Тощий лысый мужчина застилал кушетку клеёнкой. На правом глазу у него красовался вдавленный прямо в глазницу окуляр с тёмной линзой; радужка же левого была настолько бледна, что Элете его глаз показался прозрачным. Придавив клеёнку по углам блестящими зажимами, доктор Речеф щедро побрызгал поверх чем-то пахучим. Элета зависла в паре метров от него, мерно взмахивая уставшими крыльями. Криф по-прежнему молчал. Ей показалось, что он бессознательно нахмурился, когда она влетела под белые лампы мясницкой. С его плеча сорвалась капля крови: она ухнула вниз и с негромким шлепком разбилась о плитку.
Кирург смерил их строгим взглядом и еле заметно кивнул. Девушка из приёмной удалилась. Её шаги быстро затихли в коридоре.
На стол, пожалуйста, слегка дребезжащим голосом сказал доктор, уже роясь в шкафчике с инструментами. Элета приземлилась поближе к середине постеленной им клеёнки. Она сгрузила Крифа, машинально попыталась устроить его поудобнее, потом присела рядом с ним, сжала в ладонях его холодные пальцы. Её слегка нервировал зависший у неё над головой робоврач.
Чем это его так? спокойно спросил Речеф.
Из рогатки, пробормотала Элета; она с удивлением услышала в собственном тоне злость. Доктор цокнул языком. Он сел на край кушетки. В одной руке он держал стальные щипчики; в другой стеклянную палочку.
Вы позволите мне взглянуть?
Осторожно с ним.
Конечно.
Пальцы у него были тонкие, паучьи, манера необычайно плавная. От его рук пахло спиртом. Элета никогда раньше так близко не сидела к человеку. И уж тем более никогда раньше не встречалась с кирургами, пусть и видала издалека результаты их трудов. Они умели творить чудеса. Они умели и обратное; не зря их за глаза так часто обзывали мясниками.
Она не отпустила Крифа. Доктор очень осторожно его подвигал, потыкал, рассмотрел: щипчиками он орудовал нежно, стеклянной палочкой очень аккуратно.
Я никогда не оперировал фей, задумчиво сказал доктор. Я вживляю людям хром.
Вы можете ему помочь?
Он взглянул на неё, вскинул бровь, улыбнулся одними уголками рта.
Не уверен. Но я могу его стабилизировать и позвать кое-кого на помощь. Мне потребуется, кхм, помощь эксперта. У вас анатомия другая.
Правда?
Конечно, кивнул он, запуская руку под кушетку. Что-то щёлкнуло, и автохирург ожил, задвигал энергично руками над головой доктора. Он осторожно поднялся на ноги и подошёл к одной из стен: там в аккуратной нише располагались несколько мониторов и контрольная панель. Он при этом продолжал говорить: Не сильно, но другая. Материалы, пропорции Меньшее давление в сосудах: человек бы уже истёк кровью Он покачал головой. На его лице появилось отсутствующее выражение. Она заметила, как мигнул у него в ухе огонёк: в следующий миг он вновь заговорил, но уже другим голосом, мягким, осторожным.
Мам, нужна твоя помощь. Можешь выехать ко мне на Цуранку с инструментом?
Не поверишь. Сайфейри. Несколько переломов, кровопотеря, наверняка сотрясение, внутренние травмы
Принесла его подруга, наверное. Да.
Да. Да, да. Конечно. За мой счёт. Пока едешь, посоветуй может, знаешь что на них работает Анальгетики?
Ага. Понял. Спасибо. До встречи.
Робоврач мягко загудел. На экранах расцвели яркие картинки. Таблички, схемы, столбики показателей. Мясник надел тяжёлые, закрытые очки; потом поверх тоненьких хирургических перчаток натянул ещё одни серые, плотные, унизанные сверкающей серебряной нитью. Он пошевелил пальцами, и робоврач отозвался: задребезжали руки, зажужжали приводы. Несколько тонких рук сошлись вместе, зашипели, начали прямо на глазах прясть тонкую, полупрозрачную нить.
У меня есть инструментарий для тонкой работы, прошептал Речеф. Она подумала, что, если бы не Криф, она бы к этому человеку близко не подошла: что-то в его спокойной, шелестящей манере напрямую противоречило всем понятиям о привлекательности, которыми Элету наделили создатели. Пока мы ждём, я его подготовлю. Пожалуйста, шаг назад.
