Запах ночных фиалок
Рассказы и повести
Татьяна Алексеевна Жегунова
Дизайнер обложки Вита Владимировна Сологубик
© Татьяна Алексеевна Жегунова, 2024
© Вита Владимировна Сологубик, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-7374-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Слово к читателю
Я очень хочу писать.
Как Пушкин гармонично и точно. Как Толстой цельно и завершено. Как Чехов кратко и содержательно. Как мотивационные блогеры доходчиво и современно. А пишу как Жегунова.
Я очень хочу писать.
Писать это разговаривать. Только буквами. Предложениями. Фразами. Показывать, что вижу. Указывать на то, что увидеть хотят не все. Доказывать то, в чём не сомневаюсь. Будить чувства. Вызывать эмоции. Самовыражаться.
Я очень хочу писать.
Меня этому учили. 10 лет в школе. 4 года в институте. Несколько десятков лет в жизни. В той, которая шла. А эта бежит.
Я очень хочу писать.
Для себя обдумывая, анализируя, делая выводы. Для читающих сверстников сверяя мысли. Для поколения, идущего следом убирая грабли и подстилая соломку. Для внучки, которая ходит в 6 класс и семилетнего внука впрок, на будущее, с запасом. На память.
Я очень хочу писать.
Жизнь мчится, как скорый поезд без расписания. Бог знает, сколько будет ещё остановок в пути. И когда конечная.
Конечная от слова «конец». Поэтому надо успеть.
Почему я пишу?
Моя мама вяжет с 14 лет.
Десятками пар выходят в мир с особой миссией согревать следочки из остатков пряжи. Каждая пара уникальна. Второй такой нет. Ноги в них согреваются тотчас же. Вкладывает мама в свой труд душу и в каждую петельку- молитовку. Она и меня вязать научила. Но не вяжу я спицами. Утомительно это для меня. Нудно.
Куда интереснее для меня вязать слова.
Брать слово за чуб, притягивать ко второму. Связывать крепко-накрепко смыслом. Накид, ещё накид. Найти метафору, вплести в предложение. Всё просчитать, вывязать из слов орнамент смысла, и обомлеть от результата.
А если получилось некрасиво, то распустить. Слова. По домам. И снова набрать петли. То есть слова. И так пока дойдёт рисунок до совершенства. И в этот момент я чувствую себя счастливой.
Пишу, потому что нравится.
Зачем я пишу?
Молодость, восторженность, расплывчатые планы на будущее, уверенность в том, что вся жизнь впереди всё это я пропустила через себя, прочувствовала, заархивировала и бережно храню на жёстком диске в папке «Прошлое».
На рабочем столе в папке «Настоящее»: спокойствие, мудрость, умение ставить чёткие цели и приближаться к их реализации маленькими шажками. Осознание того, что в сутках лишь 24 часа. Оттого желание тратить на сон как можно меньше драгоценного времени, брать материал из первых двух папок, воплощать в слова и наполнять ими папку «Будущее».
Для себя. Для потомков. Чтобы помнили.
Как у Маяковского: «чтобы умирая, воплотиться в пароходы, строчки и другие добрые дела».
С пароходами, если честно, как-то не сложилось.
А вот строчки и добрые дела как раз моё.
В этой книге собраны мои самые любимые рассказы и короткие повести.
Из души в душу. От меня вам. На память.
РАССКАЗЫ
ОДНО СЛОВО И ТРИ СПАСЁННЫХ ЖИЗНИ
Пухленькая женщина за пятьдесят, в джинсах, мешковатом сером свитшоте и жёлтых кожаных мокасинах брела по липовой аллее в сторону остановки. Руки замком на широком ремне мягкой сумки-мешка из кожаных квадратиков, там на дне болтаются пакетики кошачьего и собачьего корма всегда есть шанс встретить голодный подзаборный хвостик.
Вышла за час пройтись и, главное, проговорить про себя, что психологу рассказывать чай, не каждый день такие встречи. В первый раз.
Раньше мама и жилетка, и подружка, и души врачеватель. А теперь из близких одна подружка Алька, но там мяч в одни ворота. Это её надо выслушивать да по голове гладить.
Психолог по телефону предупредила: «Расскажете о себе предельно честно.» Светлана шла к автобусной остановке и про себя беседовала с психологом.
Я Света. Нет, не так. Я Светлана Григорьевна.
