Между тем из дома потянуло свежесваренным кофе, огурцами и яичницей. Домовой хозяйничал на кухне.
Иди, хозяйка, заутракать. Я тут покашеварил немного.
Кошеварство домового заключалось в крепчайшем кофе, поджаренных тостах с кругляшками яичницы на них и салата из огурцов и огурцов. Себе Спиридон налил громадную кружку молока и полстакана сметаны.
Уплетая за обе щеки завтрак, Анна поглядывала на домового. Сейчас он ничем не напоминал того мальчишку-бродягу, который соскочил с подножки автобуса два года назад. Его лохматые патлы отросли, и были собраны в аккуратный и стильный хвост. Легкую небритость сменила франтоватая шкиперская бородка, демократичную джинсовку кожаная жилетка, надетая на голый торс, и кожаные рокерские брюки. Только вязанные носки портили безупречный образ мажора. Спиридон перехватил взгляд Анны.
Ноги мерзнут. Да и неудобно в башмаках-то. Значица так, хозяйка. Я тебе дом, конечно, за два года подлатал. Но и я не волшебник.
Анна вопросительно подняла бровь, подумав, если умение свободно перекидываться в кота и обратно в человека не волшебство, то тогда что?
Кот это баловство, отмахнулся Спиридон, я всего лишь скромный домовой. И управлять твоим хозяйством одному несподручно.
Неужто жениться надумал? Ну и ну Домовые разве женятся?
Нет, жениться мне ишо рано. Молодой я. Всего триста годков стукнуло. Это как тридцать по-вашему. Но с домом один не справлюсь. Мне помощники нужны.
Ну, эмммм.... глубокомысленно промычала Анна. Ни одной дельной мысли, что на это сказать, у неё не было.
Ладно, не дуй важно щеки. Я всё понимаю. Тяжёлое детство современного подростка, изобретение интернета и сотовых телефонов. Когда тут до традиций.
Подростком я была почти двадцать лет назад.
Двадцать три невзначай уточнил стиляга-домовой, и сосредоточился на сметане.
Так что тебе от меня нужно, Спиридон?
Нечисть сегодня будить будем.
Какую ещё нечисть? хотела добавить, что его одного с лихвой хватает, но сдержалась, обидится ещё.
Не боись, я не обидчивый, ухмыльнулся домовой и подмигнул оранжевым глазом, я же-ж говорю помощники мне нужны, стал загибать пальцы, запечный, сенной, банник, кикимора, и огородник.
Анна молчала, тщательно дожёвывая тост и стараясь не думать. Способность Спиридона читать мысли нервировала.
Два года Спиридон валялся на диване, ловил мышей, из маленького пушистого котёнка вырос в большого вальяжного котяру. Между тем дом как-то сам собой светлел, стоял, дышал. Во дворе стало приятно сидеть по-вечерам, наблюдая, как темнеет небо, и зажигаются звёзды. Когда Анна садилась на крыльцо и разглядывала созвездия, кот всегда выходил и пристраивался рядом. Аннушка брала его на руки и показывала одно созвездие за другим. Весной Анна посадила цветы и пару грядок с огурцами и зеленью. Удивительное дело, они выжили.
Как-то раз в окно постучали. Анна увидела соседку Марину, жену Славки-пастуха. Оказалось, Маринка пришла спросить соли. Впервые за всё время, пока Анна жила в бабкиной доме. Жизнь налаживалась.
И тут на тебе надо будить какую-то нечисть.
Не какую-то, а твойную. Это духи дома. Мои помощники. Когда Матрёна от меня избавилась, они стали немтырями и заснули. Я вернулся ребят разбудить надоть. А то непорядок.
А как же их будить? И где они?
Будить их легче лёгкого. А вот найти Значица так. Ты, Аннушка, внимательно посмотри своим взглядом что у тебя в доме не на месте лежит. Там и будем немтырю искать.
Анна в растерянности огляделась. Дом сиял утренней чистотой, все вещи были на своих привычных местах.
Да вроде всё на месте.
Не-не-не. Ты внимательно смотри. Я же ж говорю СВОИМ взглядом Спиридон многозначительно уставился на Анну голубым глазом, прикрыв оранжевый ладонью.
Анна прошлась по кухне. Шкаф с посудой, стол, холодильник, на холодильнике микроволновка, печка, веник над печкой, шкаф с припасами Стоп. Веник. Что он делает над печкой? Вообще он всегда там висел, и это её неудивляло. Раз висит, значит, так надо. А вот теперь удивилась.
