Распустились мои мысли
бледно-розовым сонетом
словно облако повисли
между осенью и летом.
Припев
Спать бы вечно
да нет силы
безупречно
только то, что было
Бедный ангел мой хранитель
рассказал сегодня ночью
как покинул он обитель,
окунувшись в мир порочный
Как скитался по притонам
пил и следовал разврату,
отдавался женским стонам
слал проклятия закату.
Как подобно злому зверю
умерщвлял и сквернословил,
жертвы приносил безверью
издевался над любовью.
Сон отмахивал соблазны
опахалом разноцветным
в небе месяц кареглазый
выпил кубок предрассветный
И наутро я не вспомнил
позабылся ангел хворый
что испортил тихий сон мне
своим глупым разговором.
УЛЫБКА 2
Слушай, сын, тишину
Эту мертвую зыбь тишины,
Где идут отголоски ко дну.
Тишину,
где немеет сердца,
где не смеют
поднять лица.
Ф.Г. Лорка
ТИШИНА
* * *
Выпей крепкого горького чая -
может тебе полегчает.
А я, извини, уйду
мне наутро лежать в пруду.
Смотри на цветок помятый,
он солнце тебе припрятал.
А я, ты прости, не стану
вновь доверять обману
Плачь, не стесняясь, рядом,
пусть будут слезы ядом.
Но их лечить не буду -
не бойся, доверься чуду.
Выпей крепкого горького чая,
пусть унесет печали.
А я, извини, уйду -
мне наутро лежать в пруду.
* * *
Шаг неверною стопою -
и уже невдалеке
перед сонною толпою
ночь гуляет налегке.
Неразумных всех укроет,
беззащитных всех спасет,
и невидимых героев
ввысь с собою унесет.
Но в распахнутых объятьях
пульс теплится неземной,
собирая кровных братьев
под вечернею волной.
Обреченных не разлучит
колдовская темнота,
только страх во сне научит,
и закроется плита.
Всё блуждают по округам
всё одни, и лишь плечом
прикасаются друг с другом
те, кто ночью обречен.
* * *
Разлетелись птицы
в голубом саду,
Больше не приснится
в трепетном бреду
Больше не приснится
белая река,
будет сердце биться
и дрожать рука.
Скалы встанут молча,
разобьют волну,
подкрадется порча
к бережному сну.
Темною тропою
растворится след,
было ль все со мною
много-много лет
Но не стоит злиться -
жизнь так коротка
Больше не приснится
белая река.
* * *
Это, наверное, счастье, родная?
Нет это ветер, который играет
с феями нашего бедного края,
ветер, который шумит не смолкая,
Ветер.
А я хочу поиграть с тобой -
тишина меня долго мучила,
эта явь тошных дней,
словно скучный прибой
в пене слов над волною-мольбой
так наскучила -
я хочу поиграть с тобой!
И не надо нам грустных речей,-
пусть догадки приносят новое,
окунуться бы в дрожь ночей,
только время суровое
оплатило своих палачей.
Научиться б покорно ждать,
и любить как зверек лесной,
только вот не успел продать
и забыть этой речки гладь
Так что ждет меня вновь весной
развеселая благодать!
Чье ж это счастье, скажи мне, родная,
ветер унес за высокие стены?
Это не счастье былинка степная,
это лишь мысли твои сокровенны,
песня шальная
Ветер.
* * *
Корни глубокие дерева грусти
каплями хрупкими землю напоят,
чувства полночные наземь опустит
облако лжи, что во снах беспокоит.
Помню меня не пропустят.
Солнце лучами восхода прославит
новых загадок извечное русло.
счет звездных капель на небе добавит,
в зеркале цифры засветятся тускло.
Верю меня не оставят.
Запахом роз чашу неба наполнит
вечер, земле подаривший прохладу.
чьё-то желание ветер исполнит,
бросив цветы к недоступному кладу.
Знаю меня не запомнят.
* * *
Я помню и гнев и нежность,
но вдаль ухожу так скоро,
боясь, что твоя безгрешность
воздвигнет меж нами горы.
Кипит мой напиток юный,
который допить стараюсь,
но рвут все усилья думы -
я медленно удаляюсь.
Часы мне заводит полночь,
оставив стакан без чая,
а тех, кто пришел на помощь,
давно я не замечаю.
И помню лишь сон и слезы,
да сколько осталось лета
чтоб вырвать души занозы,
и снова очнуться где-то
Ворваться как свежий ветер
в костёл чужих грез и судеб,
и в новом, веселом цвете
поведать о жизни людям.