Она погладила Крифа по лбу, ещё раз сжала его вялую руку; он не реагировал, не приходил в себя.
Ему будет больно? очнулась она.
Я постараюсь что-нибудь сделать, сказал он. Ты не знаешь, на вас работают обезболивающие препараты?
Она неуверенно покачала головой. Он вопросительно на неё уставился. Элета спохватилась:
Не знаю. Как-то обходилось.
Манипуляторы опустились. Кирург шевелил пальцами, еле заметно поворачивал голову. У неё сердце дрогнуло, когда она увидела, как опускаются манипуляторы робоврача; уже готов целый валик той странной нити, раскрываются челюсти белых мягких щипчиков, брызжет вода с кончика трубочки-капилляра
Осмотрю, промою, ощупаю, комментировал Речеф. Немножко крови сейчас, меньше потом. Сканер, сканер; подсветим кости, изучим состояние черепа. Микроанализ. Локальная анестезия. Что-то лёгкое. Ментол? Эфир?
Она уселась неподалёку, приобняла колени, упёрлась в них подбородком и уставилась на Крифа. Он еле заметно шевелился под нежными прикосновениями манипуляторов. Речеф продолжал что-то бормотать, но она заставила себя перестать слушать: ей становилось только хуже. Её воображение без конца, по кругу, проигрывало тот страшный момент: вот он, Криф, говорит с ней, а вот в него врезается стальной шар, и он летит, падает головой вниз, и в воздухе мерцают капли крови Она закусила губу, сжала покрепче челюсти, смахнула слезу: успокойся, верь, верь!.. Но ведь она могла и ошибиться. Кирургов не просто так называют мясниками. Если ошиблась, если подвела, то что потом? Что делать?
Ещё некоторое время она так сидела и наблюдала за тем, как Речеф работает, мурлыкая себе под нос. А потом из приёмной раздался шум. Шаги. Несколько человек: это она давным-давно научилась определять на слух. Она оглянулась только тогда, когда в операционную кто-то вошёл. Женщина: сухонькая, на голову ниже доктора, остроносая, со смешливыми глазами и седыми кудрями. Она прижалась к стене и, не говоря ни слова, прокралась к стенным полкам, на которых Речеф хранил всякую всячину: клеёнки, перчатки, защитные очки и ещё много завёрнутых в полиэтилен предметов, предназначения которых Элета не знала. Женщина экипировалась в считаные секунды, потом шагнула к кушетке.
Это моя мать, прокомментировал доктор Речеф. Сегодня она выступит в роли доктора.
Та аж вздрогнула. По её округлившимся глазам стало понятно, что Элету она только что заметила.
Семья? хрипло спросила она.
Элета пожала плечами.
Тебе лучше выйти, буркнула женщина. Или вылететь.
Сайфейри покачала головой.
Я серьёзно.
Я не буду вас отвлекать
Эй!
Новый голос раздался со стороны дверей. Они синхронно обернулись. Мужчина: немолодой, невысокий, с редкими волосами и большим, широким носом. Он благодушно улыбнулся Элете и сказал:
Ты уже его сюда вытащила. Отдохни. Ты ему ещё нужна будешь, как эти закончит. Хорошо?
«Нет», подумала Элета, но, к собственному удивлению, кивнула.
* * *
Это не кость, это «трубки»
Женский голос затих где-то позади. Из операционной они перебрались в небольшую комнатку в противоположном конце коридора. Даже не комнатка, а так, тесный закуток. Когда они вошли, девушка из приёмной как раз наполняла большую красную кружку горячей водой.
Чаю? предложила она.
Не надо, Синни. У тебя есть влажные салфетки?
Где-то были
Они обнаружились в выцветшей пластиковой тубе. Синни открутила крышку и вручила салфетки спутнику Элеты. Тот кивнул, коротко её поблагодарил и многозначительно помахал тубой перед Элетой, прежде чем поставить на стол. Сайфейри подлетела к салфеткам, ухватилась за белый, пахнущий мылом уголок и что есть мочи на себя потянула. Получилось: салфетка вылезла и потащила за собой следующую. Новый знакомый пришёл ей на помощь: придержал пальцами, легонько дёрнул, и салфетки разошлись по линии перфорации.
Сайфейри приземлилась на стол и энергично принялась стирать с себя кровь Крифа и налипшую по пути грязь. Ей всё ещё попадались липкие пятна. Мёд.
Меня Марек зовут, раздался мужской голос. А вас?
Элета.