Мне 49, это я просто выгляжу старше. Ну, как с погодой на градуснике 20 градусов мороза, а ощущается как 25. Рост средний, даже чуть меньше среднего, хотя за столом в кабинете не видно. Вес выше среднего. Точно не скажу напольные весы под мойкой пылятся. Я их боюсь. А вдруг сотню покажут? Это ужасно, конечно, но ничего поделать не могу. Как говорится, заедаю. Стратегический запас «Lucky Days». Знаете, такие конфеты недорогие большеватые шоколадные прямоугольники с арахисом? Не обращали внимания? Ну и ладно. Всё равно пользы ноль, только килограммы. Днём на работу не беру, у нас в военкомате некогда даже чаю попить. А вечером могу сразу пять штук съесть. Или шесть, смотря какой день был. Жизнь подслащиваю. Радость совсем куда-то пропала, хоть и было-то её чуть. Дом-работа-работа-дом. Между кладбище. Ну, просто функционал в военкомате «три П»: пенсионеры, похороны, погребения. По долгу службы, так сказать, и к маме.
Вот и остановка. Наболтала с три короба, а ведь психологу и половины не расскажу: неужто чужой человек моё сознание перекуёт?
Света втиснулась в маршрутку. Выходной, все едут в центр. Просочилась на заднюю площадку, встала, чтоб спиной опираться на боковое стекло, рукой взялась за поручень. Ехать долго, можно прикрыть глаза и продолжить речь выстраивать.
Ночью опять снился тот сон: лето, солнце аж глаза режет, роддом, а на крылечке она с малышом. Почему-то ватное одеяльце в белом пододеяльнике, перевязанное зелёной атласной лентой еле хватило рук, чтоб обхватить свёрток. Он странный такой старинный кулёк, как на фотографии, где мама с новорождённой Светочкой. Кто в одеяльце неизвестно. Была б лента розовая или голубая, а тут зелёная
Этот фильм без конца транслируется по каналам сна уже много лет. Иногда стоит подумать давно не снился, сразу получите, распишитесь.
Ай!
Ну кто так тормозит? Глаза настежь, сумка с плеча под ноги, ноги враскорячку. Очки солнечные со лба прыг на нос, с носа, как с горки вниз. Еле поймала. Ещё и рёбрами об ограждение приложилась.
Потёрла бок, поймала очки, вернула сумку на место, и тут
Давай бабушке место уступим, да, сынок? молодая мамашка, девчонка совсем, с малышом на руках. Сказала и встала, к коляске пошла.
Что? Бабушке? Света даже головой покрутила какой бабушке?! А нету. Про неё речь. Всё, Светлана Григорьевна. Приехали
В носу сразу закипело, как в чайнике, когда плеснёшь туда воды на одну чашку Недружелюбно буркнула:
Я выхожу!
И совсем не по-старушечьи соскочила с подножки за три остановки до нужной.
Вечер. Кухня. Нет, кухонка с окнами во двор. Самое уютное место старой двушки.
Стол под яркой, с подсолнухами, клеёнкой. Две табуретки с вязаными крючком подпопниками мама до последнего, пока руки держали крючок, вязала.
Урчащий, как довольный котёнок, холодильник в углу. На нём мамин карандашный портрет, где она так хорошо улыбается.
Есть не хочется. Совсем. И даже конфет. Чаю попить, что ли? Привычным жестом открыла посудный шкафчик над мойкой. Рука безошибочно выловила из глубины сушилки любимую чашку. Глиняная, тяжёлая, округлая и яркая, как апельсин. Подарок того, кто мог бы Нет, не мог.
Кому она нужна такая? С проблемами?
Достала из коробки чайный пакетик, дёрнула, не рассчитав силы, и оторвала бумажную наклейку. Выругалась: «Зараза, да что ж это такое, а!» Бросила в кипяток то, что осталось. Прямо с хвостом.
А потом долго полоскала мешочек, поднимала на поверхность воды и опускала вновь, держа за длинную мокрую нитку, и злилась. На себя. Какая, нафиг, бабушка, если она и мамой-то не стала. Сначала Бог не дал, потом не решилась
У Светы не было детей. Прошла семь кругов ада, надеялась на чудо. Процедуры самые зверские это сейчас медицина продвинулась, а тогда Даже маточные трубы продували, вот когда на стенку-то лезла. Не фигура речи, взаправду. Боль эту никогда не забыть шрам напомнит. Там, где губы искусаны в кровь за нижней губой бугор неправильно сросшейся кожи.