* * *
Канул мой вечер в полночную краску,
грустью отмечен, грустью обласкан.
Он засыпал, и во сне улыбался -
ночи бокал медом снов разливался.
Может и мне этой ночью приснится
звезд ледяных золотая десница,
и я проснусь необычно счастливый,
пива куплю колдовского разлива.
Стану на лавке его попивая,
слушать, как цокают лапы трамвая,
ну, а когда с неба спустятся тени
пьяным усну, уже без сновидений
* * *
Что ж ты боишься смотреть в глаза? -
я ведь еще люблю
Я люблю ветер и волн голоса,
и слов пустых не лью.
Я родился когда тьма и свет
были как мы близки,
этих чудес уж на свете нет -
умерли от тоски.
Небо цвело тогда как земля,
ночь была дня светлей,
там, где гулял и влюблялся я
нынче бумага и клей.
Так позабудем пустой рассказ,
пусть и весна в цвету.
В этом потухшем костре из глаз
радость не обрету.
Днем-пустоцветом закончит век,
преподнеся упрек,-
в холоде умер еще человек,
словно последний бог
* * *
Вчера шел дождь, и падали с деревьев
желтые листья. Наверное, это осень
Листья и ветер, и больше ни звука,
замерла ночь в покрывале душистом,
Только неброская эта разлука
каплей застыла на дне серебристом.
Экая скука
Несколько жизней-часов торопливых
смотрят на небо, на осень-невзгоду,
умерший лист на окне сиротливо
тихо молчит, понимая природу,
Что ж так тоскливо?..
Тянутся души к глубоким оврагам,
но только робко, и так бесполезно,
И убегает соленая влага
по лабиринтам еще неизвестным,
Мокнет бумага
Тени последний свой танец сплясали,
Их так нетрудно поймать, но не в силах
Листья на землю деревья бросали,
Пламень погас в потускневших светилах,-
Все так устали
* * *
Сюда нехоженой тропою
неслышно ветер подкрадется,
перед невидимой толпою
сосуд трезвучий разобьется.
Здесь тишина умрет нескоро,
неслышно губ чужих моленье,
лишь тихий шелест разговора,
под покрывалом вдохновенья.
Деревья в вечном карауле
склонили кроны величаво,
здесь птицы вешние уснули,
и на столетья время стало.
Смешались краски времен года:
сквозь зиму проступает лето,
стоит в молчании природа
над усыпальницей поэта.
* * *
На болотах нехоженых топи
светляками мерцают мутно -
мне достались лишь снега хлопья,
да цветы, что увяли утром.
Бесконечных дождей разговоры,
волчьих ягод несладка утеха -
мне достались пустые норы,
да чужое ненужное эхо.
Заунывною песней кружит
ветер стаю умерших листьев -
мне достались лохмотья кружев,
да деревьев поблекшие кисти.
Силуэты кустов пугливых
словно серые в небе цапли,
и дрожат на щеках дождливых
непросохших слезинок капли.
* * *
Меня съели без остатка
белокаменные ведьмы,
это их стихи и бредни
показались песней сладкой,
оказались грязной сплетней.
Меня съели без остатка
медных воронов оравы,
обещая падаль славы,
и победу в доброй схватке,
где кругом, казалось, правы
Меня съела без остатка
голова Медузы в храме,
превратилась в черный камень
моя синяя тетрадка.
И теперь молчу я аминь.
* * *
Ты прощай, безумный капитан!
Уплывай в жемчужную страну
где грустит коралловый туман,
обнимая моря глубину.
Позабудь о разговорах льдин,
про алмазных миражей пески,
где закопан золотой павлин,
где засохли пальмы от тоски.
Паруса твои уже не те,
ты поставил ветер у руля
чтоб искал он рифы в темноте
ты мечтаешь, пленник корабля.
На пути твоем все решено -
на зов смерти мчится караван,
И стремятся корабли на дно,
и хохочет пьяный океан.
По ночам к тебе спешат толпой
души твоих верных моряков.
Кружит в небе альбатрос слепой -
молчаливый спутник облаков.
Ты прощай, безумный капитан!
Твой корабль не узнает сна,
ты увидишь, что вода чиста,
и лежит на палубе луна.
* * *
В колыбели морской змея
на погибель мою спала,
голубой чешуей звеня,
за собою на дно звала.
На ветрах среди мокрых скал
чайки мне подарили боль,
Припорошив дождем песка,
звали к пленнице голубой.
В полнолунье она ждала
в неопознанной глубине,
и дорога всегда вела
неотвратно ее ко мне.
Задрожали деревья вдруг,
не успев меня известить,
и пропел за спиною лук -
я успею ее простить.
В колыбели морской змея
сном спокойным давно спала,
голубой чешуей звеня,
за собою на дно звала.
* * *
Храм Солнца
В сиянье раскаленного светила
Бессмертие играет танец новый,
кует времен алмазные подковы,
И бьется в жарком свете злая сила,
и в драгоценных рифмах стынет слово.
Желанья солнца для толпы фантомов
рождает бесконечные мгновенья,
Проклятье неба иль благословенье
на землю их роняет песней громов,
И рушится печать оцепененья.
Возносятся к запрету колоннады,
пространства открываются в забавах,
пленены боги в солнечных подвалах,
где созидают рай, и рушат ады,
рисуя смерть в опустошенных залах.
Слепящий холод и безмолвный трепет
царят на троне грозного владыки,
Разят цветущие огнем гвоздики,
не разбирая первозданный лепет,
И не прощая ни хвалу, ни крики.
Всё ждет свой час. Когда над черной бездной
суровый Храм вдруг возликует грозно,
И разрушая фаэтон небесный,
умчится вдаль, где никогда не поздно,
оставив смертным горизонт словесный.
* * *
Осталась раскрытою книга лежать
под снежным цветком.
Зачем ты пошла меня провожать?
Мне так далеко..
Тебе возвращаться к холодной избе,
где мерзнет метель.
Я ночью подслушал как вьюга тебе
стелила постель.
Ты будешь сжигать непослушной рукой
сырые дрова,
скрепишь ожиданьем ненужный покой
и спрячешь слова.
Мне будет попутчиком холод дорог,
мой северный брат.
Разделит твое одиночество бог
и наш белый сад.
Под теплыми пальцами лед отворит
окно в вешний свет.
Огонь в твоей печке почти догорит,
остынет обед.
Но будет спешить к свету чистой души
ночной мотылек.
И ты возвращаться домой не спеши -
наш путь недалек.
* * *
Умирала королева
на запущенном одре,
утаила, пожалела
рассказать мечту заре.
Про зеленые задворки,
где ночует запах льна,
про малиновые горки,
про волшебного слона.
Угасающие руки
подползали к волосам,
чтоб не слышать эти звуки,
и не верить голосам.
В еле тлеющее тело
пробирался дивный звон,
оживляя, что хотела,
повторяя каждый сон.
Сон про белые фонтаны
в не стихающем пиру,
про влюбленные каштаны,
про веселых кенгуру.
Умирала королева
на запущенном одре
словно сломанное древо
на полуденной жаре.
Перечеркнутые грёзы
своей собственной рукой
овладели ей так, поздно,
и нахлынули рекой.
В зеркалах кружились принцы
из скалистых королевств,
их волнующие лица
затмевали черный крест.
А над ней цвела и пела
Ночь в серебряном костре,
Не успела, не успела
рассказать мечту заре!
* * *
В заповедном лесном саду
ветер стал мне ладонь ласкать,
Если ночью сюда уйду,
то не надо меня искать.
Пусть остынет во тьме рассвет,
не узнав, как ожил прибой,
как размыл мой последний след
ледяною от слез водой.
Здесь я встречу последний день,
что забыл о добре и зле,
и цветет по ночам сирень
на последней моей земле.
Сон полночный так чист и свеж,
не будите меня Зачем
пусть чужая листва надежд
отдохнет на моем плече.
К красоте
Все уплывает навсегда,
твой образ тает как вода,
но возвращается опять,
чтобы любить и забывать.
Я белый раб, я черный шут,
у входа в ад вершу твой суд.
а ты все бродишь босиком,
и презираешь мой закон.
Прошедший день как старый гроб
выносит вечер из ворот.
Я провожаю вместе с ним
соблазн твоих уснувших нимф.
Я маленький упрямый бог,
твержу на память твой урок
чтобы молчать, и глядя вниз,
исполнить новый твой каприз.
А ты уходишь, не таясь,
разрушив непростую связь
между водою и песком,
и где-то бродишь босиком
* * *
Торопила меня луна
на собранье бродяг лесных,
и был пьяный как от вина
в поцелуях шальной весны.
Если пить, так давайте всласть
трав веселых отвар варить!
Чтобы с белой груди украсть
для себя золотую нить.
Чтоб страданье познать и грех,
и тот час же забыть о них,
пригубив сатанинский смех
из ладоней богинь хмельных.
Время за полночь это ль ночь!
Уж не помню, в каком шатре
мне молилась лесная дочь
лишь о том, чтоб не быть заре.
И наутро иной азарт
губ горячих в любви вине,
и пророчит колода карт
что обратно идти не мне.
Да и вспомнить ли ту тропу,
что вела в колдовскую власть,
я готов испытать судьбу -
вновь родиться и вновь пропасть.
И вода моя как роса,
одеяло ковер лесной.
И все чудятся голоса,
что любил я здесь той весной
* * *
Слышишь меня? я рядом,
только дышать не смею
там, где над мокрым садом
дождь говорит с сиренью.
Там, где в траве продрогшей
греются ветви вишни,
и непосильной ношей
тучи лежат на крыше.
Чувствуешь? Это слезы -
радость нередко плачет,
словно роняет звезды
месяц чужой удаче.
Помнишь, как месяц этот
был молодым и сильным?
И танцевало лето
вальс на перроне пыльном.
А на рассвете песней
нас будоражил ветер,
и уплывали вместе
в пенной морской карете.
И перед сном-закатом
страстно молились чуду
Слышишь, с тобой я рядом
буду теперь повсюду!
* * *
Мой друг печальный дьявол
искал напрасно мысли,
которые ронял он
в загубленные жизни.
Лукавый мой приятель
искал небес прощенье,
и силу, что растратил,
забыв предназначенье.
И души, что сроднились
с грехом в смертельных спорах,
в химеры превратились
в покинутых соборах.
А он рыдал как ветер,
кружащий в преисподней,
на золотой комете
искал сады Господни.
Среди мгновений быстрых
по моему собрату
огнем страстей нечистых
зажгу свою лампаду.
* * *
Мне до берега большого не доплыть,-
не затем сюда пришел я, чтоб любить,
не затем шел по следам речной фольги
чтобы снова удалиться от реки.
Белоснежная долина зимних роз
рассмеется как-то тихо, не всерьез
над словами, что отдали трепет зря
недостойным пилигримам ноября.
Снегом выбелены печи, стол пустой.
Что ж стучишься, человече, на постой?
Или холодно на улице в жару
что пришел ты веселиться на пиру?
На пиру, где нет ни мертвых ни живых,
на пиру, где все мелодии немых,
где не будет для веселия конца,
и не видно средь злодеев молодца.
Стань мне сыном я воскресну на глазах,
пусть часы нам взвесят время на весах,
и задышит жизнью новый поворот,
все, что соткано бумагой оживет.
* * *
Стакан еще просил вина,
вспотев от скуки.
И тень разбитого окна
легла на руки.
Скрестились взгляды на стене
в нетрезвой пляске.
Часы стояли в тишине
чужой и вязкой.
Плыл дым над сломанным столом,
чертил узоры,
и бритвой мертвое стекло
тупило взоры.
В последней капле затаил
напиток жажду,
и кто-то что-то повторил
кому-то дважды.
Наперекор суровой тьме
сияли лица.
И засыпали в стороне
кто смог забыться.
Кружился разговор как бред
над преисподней,
И было всем так много лет
уже сегодня.
И вот под утро, средь знамен,
как с поля боя
уходят все, но мы вдвоём
еще в запое.
И сон коварный пусть опять
над нами кружит -
я всё равно не стану спать
в зловонной луже!
Посторонний
Стены сырые, шаги в коридоре,
прочно железа литье.
А голос рвется дышать на просторе,
где же ты, снов забытье?
Все воскресит беспощадная память
словно бессменный конвой,
только напрасно желания ранят-
только ещё ты живой.
Сердце зажато в холодном металле,
и, чтобы сон обрести,
каждую ночь губы страстно шептали:
я невиновен прости
Нет здесь невинных, и солнце играет
в узком проеме клетей.
Даже горячая кровь замерзает,
чувствуя смерти постель.
Но не могила рассудит нас с миром -
этот судья не по мне.
Я упиваюсь бессилия пиром
на погребальном коне!
* * *
Мертвое свидание
Ночь мерцает, тают свечи,
и в моей руке горят
твои призрачные плечи,
скинув траурный наряд.
Глаз неведомое русло
увлекает в глубину,
где мечты играют грустно
в незнакомую игру.
Тонут чувства и мгновенья
в бледных трепетных губах,
презирая смерть и тленье
страсть рождается в гробах.
Ужаснувшись, страх уходит,
и забытые черты
по застывшей крови бродят
в чреве мраморной плиты.
И в отчаяньи стремится
тело танец завершить,