Рукопись нескольких профессиональных писцов сразу по обнаружении была правильно датирована концом XV началом XVI в.[100] Из нее были опубликованы уникальные материалы о борьбе с новгородской ересью жидовствующих[101], древнейшие списки Повести о воеводе Евстратии[102], «Речи посла цесарева»[103], русского перевода «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия[104], Послания на Угру ростовского архиепископа Вассиана Рыло[105]. Списки сборника рассматривались в исследованиях Повести о Митяе[106] и работе о социальных движениях в России[107]. Богатейшую летописную часть сборника исследовали А.Н. Насонов[108] и, наиболее основательно, И.М. Кудрявцев. При этом богатство Музейного сборника далеко еще не раскрыто.
Все четыре фразы из «Хожения за три моря», выписанные в Музейном сборнике, были опубликованы А.А. Зиминым, полагавшим, что это древнейший список сочинения Афанасия Никитина. Такое заблуждение, впрочем, небольшое (Троицкий список старше Музейного всего на несколько лет), вошло в академические публикации «Хожения» с 1958 г.[109]
Выписки их «Хожения» входят в первую из трех частей сборника. По Кудрявцеву это части: 1) л. 165, собрание статей и записей исторического, естественнонаучного и богословско-полемического содержания, записанные разными почерками, причем даже один писец менял чернила, перья и стиль написания, делая выписки в разное время; 2) л. 66255 летописные тексты, переписанные двумя писцами; 3) л. 256291 перевод «Истории Иудейской войны», написанный одним писцом. Бумага 1й части с выписками из «Хожения» датирована Кудрявцевым по водяным знакам 1478, 1485, 1492 и 1498 гг., а также, приблизительно, 1514 г.; второй и третьей части (на бумаге с одними знаками) 14701475, 14881492 гг. Сохранившийся переплетный лист имеет водяной знак 1534 г. Где-то в это время части ученого сборника-конволюта были собраны вместе. Очевидно, рукописи писались и хранились в каком-то крупном и устойчивом книжном центре.
Сделанное в литературе сравнение текстов Музейного сборника с массой других рукописей указывает на связи с Троице-Сергиевым монастырем, московской митрополичьей и новгородской владычной кафедрой, с ведущими летописными центрами того времени, но таких наблюдений оказывается слишком много, и результаты их слишком многообразны, чтобы поместить составителя Музейного сборника, работавшего чуть позже (буквально на несколько лет) составителя Троицкого сборника, в какое-то конкретное место. Впрочем, нам понятна общая среда его обитания: круг самых просвещенных книжников великого княжества Московского конца правления Ивана III.
В частности, составители Музейного сборника представили нам особую редакцию Вологодско-Пермской летописи (тщательно рассмотренную И.М. Кудрявцевым), в которой, как мы видели, отразилось множество сведений о дьяке Василии Мамыреве. Но его кратчайшие выписки из «Хожения за три моря», изданные А.А. Зиминым, по общему мнению ученых той же редакции, что текст сочинения Афанасия Никитина в Троицком списке, а отнюдь не летописной.
Разумно предположить, что рукопись тверского купца составители Музейного сборника обрели в Троице-Сергиеве монастыре. Там же они нашли текст о венчании на царство царя Мануила из «Хожения Игнатия Смолянина», в списке инока Троицкой обители Елисея 1474 г.[110], у которого выписали дословно, исключая одно исправление ошибки протографа («паря» на «царя»)[111]. Другие списки этого текста более поздние и текстуально не близкие нашему сборнику[112]. Этого, конечно, слишком мало, чтобы локализовать Музейный сборник в богатейшей обители России.
Однако именно в Троице память о подвиге Афанасия Никитина была возрождена в середине следующего, XVII столетия. Сделал это, как мы читаем в изданиях «Хожения», известный книжник Арсений Суханов. Я.С. Лурье указывает, что тот создал особый извод именно Троицкой редакции «Хожения», нейтрально называя Арсения «известным церковным деятелем» и забывая упомянуть, что Суханов был келарем (главой хозяйства) Троице-Сергиева монастыря: вторым по чину, после архимандрита, но первым по влиятельности лицом богатейшей, идеологически активнейшей и в высшей мере книжной обители России.
Арсений Суханов был продолжателем славных дел келаря Авраамия Палицына, героя и летописца Смутного времени[113], одного из создателей Великой России, и прямым преемником своего друга, образованнейшего келаря Симона Азарьина, пламенного идеолога справедливой войны с Речью Посполитой за освобождение Белой и Малой Руси, и не меньшего любителя русской истории[114].