Спиридон, а почему веник над печкой висит? Аннушка тыкнула дрожащим пальцем в пучок веток.
Спиридон не ответил, а только посверкивал то одним, то другим глазом. Анна пожала плечами, сняла веник со стены и поставила его возле печки. Прутья зашевелились, раздвинулись, на Анну глянули два круглых глаза. И уже это не веник, а маленький старикашка с круглыми глазами и жёсткой, как солома, бородой. Старикашка внимательно оглядел Анну, потом перевёл взгляд на Спиридона. В бороде образовалась прореха, улыбнулась, явив на обозрение два кривых зуба.
Шпилидонушка! Хожяин! Щаштье-то какое, велнулшя! из глаз покатились крупные слезы, быстро образовав на полу озерцо.
Ну-ну, хватит тут сырость разводить. смущённо забормотал домовой, пряча довольную улыбку. Вот, Анна Николаевна, это запечный. Будет следить за теплом в доме, и чтоб чисто было.
Старикашка большой шишкастой ладонью вытер слёзы и церемонно шаркнул ногой в лапте.
Шулшуня, жапешный. Ошень плиятно!
Взаимно, Анна аккуратно пожала протянутую длань нечисти.
Так, Шуршуня, ты тут осваивайся, а у нас другие дела есть. раскомандовался Спиридон. Смотри, Аннушка, опять.
В сенцах они обнаружили сенного, который прикинулся дырявым валенком, надетым на цветочный горшок. Огородный нашелся за погребом, в виде вил, воткнутых в землю и пустивших побеги с листьями. Больше всего хлопот доставил банник, который никак не хотел оборачиваться из перевернутой шайки, закрывавшей дымоход банной печки. Но блюдце мёда и кружка мятного чаю выманили-таки стеснительного немтыря. И скоро из трубы бани поплыл сизый дымок, запахло дубовыми вениками.
Между тем пришло время обеда. Аннушка с молчаливого одобрения Спиридона пригласила разбуженную нечисть к столу. На столе появился самовар, варенье, баранки и конфеты-лимончики. Только все расселись, как в окошко стукнули.
За оконным стеклом Анна увидела девочку лет десяти, приплюснутый к стеклу нос напоминал картофельку, по переносице прыгали конопушки, две косички задорно торчали в разные стороны, а зубы украшали брекеты. Зрелище было одновременно жутковатым и смешным. Девочка, увидев всю компанию, лыбилась во все свои шестьдесят четыре брекета, и хлопала ладошками по стеклу.
А вот и кикимора проснулась. Привет, красавица! Домовой помахал ей рукой. Анна Николаевна, не сочти за труд кикиморе конфеток вынести. Нельзя ей в дом. Кикимора в доме к беде объявляется. Потому и не заходит, от греха подальше. Она уж под забором обоснуется, в тени, где крапива.
Кикиморка во все глаза смотрела на Аннушку, открыв от восторга рот и распахнув глаза с вертикальными зрачками. Подставила костлявые ладошки-веточки, сложив их лодочкой, взяла конфеты. Благодарно кивнула и исчезла в зарослях крапивы.
Остаток дня прошел в хлопотах по дому. Где-то что-то стучало, скрипело, подвывало. Нечисть обустраивалась.
Вечером Аннушка вышла на крыльцо. Руки согревала кружка мятного чаю, а плечи пушистый платок. Рядом присел Спиридон с поллитрой молока, у ног тихонько шепелявил Шуршуня, что-то рассказывая баннику и сенному, а в темноте сада сверкала бреккетами кикимора и шелестел листочками огородный. Вся семья была в сборе. Анна плечом чувствовала тепло, идущее от домового, их плечи соприкасались, пробуждая новое волнующее чувство.
Анна подняла голову над головой сверкал Млечный Путь, остро пахло прелой листвой и хризантемами. Мелькнула звезда. Потом ещё и ещё. Звездопад? В октябре? Аннушка зажмурилась и загадала желание.
3. Предзимники
Синее-синее небо раскинулось громадным куполом, края которого переходили в другой купол из белоснежных ромашек. Лепестки цветов нежно щекотали босые ступни, тонкий аромат вился вокруг волос, холодил виски и заставлял лететь быстрее и быстрее. Вот уже ноги не касаются земли, два купола синий и белый поменялись местами, и небо уже не небо, а ромашковое поле. Под ногами раскинулась голубая бездна.
Аннушка! Анюта! Аня-а-а-а!
Ромашковое небо ринулось навстречу, кругом завертелось, белое и голубое поменялись местами, потом ещё раз и ещё.
