Нет, у нас учили. Про все хмельные города учили. Я и посейчас помню, где Херес в испанской земле лежит. У меня в карте, когда я учился, он был даже красными чернилами обведен.
Хвастайся! Хвастайся! Разве это хорошо? сказала мужу Глафира Семеновна.
Николай Иванович продолжал разглядывать карту.
Бордо, Ньюи, Медок Когда еще в другой раз будем в этих краях неизвестно. А теперь едем почти что мимо и вдруг не заехать!
Опять? И из головы выбрось, и думать об этом не смей!
Да я так, я ничего А только, согласись сама, быть у самого источника виноделия и не испробовать на месте непростительно. Ты женщина молодая, любознательная.
Пожалуйста, не заговаривайте мне зубы! строго сказала жена. Едем мы в Биарриц, и никуда я не сверну до Биаррица а тем более в хмельные города.
Батюшки! И Коньяк тут! воскликнул Николай Иванович, ткнув пальцем в карту. Глаша! Коньяк! Вот он, не доезжая Бордо, вправо от железной дороги лежит. Знаменитый Коньяк, вылечивший столько лиц во время холеры Коньяк Скажи на милость Ты, душечка, и сама им, кажется, лечилась столько раз от живота? обратился он к жене.
Оставь меня, пожалуйста, в покое! Не уговаривай. Никуда я не сверну. Выбрал самый хмельный город и хочет туда свернуть
Допустим, что он очень хмельной но ведь я не ради пьянства хотел бы в нем побывать и посмотреть, как вино делают, а только для самообразования
Знаю я твое самообразование!
Для культуры И главное, как близко от железной дороги этот самый Коньяк. Чуть-чуть в сторону Сама же ты стоишь за культуру и прогресс
Никуда мы не свернем с дороги отрезала Глафира Семеновна.
Да хорошо, хорошо Слышу я Но ты посмотри, Глаша, как это близко от железной дороги.
Николай Иванович протянул жене книгу с картой, но та вышибла у него книгу из рук. Он крякнул и стал поднимать с пола книгу.
В это время отворилась дверь купе и на пороге остановился молодой человек в коричневом пиджаке с позументом на воротнике, с карандашом за ухом и в фуражке с надписью по-французски: ресторан. Он говорил что-то по-французски. Из речи его супруги поняли только два слова: дежене и дине.
Как?! С нами едет ресторан! воскликнул Николай Иванович, оживившись. Глаша! Ресторан! Вот это сюрприз.
Я говорила тебе, что есть ресторан, кивнула ему супруга.
Me коман донк ресторан? обратился было к гарсону по-французски Николай Иванович, но тут же сбился, не находя французских слов для дальнейшей речи. Глаша, спроси у него: коман донк ресторан в поезде, если поезд без гармонии? Как же в вагон-ресторан-то попасть из нашего вагона, если прохода нет?
Начала спрашивать ресторанного гарсона Глафира Семеновна по-французски и тоже сбилась. Гарсон между тем совал билеты на завтрак и разъяснял по-французски, на каких станциях и в какие часы супруги могут выйти из своего вагона во время остановки поезда и пересесть в вагон-ресторан. Билеты были красного цвета и голубые, так как всех желающих завтракать ресторан мог накормить не сразу, а в две смены.
Лежене? спросила гарсона Глафира Семеновна и сказала мужу: Что ж, возьмем два билета на завтрак. Ведь уж если он предлагает билеты, то как-нибудь перетащит нас из нашего вагона в вагон-ресторан.
Непременно возьмем. Нельзя же не пивши, не евши целые сутки в поезде мчаться. Погибнешь радостно отвечал супруг. Но какие же билеты взять: красные или голубые?
Да уж бери, какие дороже, чтобы кошатиной не накормили. Кель при? задала гарсону вопрос Глафира Семеновна, указывая на голубой билет.
Quatre francs, madame отвечал тот. Mais vous payez apres.
Четыре франка за голубой билет, пояснила она мужу. А платить потом.
А красный билет почем? Гуж, биле руж комбьян? спросил Николай Иванович гарсона, тыкая в красный билет.
Lа même prix, monsieur. И гарсон опять заговорил что-то по-французски.
И красные, и голубые билеты по одной цене, перевела мужу Глафира Семеновна.