В новых условиях иеромонах, затем келарь Троице-Сергиева монастыря (16551660 гг., в 16611664 гг. руководитель государева Печатного двора) Арсений Суханов проложил свой путь идейного воздействия обители на русское государство и общество. В 1650 г. великий русский ученый археограф обосновал ведущую роль Святорусского царства в мировом православии в «Прениях с греками о вере». В 16511653 гг. он совершил паломничество в Святую землю и описал свое хожение в книге «Проскинитарий», не утратившей значение до сего дня; здесь читатель видел превосходство русского православия воочию, на каждом шагу от границ Руси, через захваченный турками Царьград, к Палестине. Не успокоившись на том, что, по его уверению, вся святое уже перенесено с Православного Востока на Русь, троицкий старец в 16541655 гг. обследовал библиотеки Афонских монастырей, изучил, описал и лучшее купил. Он вывез на Русь многие сотни бесценных греческих манускриптов, составивших основу Патриаршей библиотеки (ныне Синодальное собрание ГИМ) и Библиотеки государева Печатного двора (в РГАДА).
Еще в 1640х гг. троицкий старец Арсений взялся составить новый Хронограф Русский, где положение Российского православного царства как центра мира было бы обосновано всем ходом мировой истории[115]. Первый его Хронограф, завершенный до начала 1650х гг., содержал, помимо прочих сокровищ, оригинал первых авторских редакций знаменитых «Прений с греками о вере»[116]. Чуть позже, совершив три хожения на православный Восток (16491655) и отслужив троицким келарем (16551660), Суханов включил во второй авторский Хронограф сочинение Афанасия Никитина, найдя производный от Троицкого список «Хожения за три моря» в богатейшей библиотеке обители. Второй Хронограф Арсения тоже сохранился в авторской рукописи, над текстом которой Суханов активно работал, правя своей рукой, в 15611563 гг., когда он жил на Богоявленском подворье Троице-Сергиева монастыря и руководил работой государева Печатного двора[117].
В каждом из Хронографов Арсения Суханова работа составителя и редактора была в высшей мере творческой. За основу первого он взял II-ю редакцию Хронографа Русского[118], обильно дополняя его текст. Троицкий иеромонах руководил группой писцов и проверял их работу, в завершение которой написал оглавление, вставил на чистых местах и на полях заголовки, которые были намеренно пропущены переписчиками для исполнения их киноварью и в десятках мест не дописаны. Рукой Арсения была сделана основательная правка рукописи и написано в ней несколько листов, в основном вставных. Но получившаяся в итоге собственная редакция его не вполне устраивала.
Опыт путешествий в качестве агента Посольского приказа, личного посланница царя, а затем патриарха Никона, идейных споров с греческим духовенством и погружения в море древних греческих рукописей, изучения мест и нравов православного Востока, тяжких трудов в должности келаря Троице-Сергиева монастыря в разгар буйных реформ Никона, отрицавших убеждения Суханова[119], все это заставило руководителя Печатного двора отложить свой первый Хронограф и начать работу над новым с нуля.
На этот раз он взял за основу Хронограф 1го разряда III-й редакции и огромную Никоновскую летопись Троицкой редакции из библиотеки своего монастыря. Не удовлетворившись весомостью этих фундаментальных источников, он, постоянно давая ссылки (что войдет в русскую практику после него), вставил в текст выписки из Хронографической палеи, книги Козьмы Индикоплова, Синоксаря, толкового Евангелия, «от Библии», из «Хожения» игумена Даниила, сочинений Максима Грека, «Криницы Григория мниха», «литовского Пролога печатного», Космографии, Степенной книги, Киево-Печерского патерика и Хроники Мацея Стрыйковского[120], не забыв и входившую в моду легендарную Повесть о Словене и Русе, которой он начал русскую историю[121]. Завершался текст популярным памятником о сражениях казаков с турками за Азов в 16371642 гг.[122] Частично инновации Суханова напоминают нам о том, как будет выглядеть впоследствии 3й разряд III-й редакции Хронографа[123]. Но это и близко не его протограф: Арсений лишь предвосхитил тенденции развития текста великого памятника.
Большинство изменений в Хронографе Русском редакции Арсения Суханова не отразилось в последующей русской книжности, хотя сам он вместе с патриаршим списком Никоновской летописи был положен в основу крупнейшего в XVII в. патриаршего летописного свода в 1670х гг.[124] Чересчур ярким и слишком авторским оказалось его произведение для летописно-хронографической традиции. Все источники подвергались Сухановым редактуре: не удивительно для ответственного автора, который и самого себя упорно редактировал. Его «Прения с греками о вере» 1650 г., составляющие вторую (церковную) часть отчета в Посольский приказ, были радикально отредактированы автором трижды[125]. И следующий статейный список, о хожении по государевой воле на Восток в 16511653 гг., в первой авторской редакции для Посольского приказа сильно отличается от тщательно «приглаженной» Арсением книжной редакции в его «Проскинитарии»[126].