Муж её из больницы не дождался нырнул в новые отношения. С головой. Дочке его с той женщиной сейчас столько, сколько было ей, когда осталась одна.
Ну, как одна Съехалась с мамой. Но замуж больше не вышла.
Тоска по малышу подарила идею завести собаку. На своё двадцатипятилетие привела в дом собачьего ребёнка щенка восточноевропейской овчарки. Мама радовалась, как девчонка. Чёрного, как южная ночь, увальня назвали Блэком. Сколько радости он принёс, сколько смеха! Ходили заниматься к инструктору. Такой умный, шельмец, всё понимал, команды на лету схватывал! А как с работы встречал! Всю оближет. Два года счастья прошли под флагом чёрного Блэка.
А потом раз, и всё. Банальная чумка, делали всё возможное, и не спасли.
После смерти друга Света стала коротко стричься и краситься в пепельный. «Сантиметр по черепу!» ругалась мама.
Собак больше не заводила. Кошек тоже. Слишком тяжело терять. И на ребёнка из детдома не решалась. Гены вещь упрямая.
А вот мамы не стало, и давняя идея восстала, как Феникс, из пепла. Она навязчиво клевала мозг каждый вечер, зудела, как надоедливый комар. Изучила документы, даже в Школу Приёмных Родителей записалась. Но на сорок дней на поминки приехала подруга Альбина, обозвала старой дурой. Орала истошно: «Ты понимаешь, что там все дебилы? Сироты сейчас не после войны, дети алкашей и наркош! И куда ты потом с больным или дураком?»
Сначала артачилась, ведь читала на форуме приёмных мам и о других случаях, но Алька истерила, и, выбегая курить, выбила со злости стекло в балконной двери.
И как отрезало. Света не спала ночь, пыталась представить себя с больным ребёнком на руках.
Нет. Не смогу.
Прорыдалась. И поставила точку. Но надо же кого-то любить, не одни цветы на клумбе и собак бездомных
Сегодня день не задался с утра. До психолога так и не дошла, перезвонила, извинилась. Бродила по городу, потом поехала на кладбище.
В вазочке скучали любимые конфеты. Света взяла одну и отодвинула с края стола оранжевую чашку с остывшим чаем.
Подошла к окну. На улице темнело. Осторожными рывками стала задёргивать штору. Закатный луч упал на зеркало в прихожей. Подошла вплотную к мерзкому стеклу и с пристрастием стала рассматривать отражение, будто видела впервые. Всю жизнь думала, что вполне себе ничего, ну, полноватая, конечно. А так и стрижка модная, и волосы седые каждый месяц в пепельный
Но на неё вопросительно взглянула старая серая мышь с серым лицом. А глаза какие тусклые! Выцвели совсем, вылиняли. Поблекли незабудки.
Губы уголками вниз, прямо скорбная маска. Ведь улыбаюсь же? Вот когда в последний раз? Ммммм А, когда мамины лилии на клумбе под окном расцвели! Я в окно запах услышала, прямо привет от неё!
Может, и не зря молодая мать в маршрутке место хотела уступить?
Стоп!
Зеркало бесстрастно зафиксировало, как медленно, начиная с шеи, краснеет лицо оба на! Давление! Таблетку срочно, что врач от гипертонии прописал. С давлением шутить нельзя, вон, Веру из соседнего подъезда весной похоронили до больницы не довезли, дочка осталась, Ниночка.
«Старость не радость», произнёс кто-то в голове маминым голосом.
Какая старость, мам? Мне зимой пятьдесят только!
Таблетка скользнула в пищевод. Вода из-под крана отдавала железом. Мама с портрета смотрела укоризненно, она не разрешала пить сырую воду. Сегодня можно. Чем хуже тем лучше.
Мам! Я что, правда похожа на бабушку?!
Мама с портрета тепло улыбалась. Перед зеркалом кусала губы пожилая женщина. Одинокая. Никому не нужная.
И вдруг Робко, как слабый цыплёнок, что пытается взломать яичную скорлупку, в которую закован, мелькнула мысль. Несколько секунд, и мысль, выросла, приобрела чёткую форму.
Недавно бабульки у подъезда местная полиция нравов соседской девочке кости мыли, обсуждали беременность.
Тогда цветы полола, глаз не поднимала, но всё слышала.
Ой, у Нинки-то из 13-ой квартиры брюхо видели? Рожать будет! Без мужа, само собой.
Ходил к ней какой-то патлатый с гитарой, весь в наколках, паук на шее чёрный, мерзость. А теперь давно не видать. А пузо-то растёт!
Сирота, кто первым погладит, тот и жених. Куда только потом деваются?
Её мать без мужика растила, в тонкую нитку рвалась, вот и ушла рано.
Ну да, Нинке только восемнадцать стукнуло, помните, мать с шарами в дверь еле пролезла, вторую створку открывали? А потом гроб выносили, тоже двери распахивали рядом как-то было, по весне. Теперь девка одна-одинёшенька, Верка-то детдомовская была.
Ревьмя ревёт девчонка, я видела. А как решит ребенка порешить? Вот как дитю дитё поднимать без бабушки?
Без бабушки?
Без бабушки!
Света рванулась к двери, скидывая тапки.
Бабушка! Да! Только бы успеть! Вдруг с ребёнком что сделает! Ревёт всё время, сама слышала. Пару раз в гостиную на диван ночевать уходила плач душу рвёт, стенка-то в спальне общая.
Ноги в туфли, а рука уже ключ поворачивает.
Стремительно, как в юности, через ступеньку, по лестнице вниз. Что сказать? И главное, как?
В соседний подъезд влетела через минуту, почти не запыхалась. На звонок надавила с такой силой, что кнопка запала, трель продолжала звучать, когда дверь открылась.
Тёть Свет? Что-то случилось? растрёпанная девчушка в коротких шортах и длинной оранжевой футболке шагнула назад, пропуская возбуждённую соседку.
Нина, я Я это я за тобой. Давай, знаешь давай жить вместе. У меня вон тоже мамы нет
Глаза девочки расширились, руки с обкусанными ногтями непроизвольно прикрыли уже чуть видный животик. Под шортами ноги в расчёсах от комариных укусов, вокруг шейки тоненькая, как запятая, косица
Света робко притянула Нину за плечи, та поддалась. Руки потянулись к голове, стали гладить по волосам.
Да знаю я, слышала про беременность. И его вырастим! Или её! Вместе справимся. Разреши мне быть бабушкой! Разрешишь?
Под руку попала косичка, заплетённая зеленой атласной ленточкой. Света дёрнула за кончик, распустила косу, распушила.
И меня так мама после ванны заплетала, чтоб волосы были волнистые
Нина всхлипнула в последний раз, вытерла мокрое лицо краем футболки и несмело взглянула в глаза той, рядом с которой не страшно.
***
В квартире Светланы полным ходом шла подготовка в Нининому переселению.
Однажды вечером она разбирала шкаф в маминой комнате. Достала ровной стопочкой сложенное постельное бельё и понесла его к кровати, чтоб разобрать на нужное и ненужное. И вдруг на пол спикировал тонкий голубой конвертик.
Пока он падал, глаз успел выхватить написанное особенным, печатным «библиографическим» маминым почерком слово. «Светочке». Привет от мамы? Почти полгода прошло.
Света кинула стопку пододеяльников на кровать и присела над конвертом. Сердце бухало в горле.
Двумя пальчиками взяла невесомый конверт и, стараясь не шаркать тапками, пошла на кухню. Туда, где на холодильнике стоял мамин портрет. Тяжело опустилась на стул и отвернула незаклеенный голубой язычок.
Двойной листок в клеточку. Письмо из прежней жизни.
Мама могла его написать его до больницы, когда ещё не знала, что у неё не просто воспаление лёгких
Глаза вприпрыжку побежали по строчкам.
«Светочка, девочка моя, солнышко, пишу, и плачу. Ты будешь читать это письмо, когда Ты найдёшь его, если Не могу, не хочу писать про плохое. Хоть бы дал Бог выкарабкаться.
Но если всё же читаешь прости меня, что так получилось.
Никто не думал, что так рано уйти придётся. И никто про ковид этот поганый не знал, а он такой жестокий, такой страшный. Не дай Бог, если это он.
Никак не думала, что так будет, я ж хотела тебе помочь ребёночка на ноги поставить! Прости меня, дочушка, что в первый раз, когда ты заговорила про усыновление, я тебя не поддержала. Испугалась я. Сможем ли мы чужого ребёнка так сильно полюбить. Как своего?