Значение разного цвета билетов супруги не поняли.
Странно Зачем же тогда делать разного цвета билеты, если они одной цены произнес Николай Иванович и спросил жену: Так какого же цвета брать билеты? По красному или по голубому будем завтракать?
Да уж бери красные на счастье, был ответ со стороны супруги.
Николай Иванович взял два красных билета. Гарсон поклонился и исчез, захлопнув дверь купе.
4
В полдень на какой-то станции, не доезжая до Орлеана, была остановка. Кондукторы прокричали, что поезд стоит столько-то минут. По коридору вагона шли пассажиры, направляясь к выходу. Из слова dejeuner, несколько раз произнесенного в их французской речи, супруги Ивановы поняли, что пассажиры направляются в вагон-ресторан завтракать. Всполошились и они. Глафира Семеновна захватила свой сак, в котором у нее находились туалетные принадлежности и бриллианты, и тоже начала выходить из вагона. Супруг ее следовал за ней.
Скорей, скорей, торопила она его. Иначе поезд тронется, и мы не успеем в вагон-ресторан войти. Да брось ты закуривать папироску-то! Ведь за едой не будешь курить.
Выскочив на платформу, они побежали в вагон-ресторан, находившийся во главе поезда, и лишь только вскочили на тормоз вагона-ресторана, как кондукторы начали уже захлопывать купе и поезд тронулся.
Супруги испуганно переглянулись.
Что это? Боже мой Поезд-то уж поехал. Глаша, как же мы потом попадем к себе в купе? испуганно спросил жену Николай Иванович.
А уж это придется сделать при следующей остановке, пояснил русский, стоящий впереди их пожилой коренастый мужчина в дорожной легкой шапочке.
Ах, вы русский? улыбнулся Николай Иванович. Очень приятно встретиться на чужбине со своим соотечественником. Иванов из Петербурга. А вот жена моя Глафира Семеновна.
Полковник из Петербурга, пробормотал свою фамилию пожилой и коренастый мужчина, которую, однако, Николай Иванович не успел расслышать, поклонился Глафире Семеновне и продолжал: В этом поезде много русских едет.
Да, мы слышали в Париже, на станции, как разговаривали по-русски.
Позвольте, полковник, начала Глафира Семеновна. Вот мы теперь в ресторане Но как же наш багаж-то ручной в купе? Никто его не тронет?
Кто же может тронуть, сударыня, если теперь поезд на ходу? А при следующей остановке вы уж сядете в ваше купе.
Да, да, Глаша Об этом беспокоиться нечего. Да и что же у нас там осталось? Подушки да пледы, сказал Глафире Семеновне муж.
А шляпки мои ты не считаешь? У меня там четыре шляпки. Неприятно будет, если даже их начнут только вынимать и рассматривать.
Кто же будет их рассматривать? Никто не решится. У тебя везде на коробках написана по-русски твоя фамилия. А здесь, во Франции, ты сама знаешь, «вив ля Рюси» К русским все с большим уважением. Вы в Биарриц изволите ехать, полковник? спросил Николай Иванович пожилого господина.
Да ведь туда теперь направлено русское паломничество. Ну и мы за другими потянулись. Там теперь русский сезон.
И мы в Биарриц. Жене нужно полечиться морскими купаниями.
Разговор этот происходил на тормозе вагона, так как публика, скопившаяся в вагоне-ресторане, еще не уселась за столики и войти туда было пока невозможно.
У входа в ресторан метрдотель, с галуном на воротнике жакета и с карандашом за ухом, спрашивал билеты на завтрак.
Полковник, в круглой дорожной шапочке, дал билет метрдотелю и проскользнул в ресторан, но когда супруги Ивановы подали свои билеты метрдотелю, тот не принял билеты и супругов Ивановых в ресторан не впускал, заговорив что-то по-французски.
Me коман донк?.. Дежене Ну вулон дежене Вуаля биле возмутился Николай Иванович. Глаша! Что же это такое?! Навязали билеты и потом с ними не впускают!
Почем же я-то знаю? Требуй, чтобы впустили, отвечала Глафира Семеновна. Экуте Пуркуа ву не лесе на? Вуаля ле билье, обратилась она к метрдотелю.
Опять объяснение на французском языке, почему супругов не пускают в ресторан, но из этого объяснения они опять ничего не поняли и только видели, что их в ресторан не впускают.
Билеты на завтрак были двух сортов и, очевидно, двух цен, сказала Глафира Семеновна мужу. Ты, по своему сквалыжничеству, взял те, которые подешевле, а теперь дежене за дорогую плату, и вот нас не впускают.
Да нет же, душечка Ведь мы об этом спрашивали.
Однако видишь же, что нас не впускают. Должно быть, гарсон, который приходил к нам в купе, наврал нам. Ах, и вечно ты все перепутаешь! Вот разиня-то! Ничего тебе нельзя поручить! Ну, что мы теперь делать будем? Ведь это скандал! Ну, куда мы теперь? набросилась Глафира Семеновна на мужа. Не стоять же нам здесь, на тормозе А в купе к себе попасть нельзя. Ведь это ужас что такое! Да что же ты стоишь, глаза-то выпучив?! Ведь ты муж, ты должен заступиться за жену! Требуй, чтобы нас впустили в ресторан! Ну приплати ему к нашему красному билету Скажи ему, что мы вдвое заплатим. Но нельзя же нам здесь стоять!
Николай Иванович растерялся.
Ах, душечка Если бы я мог все это сказать по-французски Но ведь ты сама знаешь, что я плохо пробормотал он. Все, что я могу, это дать ему в ухо.
Дурак! В ухо Но ведь потом сам сядешь за ухо-то в тюрьму! воскликнула она, и сама с пеной у рта набросилась на метрдотеля: By деве лесе Не имеете права не впускать! Се билде руж, доне муа билле бле Прене анкор и доне Мы вдвое заплатим. Ну сом рюсс Прене дубль Николай Иваныч, дай ему золотой Покажи ему золотой
Рассвирепел и Николай Иванович.
Да что с ним разговаривать! Входи в ресторан, да и делу конец! закричал он и сильным движением отпихнул метрдотеля, протискал в ресторан Глафиру Семеновну, ворвался сам и продолжал вопить:
Протокол! Сию минуту протокол! Где жандарм? У жандарм? Он, наверное, заступится за нас. Мы русские Дружественная держава Нельзя так оскорблять дружественную нацию, чтоб заставлять ее стоять на тормозе, не впускать в ресторан! Папье и плюм!.. Протокол. Давай перо и бумагу!..
Он искал стола, где бы присесть для составления протокола, но все столы были заняты. За ними сидели начавшие уже завтракать пассажиры и в недоумении смотрели на кричавшего и размахивающего руками Николая Ивановича.
К Николаю Ивановичу подскочил полковник в дорожной шапочке, тоже уж было усевшийся за столик для завтрака.
Милейший соотечественник! Что такое случилось? Что произошло? спрашивал он.
Ах, отлично, что вы здесь. Будьте свидетелем. Я хочу составить протокол, отвечал Николай Иванович. Напье, плюм и анкр Гарсон, плюм!
Да что случилось-то?
Вообразите, мы взяли билеты на завтрак, вышли из своего купе, и вот эта гладкобритая морда с карандашом за ухом не впускает нас в ресторан. Я ему показываю билеты при входе, а он не впускает. Вас впустил, а меня не впускает и бормочет какую-то ерунду, которую я не понимаю. Жена ему говорит, что мы вдвойне заплатим, если наши билеты дешевле дубль а он, мерзавец, загораживает нам дорогу. Видит, что я с дамой, и не уважает даже даму Не уважает, что мы русские И вот я хочу составить протокол, чтобы передать его на следующей станции начальнику станции. Ведь это черт знает что такое! развел Николай Иванович руками и хлопнул себя по бедрам.
Позвольте, позвольте Да вы мне покажите прежде ваши билеты, сказал ему полковник.
Да вот они
Полковник посмотрел на билеты, прочел на них надпись и проговорил:
Ну вот видите Ваши билеты на второй черед завтрака, а теперь завтракают те, которые пожелали завтракать в первый черед. Теперь завтракают по голубым билетам, а у вас красные. Ваш черед по красным билетам завтракать при следующей остановке, в Орлеане, когда мы в Орлеан приедем. Вы рано вышли из купе.
Николай Иванович стал приходить в себя.
Глаша! Слышишь? сказал он жене.
Слышу. Но какое же он имеет право заставлять нас стоять на тормозе! откликнулась Глафира Семеновна. Не впускать в ресторан!
Конечно, вы правы, мадам, но ведь и в ресторане поместиться негде. Вы видите, все столы заняты, сказал полковник.
Однако впусти в ресторан и не заставляй стоять на тормозе. Ведь вот мы все-таки вошли в него и стоим, проговорил Николай Иванович, все более и более успокаивавшийся. Так составлять протокол, Глаша? спросил он жену.
Брось.
За столами супругам Ивановым не было места, но им все-таки в проходе между столов поставили два складных стула, на которые они и уселись в ожидании своей очереди для завтрака.
5
Супругам Ивановым пришлось приступить к завтраку только в Орлеане, около двух часов дня, когда поезд, остановившийся на орлеанской станции, позволил пассажирам, завтракавшим в первую очередь, удалиться из вагона-ресторана в свои купе. Быстро заняли они первый освободившийся столик со скатертью, залитою вином, с стоявшими еще на нем тарелками, на которых лежала кожура от фруктов и корки белого хлеба. Хотя гарсоны все это тотчас же сняли и накрыли стол чистой скатертью, поставив на нее чистые приборы, Николай Иванович был хмур и ворчал на порядки вагона-ресторана.
В два часа завтрак Где это видано, чтобы в два часа завтракать! Ведь это уж не завтрак, а обед, говорил он, тыкая вилкой в тонкий ломтик колбасы, поданной им на закуску, хотел переправить его себе в рот, но сейчас от сильного толчка несшегося на всех парах экспресса ткнул себе вилкой в щеку и уронил под стол кусок колбасы.
Он понес себе в рот второй кусок колбасы и тут же ткнул себя вилкой в верхнюю губу, до того была сильна тряска. Кусок колбасы свалился ему за жилет.
Словно криворотый заметила ему Глафира Семеновна.
Да тут, матушка, при этой цивилизации, где поезд вскачь мчится по шестидесяти верст в час, никакой рот не спасет. В глаз вилкой можно себе угодить, а не только в щеку или в губу. Ну, цивилизация! Окриветь из-за нее можно.
Николай Иванович с сердцем откинул вилку и положил себе в рот последний оставшийся кусочек колбасы прямо рукой.
И что бы им в Орлеане-то остановиться на полчаса для завтрака, по крайности люди поели бы по-человечески, продолжал он. А с ножа если есть, то того и гляди, что рот себе до ушей прорежешь.
Это оттого, что ты сердишься, опять заметила жена.
Да как же не сердиться-то, милая? Заставили выйти из купе для завтрака в двенадцать часов, а кормят в два. Да еще в ресторан-то не пускают. Стой на дыбах два часа на тормозе. Хорошо, что я возмутился и силой в вагон влез. Нет, это не французы. Французы этого с русскими не сделали бы. Ведь этот ресторан-то принадлежит американскому обществу спальных вагонов, сказал Николай Иванович.
Но ведь гарсоны-то французы.
То был не гарсон, что нас не впускал, то был метрдотель, а у него рожа как есть американская, только говорил-то он по-французски.
Подали яичницу. Приходилось опять есть вилкой, но Николай Иванович сунул вилку в руку гарсону и сказал:
Ложку Кюльер Тащи сюда кюльер Апорте Фуршет не годится Заколоться можно с фуршет By компрене?
Гарсон улыбнулся и подал две ложки.
Ешь и ты, Глашенька, ложкой. А то долго ли до греха? сказал жене Николай Иванович.
Словно в сумасшедшем ломе пробормотала супруга, однако послушалась мужа.
Ложками супруги ели и два мясных блюда, и ломтики сыру, поданные вместо десерта.
Завтрак кончился. Николай Иванович успел выпить бутылку вина и развеселился. За кофе метрдотель, тот самый, который не впускал их в вагон, подал им счет. Николай Иванович пристально посмотрел на него и спросил:
Америкен? Янки?
Последовал отрицательный ответ.
Врешь! Америкен. По роже вижу, что американец! погрозил ему пальцем Николай Иванович. Нефранцузская, брат, у тебя физиономия.
Je suis Suisse
Швейцарец, пояснила Глафира Семеновна.