чтоб успеть в объятьях слиться
и попробовать ожить.
Только быстро тают свечи,
дремлет ночь, уходит мрак.
Я замру до новой встречи,
обратившись в черный прах.
* * *
Не успеть мне забыть
долгожданные встречи,
не успеть полюбить,
и навеки сберечь их.
Эта небыль иль быль
второпях закружила
ветку странной судьбы,
что так быстро прожила.
И блестит образец
жизни громкой и тесной,
где убитый гонец
спит под мраморной песней.
Горек хлеб неземной,
и терзаются души,-
все случилось со мной:
все забыл, все нарушил.
* * *
Белая ночь полнолунных зеркал
словно причуды подводных цветов.
Я серебро в темноту опускал
там, где еще не скитался никто.
Белых судов уходил караван,
чтобы настигнуть объятья твои,
и одевались в просторный саван
Белые ночи и белые дни.
Скрыла от глаз твоих синяя тьма
танец ночной обнаженной луны,
и опускалась все ниже корма,
чувствуя властный призыв глубины.
А поутру на щеках облаков
вспыхнул букет полнокровной зарей,
пенистый след увлекал моряков
брызг золотистых веселой игрой,
было легко
* * *
В глазах твоих молитва
размешана с печалью,
и голос твой как бритва
терзает слух ночами.
Ты в пляске, столь опасной,
целуешь холод лунный,
и в тон тоске ненастной
натягиваешь струны.
Быть может ты комета,
что чудом не упала?
И я мечтаю где-то
прожить тебя сначала.
Деревья листья сбросят,
и дождь шумит невнятно,
как будто тихо просит
лететь тебя обратно.
А ты закроешь двери,
и снимешь тонкий пояс,
и я совсем поверю
в законченную повесть.
* * *
Сон глубокий мой
как овраг в лесу,
я тебя зимой
вряд ли вынесу.
И вернусь один
в суету ночей,
растоплю камин,
пожалев свечей.
Искры вспомнят все,
что забыл огонь,
снегом занесет
меня белый конь.
Вьюга кружит дом,
и картины спят,
под тяжелым льдом
ждут зимы закат.
Вот конец пути,
дальше стены в рай,
ты мне все прости,
и еще сыграй.
А я буду петь,
пока не засну,
пока сон как смерть
не затмит луну.
* * *
Вот и все. Раскрывайтесь цветы,-
разговоры не будут мешать.
Покидают несмело посты
те, кто больше не могут решать
кто есть кто. И стихает мой гимн
под овации мертвых витрин.
Тишина Не тебя ли хотел,
забывая живые шаги?
Среди чуждых страданию тел
разбивал на квадраты круги,
неизбежность приняв за отсчет
и надеясь родиться еще.
Пробуждение тянет ко дну,
кость луны рвут ночные псы.
Может то не мою вину
положили сейчас на весы?
Иль застынет удар клинком-
только мне этот крик знаком.
Теперь все обрело свой цвет -
его хватит на два глотка,
что успеют сказать ответ
всем, кто ждет в тишине звонка,
тем, кто смог среди всех невзгод
растопить в своем теле лед.
* * *
МНЕ 36
Что-то треснуло вокруг
но не в нём самом,
он почуял это потрохами не умом.
Привкус жести в амбразуре зуба,
запломбированного в детстве грубо
в обратном отсчёте на тридцать седьмом.
Как сумма двух чисел «тридцать» и «шесть»
после знака «равно»:
Я живу,
Я есть.
Но вот что отчаянно несовместимо -
в сложение разность внедрилась незримо,
и теперь приходится не просто пить или есть
нужно усваивать пользу от витамина.
И провизор в аптеке, в надежде на вирус,
рисует в моём портмоне жирный «минус».
А в колоде карт числом «четыре» на «девять»
вместо «валета» выпадает «нелюдь».
И уж тогда не важно, что вылезла шерсть,
и что время сумело свершить свою месть:
на рулетке по-прежнему число «тридцать шесть»,
И жизнь как мультфильм, где под самый конец
жалко лишь волка, а заяц подлец.
ВОСТОЧНАЯ ЛЕГЕНДА
Сверкала на солнце златая столица,
мелькали на площади сонные лица,
и только сошла с почивальни нога,
у ног господина взмолился слуга.
«О, мой господин, вы спасите меня!