Аналогичное «приглаживание» филологи отметили и в Сухановском изводе «Хожения за три моря». Уже в Троицкой редакции были якобы «удалены явно тверские детали, а сама манера изложения сделана более книжной»[127]. Сухановский «извод», как именуют его филологи, тем более является не изводом (результатом ряда случайных изменений и исправлений текста), а полноценной редакцией, с осознанным и целенаправленным «улучшением» сочинения Афанасия Никитина, многократно отмеченным учеными. «Характерной особенностью этого извода является тщательное удаление всех черт религиозного свободомыслия», справедливо пишет Я.С. Лурье[128]. «Так, в этом изводе из текста исключено рассуждение автора о том, что «правую веру бог ведает, а правая вера бога единого знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту»; исправлено отождествление намаза с русской молитвой, и т. п. В Сухановской редакции опущены или переведены почти все обращения к богу на восточных языках, уточнены некоторые слова и названия (например, Грузинской земли, куда Суханов путешествовал в 16371640 гг.[129]). Наконец, старец Арсений попросту удалил затруднявшие чтение своей непонятностью арабские, тюркские и персидские выражения, написанные кириллицей. Это обедняло текст Никитина для нас, имеющих перевод ученых востоковедов, но не для читателей XVII в., которые понять загадочные слова, фразы и целый абзац в конце все равно не могли.
Но только ли Арсений Суханов сознательно редактировал «Хожение за три моря», чтобы вернуть его читателям XVII в.? В монографии 1980 г. Б.М. Клосс доказал, что работа бывшего келаря над его Хронографом была лишь малой частью огромных усилий иноков Троице-Сергиева монастыря по сохранению русской истории и углублению представлений о ней. Сочинение Афанасия Никитина попало во второй Хронограф Суханова в составе реконструированного Клоссом Троицкого сборника конца 16301640х гг., в котором была уже использована Троицкая редакция монументальной Никоновской летописи, созданная в обители около 1637 г.
Троицкий сборник, содержавший, среди многих интереснейших памятников, «Хожение за три моря», был реконструирован Клоссом по двум рукописям: второму Хронографу Суханова и богатому историческому сборнику из собрания Ундольского, созданному в Троице-Сергиеве монастыре примерно на 20 лет раньше него, в 1640х гг.[130] Их общий текст охватывает период с 1303 до 1582 г., но, вероятно, в использованном Арсением протографе списка Ундольского он начинался раньше, с древнейших событий.
Троицкий сборник уже включал сплав выписок из Троицкой редакции Никоновской летописи 1637 г. с фрагментами Степенной книги, Хронографа II редакции, извлечениями из Воскресенской летописи и др. источников, среди которых оказалось и «Хожение за три моря» Троицкой редакции. При включении в Троицкий сборник сочинение Афанасия Никитина уже было отредактировано сравнительно с первоначальным Троицким списком, а Арсений Суханов продолжил эту редактуру.
Понятно, почему Суханов отказался от своего первого Хронографа, располагая таким сокровищем, как Троицкий сборник. Он и его, как говорилось выше, усиленно дополнял и обогащал, но основа для работы была превосходной. «Хожение за три моря» в его редакции стало настоящим шедевром русской книжности XVII в. Вероятно, именно литературные достоинства Сухановской редакции привели в издании 1986 г. к нелепой ошибке: текст «Хожения» в Троицком сборнике, который редактировал в своем хронографе Суханов, был дан в разночтениях к Сухановской редакции. Первичная по текстологии и времени создания редакция XVII в. была сочтена вторичной.
Для нас важно, что Троицкий список, предположительно взятый дьяком Василием Мамыревым в обитель его пострижения и кончины (в своем протографе или сохранившемся оригинале, списанном в десятилетие по кончине дьяка) и в середине XVI в. хранившийся в Троице-Сергиевом монастыре (по владельческой записи этого времени), в XVII в. был троицкими монахами переписан, как минимум, трижды: в протографе Троицкого сборника и списке Ундольского в конце 16301640х гг., а затем во втором Хронографе Суханова к 1661 г.
Кроме иноков Троицкой обители, «Хожение за три моря» книжников XVII в. не заинтересовало. Важно отметить, что отраженная в списках Ундольского и Суханова редактура Троицкого списка последовательна: Арсений редактировал по редактуре Троицкого сборника. Тайна велика есть, отчего Я.С. Лурье, который работу Б.М. Клосса прекрасно знал, в описании рукописей поместил список Ундольского 1640х гг. после списка Суханова около 1661 г., а в стемме списков обозначил их как одновременные[131].
Роль Троицкой обители пострижения Мамырева в сохранении «Хожения за три моря» в Троицкой редакции столь же очевидна, как его роль в передаче сочинения Афанасия Никитина летописцу ясна из предисловия к летописной редакции. Рукопись героического тверского купца московские гости передали дьяку, который высоко ее оценил и сделал все возможное для сохранения бесценного текста в двух местах: в летописи и библиотеке Троице-Сергиева монастыря. Никаких путей спасения «Хожения за три моря» помимо дьяка Василия Мамырева рукописи не позволяют даже подозревать (чего не скажешь о «Хожении гостя Василия»).
Уверение М.А. Булгакова, что «рукописи не горят», было воплощено в жизнь талантливым московским дьяком, человеком на своем месте. Да и сам Афанасий Никитин оказался крепким русским человеком, который не только преодолел все свалившиеся на него невзгоды, но превратил их в настоящий подвиг и сумел талантливо рассказать нам о нем.