Анна Николаевна! Чьи-то руки тормошили, не давали плавать в ромашковом небе, возвращали в унылое осеннее утро.
Аннушка открыла глаза. В комнате было тихо и темно. Утро, хоть и наступило, но не торопилось явить миру свой серый лик. Тихонько тикали часы, где-то скрипела половица, за печкой посапывал Шуршуня. Слышно было, как он причмокивает. Наверное опять заснул с леденцовым петушком. Эти петушки приклеивались к патлатой бороде, потом приходилось отдирать их и мыть кудельную бороду запечного тёплым молоком.
Анна прислушалась. Что-то было не так. Сонную истому раннего утра нарушала чья-то кипучая энергия. Она сбивала ровное тиканье старинных ходиков и заставляла Шуршуню ворочаться во сне.
Со стороны окна засветились два огонька голубой и оранжевый. Анна на мгновение замерла, потом облегченно вздохнула и щёлкнула кнопкой ночника.
На подоконнике сидел кот. Рыжая шуба переливалась под светом лампы. Казалось, по ней пробегают золотые искры. Кот не отрываясь смотрел на Анну разноцветными глазами. Кончик пушистого хвоста нервно бил по лапам.
Спиридоша, ты чего?
Маааааууууу! хриплый вой окончательно разогнал сон.
За печкой тревожно затих Шуршуня. Анна откинула одеяло, босые ноги ощутили холодные доски пола. Мгновенно стало зябко.
Маааауууууу!
Спиридон, что случилось? Анна погладила тёплую шерсть кота.
Котяра вывернулся из-под руки и метнулся к выходу.
Маааауууууу! раздалось уже у самой двери.
Аннушка, на ходу набрасывая пуховый платок, кинулась следом. Кот, встав на задние лапы, остервенело скрёб дверь.
Да погоди ты, сейчас! Анна отодвинула щеколду и распахнула дверь.
Ледяной порыв ветра ворвался в дом, принеся с собой ворох разноцветных листьев. Кот шарахнулся от шуршащего клубка, выгнул спину, зашипел, потом рванулся из дому, одним гигантским прыжком перемахнув лиственный ком и три ступеньки крыльца.
Спиридон! но кот уже растворился в темноте.
Анна пожала плечами, плотнее запахнула платок и захлопнула дверь.
Што шлущилошь, Аннушка? за спиной проскрипел голосок запечного. Ты пошто лашшумелашя, шпать не даешь?
Прости, Шуршуня, Спиридон что-то взбесился. Разбудил и убежал на улицу. Листьев испугался.
Лиштьев? Каких ишо лиштьев?
Да обыкновенных. Ветер принёс. Вот же, весь пол засы Анна глянула на чисто вымытые доски пола. Странно, куда они все подевались?
Ой, Аннушка, нешплошта енто. Шпилидонушка за плошто так паниковать не штанет. И лиштья енти ишо. Ой, нешплошта причитая, запечный нащупал запутавшийся в бороде леденец. Ты, енто, Анна Николаевна, молошка не дашь тёпленького?
Получив от Анны кружку тёплого молока, Шуршуня уковылял на своё место. Какое-то время из-за печки слышалось его бормотанье, потом наступила тишина. Дом опять окутала дрёма.
Анна забралась под тёплое одеяло, но сон не шёл. Странное поведение Спиридона растревожило её. Что случилось с домовым, который на досуге притворялся большим рыжим котом, непонятно. Кто её звал? Спиридон? Зачем? И куда он потом рванул? В задумчивости Анна сорвала ромашку и стала отрывать лепесток за лепестком. Может он заболел? Или что-то почуял? Но что? У ромашки закончились белые лепестки. Аннушка машинально протянула руку за ещё одной.
Не рви ромашек, Анна. Голос за спиной заставил её вздрогнуть.
Аннушка порывисто обернулась. Спиридон в человеческом обличье стоял почти рядом. Разноцветные глаза не моргая смотрели на Анну. В этот раз на нём была белая холщовая рубаха, подпоясанная бечёвкой, полосатые штаны заправлены в высокие хромовые сапоги. Рыжеватые волосы аккуратно острижены кружком, а лоб стягивал тонкий кожаный ремешок. Спиридон сбрил франтоватую бородку и теперь щеголял гладкими щеками и подбородком. Анна вспомнила, как на щеках появлялись две улыбчивые ямочки.
Спиридон, ты? Что случилось, куда ты убежал?