Прошу вас, даруйте любого коня!
Мне Смерть на базаре рукою грозила
предчувствую, сгубит меня эта сила!»
Услышав столь странные скорые речи,
купец, сделав шаг, улыбнулся навстречу
слуге, что лежал на полу без движенья,
застыв в ожиданье любого решенья.
«Ты верный мой раб, и за службу такую,
иди, выбирай себе лошадь любую,
и больше не вздумай ходить по базару»
«О, нет! Я помчусь в дальний город Самарру!»
И, прокляв судьбу, ускакал что есть духу,
а смелый хозяин искал ту старуху.
И вот на базар господин завернул,
И Смерти в лицо с изумленьем взглянул
«Скажи, ты зачем напугала слугу,
неужто, помочь я ему не смогу?»
Смерть тихо поближе к нему наклонилась:
«Его не пугала я лишь удивилась,
увидев раба твоего на базаре
у нас с ним под вечер свиданье в Самарре»
Задумался гордый бесстрашный патриций,
и каждую ночь ему виденье сниться,
что будто, поддавшись слепому кошмару,
он скачет в отчаянье в город Самарру,
чтоб Смерть обмануть, чтоб не видеть её,
но грозно сверкает судьбы остриё!
Прошло много лет Был проездом хозяин
В Самарре. И вот, возле самых окраин
во мраке Смерть пальцем ему погрозила,
как будто прощенье за что-то просила.
Сверкает на солнце златая столица,
на площади гордо белеет гробница.
И утро восходит в сиянии новом
над жизнью волной в океане суровом
УЛЫБКА 3
И поставил я в сердце
с невеселою шуткой
балаган без актеров
на ярмарке жуткой.
Ф.Г.Лорка
ПРОЗРЕНИЕ
* * *
Сегодня мне приснился дождь
прозрачно-голубой,
он ждал, когда же ты уйдешь,
чтоб взять меня с собой.
И свет неверный за окном
мерцая, пропадал;
и было как-то все равно -
я тоже молча ждал.
Неслышным шелестом листвы
смеялся черный куст
над громким уханьем совы,
над фальшью наших чувств.
Твой лес не спал, и ждал ответ,
пронзенный тишиной.
И вздрогнул я, услышав: «Нет,
твой путь совсем иной».
И ты ушла, забыв куда,
к истории другой,
и таяла небес вода
прозрачно-голубой.
* * *
Осень.
На темных висках проседь,
в попутчики зонт, перчатки,
и бросить зарядки.
Весна.
Опьянение слаще вина,
закипает в крови цвет-дурман -
я с утра снова пьян.
Июль.
Очень поздно ложусь и встаю,
в море брошена груда огней,
и постель из камней.
Зима.
Передуманы мыслей тома,
перекроены наспех в слова,
и болит голова.
ВДВОЁМ
Пустой квартал. Забитый дом.
Ушли хозяева и гости.
Я знаю все, что будет после,
я помню, что было потом.
Трепещет тело под дождем
продрогшим от воды нарядом,
стоит со мною кто-то рядом,
и скоро вместе мы уйдем.
Уйдем по лестнице наверх,
где будем пить и веселиться,
чтоб после средь кварталов скрыться,
и разнести свой хриплый смех
по улицам пустым и гулким
А позже всхлипнет грязный вечер
из дыма закопченных труб,
и будут все топиться печи,
сжигая наш с тобою труп
в промозглом тёмном переулке
* * *
Чужие мое время гложут,
рвут друг у друга из когтей,
вползая из-под грязной кожи
питаться гнилью новостей.
Свидетель дрязг и полусплетен,
я поселюсь в норе сырой,
в больших кварталах незаметен,
лишь только вхож туда порой.
Паук с печальными глазами
совьет узор для потолка,
и будет забавляться пламя
с ночной одеждой мотылька.
С мышами буду жить бок о бок,
с луной лежать на гамаке,
среди бутылок, ржавых пробок
на старом затхлом чердаке.
Сокровища свои укрою
от глаз чужих. И лишь тогда
вечерней позднею порою
спускаться буду иногда.
* * *
Шаг за шагом, от рассветов
к темным крохотным ночам,
от вопросов и ответов
чтоб никто не замечал.
Наизусть запомнить роли,
позабыв свой сладкий звук,
и привыкнуть к тихой боли
от свиданий и разлук.
