Полеты во сне и наяву прервал Волков.
Тут вот какое дело, лейтенант Шурик, снова заговорил он, решившись, Ирину мне жаль, понимаешь?
Ясное дело, понимаю, заверил Чередников, только ведь
Погоди, артист поднял ладонь, призывая к тишине, дай договорить. Ты вот, когда тела выносили, наверняка кое-что приметил.
Так я и говорю! немедленно вскинулся Саша. Я и толкую. Они ну, то есть вы поняли, не так выглядят, как должно быть.
Что естественно, мрачно пошутил актер.
Нет, вы погодите, настаивал тот, я хоть и почти сразу сбежал в кусты, а все ж таки увидел. Как вам объяснить
Слушай, участковый, я стольких следователей переиграл тебе и не снилось, напомнил Волков. Говори как есть, толком.
Так вы играли там же, в кино, не показывают то, что в учебниках, в моргах в общем, когда заживо сгорают, мышцы вот эдак сокращаются, Чередников скрючился, прижав локти к бокам, поза боксера. Под действием температуры все мышцы разом резко сокращаются, и все конечности как бы собираются.
Они все прямые были, помолчав, заметил Пал Палыч.
Прямые! И обязательно надо было бы глянуть на ту часть тел, которые к полу прилегали а вдруг там трупные пятна?
Почему им там быть? несколько подначивая, осведомился актер.
Ну а что, если их раньше убили, а потом уж в подвал скинули, а позже устроили поджог, пробурчал Чередников.
Не разыгралось у тебя воображение? спросил актер. С чего подозревать убийство? Вполне безобидные тетки. Постоянно на даче не проживали, так что и брать особо нечего там было что, соленья-моченья? Сейчас не то что после войны: налетчиков нет, за харчи не губят.
А если личная месть? предположил Саша.
Волков лишь бровью пренебрежительно дернул:
Личная месть модистке? Кому могла перейти дорогу ажно до смерти? Неправильно тряпку какую пошила? Лоскутом не поделилась? И потом, не забывай: личная месть это всегда персональное дело, а тут и мать, и нянька совершенно посторонний человек. Или предположишь, что мстили бабке без ног?
Убрали как ненужных свидетелей
Шурик, помилуй. Ты соображаешь, что говоришь? Это ж подрасстрельное дело. Кто ж ради никчемных двух старух к стенке прислонится разве совсем плохой на голову
Или уверенный в своей ловкости и безнаказанности, упрямился Шурик. А что?
Нет, ничего. Пожалуй, вежливо согласился актер.
Чередников, поколебавшись, все-таки решился:
А вот чтобы ограбить, например.
И снова Пал Палыч, подумав, согласился:
Не спорю, вещички кое-какие у них водились. Дело женское: тряпки, меха, столовое серебро. Но повторюсь: не те сейчас времена ради шмотья душегубствовать. Неувязочка, как говорится
А если не просто вещички? Молочница толковала, у них в подвале полно мильонов, выпалил Саша и смутился.
Пал Палыч с сомнением скривил рот, сплюнул, совершенно как простой смертный, цевкой сквозь зубы:
Брось, Шурик. Для Нюрки все, что больше трешника мильон. К тебе ее запусти небось, под присягой подтвердит, что ты делатель фальшивых бумажек и родного отца задушил.
Чередников не удержался хмыкнул, чувствуя себя частично свиньей и предателем вполне симпатичной тетки. Ведь за все время их знакомства молочница если и привирала, то самую малость, только чтобы интересно было слушать. В главном же, что касалось сути, она неукоснительно придерживалась истины.
Сплетница-то может быть, и все-таки
Ну да, да, кивнул Волков, размышляя о чем-то другом. Ладно, лейтенант. Приятно было познакомиться. Еще свидимся, Бог даст.
Он выбросил окурок, встал, протянул руку, развернулся и что же?!
«Неужели просто так уйдет?!»
Чередников сидел дурак дураком, глядя на удаляющуюся спину как на уходящую надежду. Как будто раскатали перед тобой широкую взлетную полосу, крылья пристегнули лети, мол! а потом на самом взлете эти самые крылья пообломали.
«К чему все это? Зачем надо было вопросы все эти задавать, мнением интересоваться чтобы вот так развернуться и уйти?»
В этот момент Пал Палыч, как будто услышав сердечное это, щенячье скуление, повернулся и даже милостиво сделал пару шагов обратно.