Какое-то время меня не будет. Не бойся. Я не покину дом. Просто на время отлучусь по важным делам. Шуршуня за тобой присмотрит. Да и прочая нечисть тоже. Но будь осторожна. Не пускай в дом незнакомцев и не рви ромашек.
Почему, Спиридоша? Почему не рвать ромашек? Это же сон.
Сон да не сон. Потом сама всё узнаешь. Пока рано тебе. Найди все листья, что залетели, и сожги их. Неча мусор в доме разводить. Спиридон сморщил нос и впервые за весь разговор улыбнулся. На щеках появились ямочки. И будильник купи, голуба душа. А то спать ты горазда. Эдак всё самое важное проспишь.
Спиридон легонько ткнул указательным пальцем Анну в лоб, и мир опять завертелся.
Изыди, нечистая мара! Геть отседова! Налетели ироды.
Сам ты ирод! Крошек пожалел?
На вас никаких крошек не напасешься.
Ну, дядько огородный, дай хоть горсть семок!
Сказал, нет, так и нет.
Анну разбудила перебранка во дворе. Голос огородного, похожий на шелест ветра в ветвях, переругивался с десятком писклявых пронзительных голосов. Хозяйственный огородный не спешил одарить неведомых просителей, которые изрядно досаждали ему.
Тапок возле кровати не наблюдалось. Придётся идти босиком по холодному полу. Кота нигде не было видно. Печь не топлена. Значит, Спиридон и правда ушёл. Кофе тоже теперь варить самой. Она вздохнула и спустила ноги на домотканный половик.
Ай! острая боль пронзила подушечку ступни.
Анна осмотрела ногу, пощупала рукой место укола, но никакой занозы видно не было. На половике лежали остатки сухого листа. Наверное из тех, что ночью занесло ветром. Аннушка вспомнила наказ домового убрать из дома все листья. Сегодня суббота, надо будет заняться уборкой.
Набросив на плечи тёплый платок и натянув на ноги носки Спиридона, женщина вышла на крыльцо. Так и есть огородный, похожий на пугало, размахивал сучковатыми руками, разгоняя стаю воробьев. Эти воришки поклевали почти весь урожай подсолнухов, и теперь Аннушкин садовник пылал праведным гневом.
Анна Николаевна, дорогая, воробьи совсем обнаглели! По июню всю черешну поклевали, по августу подсолнешник, а теперя им опять семок подавай! Эдак мы в зиму без запасов останемся.
Гони их, Пугалко, взашей! Дармоедов нам тут ещё не хватало. Анна с удивлением слушала вырвавшиеся у неё слова. Глупая перепалка садового пугала с воробьями раздражала.
Э-э-э-э хорошо, Анна Николаевна. П-п-прогоню. Пугалко был явно озадачен словами обычно доброй хозяйки.
Анна вернулась в дом, чувствуя, как в висках пульсирует кровь. Опять что-то кольнуло палец ноги. Какие противные у Спиридона носки! И почему так холодно?
Шуршуня! Печка почему не топлена? Вся хата выстудилась! Анна закуталась в платок и нажала кнопку чайника. Шнур заискрился, вспыхнул и задымился. Ах ты, чёрт!
Бедолага чайник полетел на пол, открывшаяся крышка отломалась, неслучившийся чай растёкся лужей по полу.
Аннушка, милошка, щашь вшё убелу, не пележивай! И пещку жатопим, и щаю наглеим. Шуршуня засуетился на кухне, а Анна вернулась в спальню и повалилась на кровать.
«Кажется я заболела» мелькнула мысль. В висках по-прежнему стучало, лоб горел, а тело сотрясал озноб. Уколотый палец начал пульсировать. Анна, как была, в платке и носках, закуталась в одеяло, став похожей на большой кокон, и провалилась в болезненное забытьё. Анне казалось, что её укрывает не одеяло, а сухие шуршащие листья. Они были кругом в комнате, на постели, падали и вновь поднимались в воздух, кружась в причудливом завораживающем танце. Прелый запах назойливо лез в нос, заставляя вдыхать его горечь, отравляя с каждым новым глотком.
«Листья! Спиридон говорил, надо убрать их». Анна выпуталась из одеяла и встала. Накатила слабость, комната пошла волнами. Превозмогая подкатившую тошноту, Аннушка опустилась на колени и стала собирать пожухлые листья, тут и там валявшиеся по дому. Как она их раньше не заметила? Листья были везде на полу, на кровати, на кухонном столе, на подоконнике, даже на часах-ходиках. Они были такие сухие, что отлетали от её дыхания, едва стоило протянуть к ним руку.