И родиться неприметно,
там где лес или река,
и прожив легко и бедно,
улететь за облака.
* * *
Заберите мое сердце,-
я болею им так долго
злым недугом иноверца
с кровью загнанного волка.
Неба черного пустыня
не спасает от проказы,
и костлявая богиня
скоро выполнит заказы.
Сколько бурь в руках клокочет,
сколько рек глаза умыли
в эти сломанные ночи
этой самой страшной были!
Где лежу я как младенец
мертворожденный и хилый
среди черных полотенец
под покровом темной силы.
Так пронзите мое сердце,
и умойтесь горькой влагой,
а доспехи иноверца
пусть сгниют над алой плахой!
* * *
Руки мои из дерева,
в шрамах, шипах и ссадинах.
Все что любил потеряно,
все что искал, не найдено.
Голос хрипит, корёжится
словно кряхтенье ворона,
чёрные мысли множатся
в чреве заката скорого.
Пальцами оловянными
переверну страницу я,
ночью предстанут равными
тени с живыми лицами.
В черных зрачках проколотых
козыри переменятся,
и на губах из золота
яда узор запенится.
Странных причуд не ведая.
день заморочит голову
Всё, что любил, то предал я,
только уже по-новому.
Моя душа из дерева,
дерева злого сада,
там, где изба затеряна,
и из голов ограда
* * *
Бледные безрадостные ночи,
где же ваших сказок колесницы?
Как вы утаили между строчек
то, что может в будущем присниться
Почему застыли карусели
что кружились в вашем звездном гроте,
иль все раздали ожерелья
дня жестокого чумной работе?
Мои сны все чаще, тяжелее,
поселились в них тоска и злоба,
засыпаю на пустой скале я
в хрустале подвешенного гроба.
Только тучи слышат мои стоны,
удивляясь постоянству страха,
да седые призраки вороны
ждут рассвета в покрывале мрака.
Мои ночи, радостные девы,
возвращайтесь из небес пустынных,
спойте проклятым любви напевы,
что теперь поете для невинных!
* * *
Кони меня кружат
по седому лесу,
только тьма и стужа,
словно козни бесов.
Мне б упасть и сгинуть,-
здесь плохие игры.
Но лишь ветер в спину
злей вонзает иглы.
Если б в этой схватке
позабыть все строки,
что в моей тетрадке
были так жестоки.
Чтоб простить и выжить,
и вернуться к дому,
где мы были ближе
к вечности закону.
С голодом роднится
где-то волчья стая,
на дороге птица
мерзнет, не взлетая.
Ночь подобно бреду
в кровь клыки вонзает,
и навстречу следу
волки снег взрезают.
А перед глазами
наша боль простая
Сани в снег бросает,
и все ближе стая.
Спи, моя принцесса,
скоро я замерзну,
а тебя дух леса
превратит в березу
* * *
Я долго жду выздоровленья
всех, окружающих меня.
Они болеют от рожденья
и до сегодняшнего дня.
Их стоны и пустые вздохи
ввергают ангелов в хандру,
а безнадежные пройдохи
не затихают и к утру.
На ссоры брошены все силы
осуществлять безумный план,
и в ход идут ножи и вилы,
сердца стираются от ран.
На кухнях ночью, тихо-тихо,
там, где провал печной трубы
те, кто рубился днем так лихо
тайком пакуются в гробы.
Не тороплюсь я к ним на помощь,
я убежденный дезертир -
как только наступает полночь,
я пропиваю свой мундир.
До не приличия здоровый,
живой, хоть зим и лет не счесть,
всё жду упрямо, бестолково
гонца, и радостную весть!
* * *
Объясни мне, милая
Чем меня пленила ты?
Прошепчи украдкою
отчего так сладко мне?
Только недалёкою
мы идём дорогою
И морозы осенью
сердце заморозили.
Грустно в серых сумерках,
словно жил и умер так -
с плясками и сплетнями,
с озорными ведьмами.
Быстро всё кончается -
вновь не повстречаемся.
Смех мой стынет в холоде
в опустевшем городе
* * *
К ДРУЗЬЯМ
Раскройте свои заскорузлые души, -
Я буду смотреть в них, тоску углубляя
Я буду дворцы поднимать в них и рушить,
я стану в них смесью кошмара и рая.
Бегите ко мне без причин, без оглядки,
Я слово воздвигну над градом печали.