Как ты, Элета?
Вопрос её обескуражил. Она раскрыла было рот, потом закрыла его обратно. Пожала плечами. Шаркнула ногой. Продолжила чистку. Помыться как следует можно будет и потом: сейчас бы просто в порядок себя привести.
Извини, извини, кивнул Марек. Паршивый денёк, знаю. Беспокоишься, жуть!
Она отвела глаза, присмотрелась к чайнику, в котором Синни только что нагрела воды. На выпуклом, блестящем боку красовалась цветастая наклейка. Мультяшный персонаж. Какая-то рыба: синие бока, белое брюхо, растерянная мордочка, колпак на голове Элета в жизни не видала рыб. По крайней мере, живых. В аквариуме, который стоял на крыше их с Крифом жилища, лежал рыбий скелет.
У неё на глаза навернулись слёзы.
Шоколада хочешь?
Она помотала головой: желудок взбунтовался при одной мысли о сахаре.
Ты его всю дорогу на руках несла?
Да, сказала она.
Знала, куда лететь?
Объявление увидела.
Повезло тебе, улыбнулся он. Очень повезло. Конси своё дело знает. Знаешь, почему он позвонил матери? Она уже двадцать с хвостиком лет работает с анитехом. До того, как придумали вас, сайфейри, анитех-зверьки считались чуть ли не волшебством. Несколько компаний активно соревновались Моя Тирзе её так зовут говорит, что в Криптограде сейчас где-то с четверть животного мира анитех. Они лучше в нём выживают, чем обычная живность. Да и я говорю четверть, но это в плане численности, если же считать виды, то все девяносто. Натурального зверья в Криптограде мало. Крысы, конечно, муравьи, а дальше не знаю. Голубей и тех не сыщешь.
А было иначе? спросила она. Зверей было больше?
Немножко, сказал Марек. Они потихоньку исчезали, вид за видом. В Криптограде всё так меняется. Наверное, во всех городах так. Что-то каждый день исчезает, что-то каждый день появляется.
Она нахмурилась.
Однажды они спустили на нас коптиц, сказала она. Мы заметили. Это было не немножко.
Ну, это был спусковой крючок, ответствовал Марек. Началось-то оно раньше. Они коптиц сначала построили, и совсем не ради вас, а ради того, чтобы птиц настоящих, голубей всяких истребить. И вас придумали не ради того, чтоб в итоге на улицу выпустить. Всё познаётся в процессе. Вот, скажем, с чего у вас сегодняшний кошмар начался?
Она горестно вздохнула.
С мёда.
Её рассказ от проникновения на кухоньку трейлера до рокового выстрела из рогатки уложился в пару минут. Марек кивал. Ей нравились его манеры. Он был раз в двадцать больше неё, но держался как-то так, что смотрел совсем не сверху вниз. Мягкая поза. Руки на виду, но лежат спокойно, одна поверх другой. Может, конечно, она просто так сильно устала, что у неё уснул инстинкт самосохранения, но она совсем от него угрозы не чувствовала.
Так это, получается, километра полтора, протянул он. Ну даёшь. Быстро ты. Я даже не знал, что вы так быстро летать можете. Ещё и с ношей.
Надо было заранее улететь побыстрее и подальше, посетовала Элета. А теперь
А теперь вы здесь, сказал спокойно Марек. Она ожидала что-то вроде «в безопасности», но, к его чести, он ничего подобного не сказал. И его лечат.
Лечат, эхом отозвалась она, всхлипнула и отвернулась в сторону.
Ты всё, что могла, уже сделала.
Элета резко выдохнула.
Это уж точно, процедила она негромко. Я уже всё сделала.
В груди кольнуло. Червь сомнений, который давным-давно там свился колечком, вцепился зубами в сердце. Сколько ты с ним провела времени? Сколько в мыслях поотрывала лепесточков от воображаемых ромашек, гадая сама о себе: любишь, Элеточка, или не любишь? Сколько могла выбрать в своей маленькой жизни других дорожек; сколько из них заканчиваются на операционном столе? На скольких дорожках ты даже напоследок ничего хорошего сказать не успеваешь?
Марек добродушно смотрел на неё.
«Какие, в самом деле, глупые вопросы, подумалось ей. Он же там по-настоящему лежит, я же его кровь с рук стирала, это ж у него кости переломаны, я-то тут при чём?»