Насчет ограбления мысль неплохая. Знаешь, лейтенант Шурик, может, и прав ты, и Нюрка не особо-то насвистела. Я почему вспомнил: видел как-то у Ирины Владимировны перстенек один. В бабских цацках, понятно, не шибко разбираюсь, но там и без атрибуций-товароведов было ясно, что вещь дорогущая. Такой, знаешь ли, прозрачный изумруд, как морская волна. А женщина есть женщина, когда одна цацка имеется, то где-то есть и еще одна, они сползаются, как тараканы. Если у нее одна такая вещица была, может, и не одна такая
Последнюю фразу Пал Палыч произнес уже как бы в воздух, удаляясь.
Тупо поглазев в заросли, куда канул Волков, потом на безмятежную гладь водохранилища, затем внутрь пустой своей головы, Шурик затосковал.
«Что это было? К чему? Почему, в конце концов, мне доверился, а не муровцам?»
Ответа, объяснения происшедшему не было, никакой логики не находилось. Уловил лишь общий посыл: встал на табуреточку, рассказал стишок, блеснул познаниями молодец, а теперь не твоего ума дела, отправляйся по своим кастрюльно-самогонным делам.
Чередников вздохнул и отправился.
* * *
Прошло еще порядка пяти пяти с половиной дней. Капитан Макаров, сменив гнев на милость, снова стал самим собой славным, несколько язвительным старшим товарищем, готовым всегда наставить на путь истинный (если будешь помалкивать и слушать). Чтобы «приучить к самостоятельности» капитана Порфирьича терминология, он теперь сажал подчиненного на прием, сам куда-то отъезжая. Сперва на час, потом на два, потом вовсе на полдня Шурик скрежетал зубами: «Как к горшку приучает!» Потом, видимо, убедившись, что, оставшись один, «детсадовский» все дело не завалит, и вовсе огорошил: все, собираюсь в отпуск. Не было тут никакого коварства: он еще когда говорил, что лет десять не бывал в тех краях, и то, что наконец собрался, говорило о том, что он вполне доволен процессом чередниковской эволюции.
Да и сам Сашка в иное время, может, лишь ручки бы потер: как же, такая возможность проявить себя! Однако за время службы в Морозках он совершенно убедился в том, что проявлять себя тут не в чем. Никаких дам в бальных платьях, лежащих без чувств в фамильных библиотеках, никаких зарезанных генералов в общем, ничего того, что можно было бы ожидать от местной публики. Понятно, что советская творческая интеллигенция это совершенно не то, что прогнившая буржуазная богема, и никто не будет ради одного-единственного честолюбивого лейтенанта устраивать бедлам в декорациях.
Однако огорчает то, что ничего нового сплошная текучка, разве что публика почище. Не просто шабашники устраивают пьяный мордобой со своими «коллегами», а те, что с дачи драматурга Сошникова с теми, кто отделывает домик режиссеру Маслаченко. Или вот дебош прилюдный, пьяный ведь не просто какой-то дядя Вася в трикошках бузит, а заслуженный трагик и характерный старик Спесивцев. Вот этот порадовал, погулял он до такой степени широко, что даже железобетонный Макаров, не сдержавшись, начал составлять письмо в Союз театральных деятелей.
Правда, только принялся и начал, но не успел, поскольку Спесивцев оказавшийся, к слову, совсем не стариком, а бодрым сорокалетним бугаем с громовым басом, протрезвев, зачастил в отделение, точно в профком или на репетиции. Сперва с апломбом разъяснял «темноте», что творческая личность нуждается в некоторой разрядке. Потом, когда Порфирьич, хмыкнув, посоветовал не размахивать руками, принялся изрыгать угрозы сперва неявные, потом прямые, намекая на вхожесть в разнообразные кабинеты.
Прошу покорно в кабинет, по-змеиному улыбнувшись, пригласил капитан.
О чем они там переговорили за закрытыми дверями неизвестно, но «старик» ушел сконфуженный. А потом снова принялся наносить визиты, но уже ныл. Дав ему как следует унизиться и оскорбиться, Макаров сжалился. И письмо отложили до времени, и протокол о правонарушении куда-то волшебным образом делся.
Да просто все. Как замаячит перспективка быть отодвинутым в очереди на квартиру, так они сразу вежливые слова вспоминают, объяснил капитан произошедшую со Спесивцевым метаморфозу.
Он сначала давал опозориться подчиненному, а потом появлялся именно тогда, когда у подчиненного от общения с каким-либо особо творческим фруктом начинал дергаться и слезиться глаз. Разделавшись с ним, совершенно не по-капитански потерев ручки, Порфирьич неформально заметил: