Насчет личности составителя Свода 1480х гг., летописца большого таланта и безусловного патриота Руси, при том весьма критичного к деяниям великого князя Ивана III, существуют лишь предположения. Из них самое интересное, что Свод составлял дьяк митрополита Московского и всея Руси Родион Кожух[63], оставивший во владычных документах 14611482 гг. не менее яркий след, чем Василий Мамырев в великокняжеских[64]. Его именем подписаны два вошедших в Свод сказания о событиях 1460 г.: «о трусе (землетрясении. А. Б.), бывшем в земли нашей» и «чюдеси великого чюдотворца Варлаама о умершем отроце»[65]. Увы, предположение это умозрительное: составитель Свода пишет о себе от первого лица, но не называет своего имени и не дает намека на свое звание.
Предваряя текст «Хожения за три моря», вставленный в Свод в описании событий 6983 г. от Сотворения мира, т. е. от Рождества Христова 1474/1475 г., летописец рассказал, что в этом году он получил («обретох») рукопись тверского купца Афанасия, который четыре года был в Индии[66]. Свое имя и отчество Афанасий сын Никитин назвал в молитве, которой начинается древнейший Троицкий список его «Хожения»[67]. Летописец эту молитву пропустил, ограничившись тем, что назвал имя Афанасия в своем предисловии; он сразу начал текст с фразы «Се написах грешное свое хожение за три моря». Зато летописец стал выяснять происхождение сочинения тверского купца, как на его месте сделали бы и мы.
Дат отправления Афанасия в путь и возвращения на Русь, как мы знаем, в «Хожении за три моря» не было: летописец ее и не нашел. Но там было сказано, что тверской купец начал путешествие с Василием Папиным, посланным великим князем Иваном III с кречетами в подарок ширванскому шаху. «Я же, говорит летописец, выяснял («опытах»)», когда была поездка Папина. Ему сказали, что тот вернулся в Москву за год до похода дмитровского князя Юрия Васильевича, брата Ивана III, на Казань; в этом походе Василия Папина застрелили. Ничего больше о Папине узнать не удалось, да и современные ученые не нашли о нем и его миссии никаких других известий.
Летописец знал, конечно, что казанский поход князя Юрия был в 1468/69 г.[68] Его логика понятна. Если Василий Папин вернулся в 1467/68м, то Афанасий Никитин пошел в ним в 1466/67 г., а завершил 4летнее путешествие в 1469/70 г. Обрати летописец внимание на слова Афанасия Никитина, что среди иноземцев он праздновал Пасху 6 раз, а не четыре, его возвращение пришлось бы на 1474/75 г., когда летописец и получил рукопись «Хожения за три моря». Это было бы близко к истине.
Однако летописец благоразумно не стал делать расчетов времени путешествия Афанасия Никитина, из-за которых ученые позже сломали много копий[69], и поместил его сочинение в Свод под несомненной датой 1474/1475 г., когда сам получил «Хожение за три моря» в автографе Афанасия Никитина из рук дьяка Василия Мамырева. Летописец так и написал: «Се же написано не обретох, в кое лето пошел или в кое лето пришел из Ындея, умер, а сказывают, что деи Смоленьска не дошед, умер. А писание то своею рукою написал, иже его рукы те тетрати привезли гости к Мамыреву Василью, к дияку великого князя на Москву».
Собственноручно написанные тетради тверского купца, умершего в великом княжестве Литовском на пути из генуэзско-крымской Кафы[70] (к которой относятся его последние записи) не доходя Смоленска, пришедшие оттуда в Москву купцы отдали дьяку Василию Мамыреву. Было ли это завещано Афанасием Никитиным, или вернувшиеся из Кафы через Смоленск московские купцы сами обратились к дьяку, служившему, как и другие дьяки, при казне, тайна велика есть. Летописец не говорит, что тетради Никитина вручил ему сам Мамырев. Но подчеркивает, что дьяк получил не список, а оригинал сочинения.
Летописца можно понять так, что этот оригинал у него в руках и оказался, причем вскоре после того, как его получил Мамырев. Что составитель Свода 1480х гг. обрел текст «Хожения за три моря» в год кончины Афанасия Никитина, вытекает из хронологической раскладки путешествия тверского купца. Обретение замечательного сочинения само стало событием, достойным занесения в летопись. После этого предисловия в Своде следует сам текст «Хожения» в Летописной редакции (по Лурье изводе), первичность которой по отношению к Троицкой редакции не доказана, но утверждается в издании 1986 г. как факт.
Вернул ли летописец оригинал Мамыреву, или тот оставил себе список «Хожения», или сказал летописцу об оригинале, дав ему копию, хороший вопрос для исследования. Главное, что менее чем через десятилетие после кончины дьяка в обители его упокоения, Троице-Сергиевом монастыре, появился древнейший список «Хожения за три моря»: Троицкий, хранившийся в обители.
В 1640х гг. пытливые троицкие иноки, трудясь над величественной исторической компиляцией, поместили свою редакцию «Хожения» по Троицкому списку под 6969 (1461) г.: «В та же лета некто именем Офонасей Микитин сын тверитин ходил с послы от великого князя Московскаго Ивана, и от великого князя Михаила Борисовича Тверскаго, и от владыка Тверскаго Генадия за море. И той тверитин Афонасей писал путь хожения своего сице»[71].
С этим вынужденным, в связи с незнанием о предисловии в Летописном изводе, вычислением согласился величайший русский археограф XVII в., троицкий же инок, бывший келарь, Арсений Суханов, редактируя компиляцию 1640х гг. в своем втором Хронографе[72]. И снова старинные наши историки не ошиблись, сказав в записи под 1461 г. «в та же лета», т. е. «в те же годы», вместо обычного «в то же лето» или «того же лета»: Афанасий Никитин действительно отправился в путь в 1460х.
Рассказ летописца о том, как он получил сочинение Никитина, есть только в летописных списках «Хожения за три моря», которые дошли до нас в Львовской и Софийской II летописях (в последней в двух списках).
Львовская летопись 1530х гг., доведенная до 1533 г. и подробно рассказывающая нам о дьяке, была издана дважды. Первый раз, сокращенно, Н.А. Львовым по утраченной затем рукописи Спасо-Евфимьева монастыря, а второй раз под редакцией С.А. Адрианова по рукописи императорской Публичной библиотеки, середины XVI в., принадлежавшей в начале XIX в. русскому ученому Карлу Антоновичу Эттеру (1775 до 1831)[73].
В Эттеровом списке Львовской летописи мы читаем, по мнению филологов, лучший на сегодняшний день, хотя и неполный (с пропуском не только молитвы, но и описания пути Никитина от Дербента до Ормуза) текст «Хожения за три моря»: с предисловием летописца Ивана III, рассказывающим о появлении сочинения Афанасия Никитина в его летописном своде благодаря любезности дьяка Василия Мамырева, получившего его от купцов.
Аналогичные пропуски имеет Архивный список составленной в начале XVI в. Софийской II летописи (до 1518 г.), начала 1530х гг.[74] Он также неплохо передает текст «Хожения за три моря» с предисловием, по общему летописному источнику с Львовской летописью. Опубликовавший Софийскую II летопись Б.М. Клосс уверен, что этот список, под названием «Софийский временник», является оригиналом памятника[75]. Кроме летописи, в кодексе больше ничего нет.
Почти одно предисловие к «Хожению за три моря» мы читаем в Воскресенском списке Софийской II (до 1534 г.), середины XVI в., выполненном одним писцом[76]. Он сделан не непосредственно с Архивного списка: тот начинается с 1397 г., а Воскресенский до конца XIV в. передает Софийскую I летопись. Здесь текст сочинения Афанасия почти целиком механически вырван, осталось самое начало и несколько последних слов.
Эти летописи прекрасно изданы в Полном собрании русских летописей, а содержащие их кодексы полностью описаны в предисловиях к изданиям.
Все три списка летописей с «Хожением за три моря» в рассказе о временах Ивана III передают летописный Свод 1518 г. Однако списки самого Свода 1518 г.: Уваровский 1530х гг., и Троицкий 1540х гг. (с приписками иноков Троице-Сергиева монастыря 15511558 гг.), не содержат «Хожения за три моря», хотя сохранили, как мы видели выше, три важнейших известия о Василии Мамыреве[77].
Вполне понятно такое сокращение Свода 1518 г., передающего более ранний летописный «свод 1480х гг.» (реально общий текст Львовской и Софийской II летописей здесь как минимум до кончины Василия Мамырева в 1490 г.)[78]. «Хожение за три моря» весьма трудно для восприятия и даже простой переписки летописцами. Афанасий Никитин использовал, написав кириллицей, множество слов, предложений и целых абзацев на самых разных языках. Ученым стоило немалого труда их расшифровать, для летописцев же это выглядело как тайнопись. Для простой передачи текста требовался заинтересованный и ученый человек. Поэтому списков интереснейшего для нас памятника мало. И все они найдены в выдающихся рукописных книгах.
Еще три списка «Хожение за три моря» связаны с Троице-Сергиевым монастырем, где, как мы помним, принял схиму и упокоился в 1490 г. дьяк Василий Мамырев. Сюда, по логике вещей, он должен был принести величайшее для того времени сокровище: принадлежавшие ему рукописи. Если бы филологи обратили бóльшее внимание на содержание рукописных книг, не выделяя отдельные их фрагменты, они давно поняли бы, что здесь, в стенах Троицкой обители, «Хожение за три моря» высоко ценилось и переписывалось с конца XV до середины XVII в.
Древнейший из этих списков был сразу распознан как Троицкий благодаря своей счастливой истории. Он входит в сборник-конволют (т. е. составленный из разных, переплетенных вместе частей), веками принадлежавший ризнице Троице-Сергиевой обители и попавший в ее составе сначала в библиотеку Троицкой семинарии, затем Московской духовной академии, оттуда в собрание рукописей Московского Публичного и Румянцевского музеев, хранящееся ныне в Российской государственной библиотеке имени В.И. Ленина[79]. Приключения рукописи в Библиотеке были небольшими: поначалу сборник попал в Музейное собрание[80], затем в Фундаментальное собрание рукописных книг Лавры[81], в 1983 г. был возвращен в ризницу[82], а в XXI в. снова в Фундаментальное собрание[83].
Главное, что ошибиться в пути сборника было никак нельзя. Как и в его принадлежности: в конце конволюта на л. 393 читаем запись середины XVI в.: «Летописец Троицкой Сергиева монастыря», а на л. 393 об. (последнем), почерком XVII в.: «Сия книга Троицкого Сергиева монастыря ис книгохранителные казны». Н.М. Карамзин, издавший начало «Хожения за три моря» и привлекший внимание к этому памятнику, нашел сочинение именно в этом сборнике, названном им Троицкой летописью[84].
Троицкий сборник действительно был описан как «Русский летописец, от начала славянских народов до царя Ивана Васильевича Грозного, писан полууставом разных рук XVI века». Эта датировка ввела во искушение К.Н. Сербину, в академическом издании 1948 г. указавшую просто, что Троицкий список «Хожения за три моря» находится «в сборнике XVI века»[85]. Между тем, еще А.А. Шахматов, изучавший Ермолинскую летопись, составляющую первую часть сборника, разобрался, что перед нами конволют, и верно датировал список «Хожения за три моря» концом XV в.[86]
Не учесть мнение отца-основателя научного летописеведения Я.С. Лурье в издании 1958 г. не мог, но, явно предпочитая летописный извод «Хожения», о котором мы говорили выше, попытался слегка «сдвинуть» Троицкий список в XVI в., ссылаясь на то, что «водяные знаки четвертой части рукописи (тиара и бычья голова) совпадают с водяными знаками остальных частей и относятся к концу XV началу XVI в.»[87].
В ответ В.А. Кучкин, изучив весь Троицкий сборник по составу и бумаге, указал, что части в нем всего три, «водяные знаки всех трех частей сборника различны», при этом третья часть, список «Хожения за три моря», датируется без вариантов концом XV в.[88] Согласившись с таким делением сборника на части, Лурье издании 1986 г. упорно возражал, что все равно «третья часть датируется концом XV или самым началом XVI в. (если учесть возможную залежность)»[89].
Упорство Лурье объяснялось тем, что такая датировка позволяла объявить более ранним другой список «Хожения», Музейный, неведомого происхождения (о нем ниже)[90], и не связывать этот извод сочинения Афанасия Никитина именно с Троице-Сергиевым монастырем. Но ссылка на «залежность» бумаги, методы расчетов которой хорошо известны[91], попросту ложна. Бумага с одним водяным знаком (маркой фабриканта или бумажной мельницы) могла использоваться как после, так и до даты, когда знак обнаружен на датированной рукописи. При наличии нескольких знаков, датированным разными годами, наиболее вероятной будет дата где-то между ними, но ближе к верхней дате. Кучкин это учел. Указав, что в трех тетрадях написанного в одно время Троицкого списка «Хожения» три водяных знака, 1480х гг., 1481 г. и 1497 г., он сделал единственно верный научный вывод: «следовательно, Троицкий список «Хожения за три моря» был написан около 1497 г., уже после смерти Мамырева», подтвердив мнение Шахматова. Сдвинуть список из Троицкого сборника в XVI в. никак нельзя.
Не вышла у Лурье и попытка объявить Троицкий список «Хожения» Ермолинским, по названию Ермолинской летописи конца XV в., составляющей первую и бóльшую часть Троицкого сборника. Эта замечательная летопись, названная по наличию уникальных сведений о русском зодчем Василии Ермолине за 14621472 гг., была составлена в Ростове, при дворе вдовствующей великой княгини Марии Ярославны, матери Ивана III, в тесной связи с великокняжеским летописанием[92]. Летопись доведена от начала Руси до 1481 г. и продолжена другим почерком за 14851488 гг. (л. 2 об. 3 об.); далее приписан летописный отрывок за 15051507 гг. (л. 299 об. 301 об.)[93].
В Троицком сборнике Ермолинская летопись составляет совершенно отдельную рукопись (л. 1, 2297, 2), датированную Б.М. Клоссом концом 1480х началом 1490х гг. Завершающий конволют столь же отдельный список «Хожения за три моря» (л. 369392) датирован ученым по бумаге (1487, 1488 гг.) тем же временем[94]. Между ними находятся интересные, но уже не уникальные статьи религиозного содержания, написанные на другой бумаге, с особой нумерацией тетрадей (л. 313368[95]) и позднейшими приписками. Кучкин по бумаге датировал эту среднюю часть временем чуть раньше первой и последней (водяные знаки 14771480 и 14681477 гг.). Конец ее был утрачен еще до сложения и переплетения конволюта[96].
Итак, Троицкий сборник был составлен в месте упокоения Василия Мамырева из очень ранних частей: списков церковно-исторических текстов 1470х гг. (вторая часть) и конца 1480х начала 1490х гг. (летопись и «Хожение за три моря»). Редакция текста «Хожения» в нем отразилась еще лишь в крохотных выписках из сочинения Афанасия Никитина в церковно-историческом сборнике примерно того же времени из Музейного собрания РГБ, где, как мы помним, одно время пребывал и Троицкий список.
Небольшой по объему, но интереснейший по содержанию и поражающий ученостью составителя сборник М3271[97] был получен Московским публичным и Румянцевским музеями в 1889 г. через их директора, М.А. Веневитинова; откуда он его взял неведомо[98]. Неизвестный составитель этой рукописи сделал, тщательно просеивая и перерабатывая тексты, 83 выписки из интереснейших источников, но при этом сумел остаться инкогнито, невзирая на немалые усилия ряда замечательных исследователей[99].