Но она знала, при чём. У неё крылья чесались. Просились в путь. Долго ты, Элета, мучилась. Долго фантазировала о том волшебном трепете в груди, о душевной боли, об эмоциональных бурях. Тебя создали для любви, а любви ты не чувствуешь. Ты ведь знаешь
А знаешь ли?
Она взглянула на Марека. Хорошее у него лицо было, открытое, широкое, морщинистое. Редко когда она рядом с людьми себя так спокойно чувствовала. А ведь обычно они о её присутствии даже не подозревали.
Я хочу улететь, выпалила она. Я хочу его оставить. Разве ж это нормально?
Он медленно пожал плечами.
Я не знаю, сказал он. Иногда самое лучшее и правда оставить. Но, мне кажется, ты не зря его сюда принесла.
Может, и не зря, молвила Элета. Может. Только Просто Я не знаю. Я думала До этого мёда, до этого выстрела Я думала его оставить. Совсем. Навсегда.
Марек совсем не удивился. Только спросил, наклонив чуточку голову:
Почему?
Потому что голову не хочу морочить, сказала она, чувствуя, как наливаются слезами глаза. Потому что, мне кажется, мне Рано. Я знаю, как должно быть у других, но не знаю, как должно быть у меня. Я же Элета. Сайфейри Мод четыре-три-эр, что бы это ни значило. Я же про любовь для любви И мне с ним хорошо, он хороший, и я за него так боюсь, но
Она всплеснула руками. Ей не хватало слов. Может, словарный запас ей тоже специально порезали. Про любовь надо только розовой поэзией, с аханьем и оханьем, с рюшечками, с бантиками и обязательно с регулярными ссорами. Любовь она воздушная, что пенопласт. А не про любовь это не для Элеты, и Элета не для этого.
Должна же быть тайна, проговорила она. Должна быть романтика.
А у вас её нет?
Может, была, помотала она головой. А теперь всё просто обычно. Даже этот полёт за мёдом. Естественно. Просто. Ровно. Мне хорошо, но без трепета. Струны играют, но не рвутся. Я не страдаю.
Она почти сорвалась.
Ты понимаешь?! А теперь он уми он ранен, и он думает, что я его люблю, а я даже не знаю
Конечно, кивнул он тут же, и она на него подозрительно воззрилась. Но Марек на неё даже не смотрел. У него глаза затуманились. Играют, но не рвутся. Да. Красиво сказано. Хорошую они с тобой работу проделали, Элета. Первоклассную. Чистые чувства на первый план. Чтобы всё дрожало. Чтобы страдать
Он постучал по столу кончиками пальцев, отбил короткую дробь.
И всё-таки они просчитались, проговорил он негромко, и на его губах расцвела улыбка. Всегда бы так.
А?
Его взор прояснился. Он глянул опять ей в лицо.
Я тебя, конечно, держать не стану, проговорил он. Но струны, и трепет, и вся эта блажь это влюблённость. Про неё, Элета, болтают много, и даже больше, чем про любовь. Знаешь, почему? Её легко продать. Её продавали на страницах, на экранах, на чипах, и даже через живых людей пытались продавать. Она недолговечна. И она повторяется. Раз за разом.
Он усмехнулся себе под нос.
Она как наркотик, и её многие ищут, и в помощь тем, кто её ищет, кто-то придумал даже таких, как ты. Она прекрасна. Опасна. И он пожал плечами. Не так уж, если честно, и ценна.
Что ж тогда ценно? спросила сайфейри.
Он потёр пальцами подбородок и улыбнулся:
А вот это уже ты мне скажи.
* * *
Полчаса спустя Тирзе присоединилась к ним в подсобке. Марек немедленно предложил ей чаю, и она кивнула, усаживаясь рядом с ним за стол. Элета пристально наблюдала за тем, как эти двое обмениваются десятками крошечных жестов: мимолетные взгляды, отточенные годами привычки, даже то, как изгибались их телавблизи друг от друга. Потом Тирзе её заметила опять запоздало и довольным тоном ей сообщила, что с её другом всё будет в порядке. Элета благодарно им обоим кивнула. Марек ей напоследок довольно подмигнул. Она соскочила со стола, взмахнула крыльями и понеслась в операционную, где нашла Крифа на столе. Он лежал на боку, мерно посапывая. Рука покоилась в аккуратной перевязи, свежая розовая кожа влажно блестела. Его искалеченное крыло заменили новеньким, темнее на пару оттенков. Конси Речеф ей что-то сказал, но она даже не услышала.