытство выросло до тревожной необходимости понять, кто я и откуда.
Было дело, выдыхаю я, чувствуя, как падает камень с души. Я написала запрос в агентство, когда мне было шестнадцать.
Лиза кутается в свой кардиган от весеннего холода.
И как?
Ответа не было. Я тогда подумала, что они не хотели или не могли мне ничего рассказать.
Лиза пожимает плечами и смотрит на городские крыши:
Не знаю, как это работает.
А через два года я нашла свое письмо у Ба в ящике стола. Неотправленное.
Сейчас я рассказываю эту историю спокойно, а тогда чувствовала себя глубоко преданной. Да и сейчас чувствую.
Лиза хмурится.
То есть?
Она, наверное, забрала его из ящика и не послала.
Ты ее об этом спрашивала?
Да. Она сказала: «Лучше тебе не знать, Келси».
Воспоминание обжигает. Разочарование Ба. Загадочные, зловещие слова о Письме. Ощущение, что во мне, моем прошлом или моей семье скрывается что-то по-настоящему ужасное.
Она права.
Я поворачиваюсь к Лизе и жду продолжения.
Ба твоя мать, Келси. Она тебя вырастила. Вот что важно. Обычно грубая, Лиза кажется мягче. Ты должна быть благодарна. Не всем так везет.
Я киваю.
Я знаю. Ты права. Но иногда мне тяжело. Не знать Я провожу пальцами по рассыпающемуся камню и продолжаю тише: Когда я была маленькой, я придумывала всякие истории про мое прошлое. О том, кто я такая.
Типа, что тебя подменили при рождении?
Я смеюсь.
Что-то в этом роде, да.
Ну, Элизабет говорит, ты всегда была рассказчицей. В ее тоне чувствуется снисходительность. Всегда пыталась сбежать в свои книжки.
Да, это бессмысленно. Кроме того, если моя мать от меня отказалась, стоит ли мне ее знать?
Она пожимает плечами, достает еще одну сигарету, зажигает.
Почему ты об этом сейчас задумалась? У тебя и без того хлопот полон рот.