Я стану стрелой в ахиллесовой пятке,
я стану пределом в конце и в начале.
И только тогда зарубцуются стигмы,
и только тогда всё получит прощенье,
воскреснут внезапно забытые рифмы,
и снова вернут всем предметам значенье.
У
вы, вы мертвы Я живой и поныне -
мне слышатся мира предсмертные стоны.
Вы умерли все, позабыв моё имя -
Но вас я запомню навек поимённо.
* * *
ПЕСНЯ
( посвящается В. Высоцкому)
Мне стыдно, что я молод,
И много безобразил,
И часто ночью в холод
Я был испит и грязен
Но где же те пределы,
Что стиснут мои плечи,
Параграфы, разделы,
Что ложью искалечил
И я своей изменой
Омыт, но не простужен,
Подобно Полифему
Я ем людей на ужин.
И из зубов я долго
Остатки вычищаю
Но только дураков я,
Глотая, не прощаю.
Кругом смеются хитро
Подвыпившие парни, -
У них всегда поллитра,
Но мне не наливали.
Я их приятель давний -
С заклиненным штурвалом
Несёт меня на камни,
На рифы и кораллы.
И сны мои как рвота
Я бьюсь о них глазами,
Опущенный в болото,
В которых мне сказали,
Что нет в пучине места,
Что я и там не нужен:
Ведь всем давно известно
Дерьмо, оно снаружи
И вот всё реже вздохи,
И лживы обещанья,
Сутяги и пройдохи
Как боги мирозданья.
Но я не на коленях, -
Я с теми, кто не правы.
В лицо зелёной лени
Плюю слюной кровавой.
И есть в запасе время,
Но выборы всё скудней
Моё лихое племя
Уходит в чащу будней!
* * *
ГОРЬКИЙ ПАСКВИЛЬ (1989 ГОД)
Бессилье слов не помогало
хлебать тоски пивной отвар,
Но к чёрту всех! Как нужно мало
чтобы зайти в коньячный бар.
Чтобы небрежно, полупьяно,
накинув на руку пальто,
достать червонец из кармана
и заказать бокал со льдом.
Пусть лёд чуть тёплый, и в стакане
не бог, какой аперитив,
Зато всегда приятно даме
болтать про свой кооператив
про жуть-тоску на личной даче,
про заграничный свой круиз,
не брать копеек двадцать сдачи,
так, словно делаешь сюрприз.
Чем дальше больше, и уж скоро,
погладив донышко рукой,
среди хмельного разговора
вдруг вспомнишь, кто ты есть такой.
И сразу вспомнится зарплата,
ночная смена, жидкий чай,
и на трусах больших заплата,
что раньше и не замечал
И леди, что была доступна
прикроет штопаный чулок,
и под столом мелькнёт преступно
открытая неровность ног
Бессилье слов опять нахлынет,
и ты трезвеешь, ошалев,
и вместе с кофе, вдруг остынет
паршивой жизни тусклый блеф.
* * *
ПОСВЯЩЕНИЕ ПУШКИНУ
Мойка двенадцать. Рассвет.
И пахнет свечкой
Пора в дорогу -
уже собрались
на Чёрной Речке
Тихо в сторонку,
сложить тетради, -
«Вернусь, пожалуй»
И перья тонки,
и взгляд усталый,
и кудрей пряди
Вспомнил сегодня
С чего бы это?
Онегин, Ленский
И мало света,
и чай холодный
как ночью Невский
Немного вздорно,
немного жутко,
и несерьёзно
К чему всё это? -
дурная шутка
Но всё уж поздно.
Ну, вот и утро!
свет под иконой
Пора собраться
Как всё же трудно
уйти покорно
с Мойки двенадцать.
Вздохнуть над миром
над грозным миром,
задёрнуть веки
Нырнуть без страха,
сжимая лиру,
в чёрные реки
НЕПРИЛИЧНАЯ ЭЛЕГИЯ
«Хер его знает» вот мой ответ сегодня
на малочисленные вопросы,
и удивляется преисподня,
когда я иду по стёклам босый
вхожу в Чистилище, чтоб разузнать
как там делишки,
кипит ли в чанах скупая знать,
читают ль книжки
те, кто при жизни не прочёл
совсем ни строчки
пусть будет нынче им горячо
читать до точки
Не знает хер мой, и я слепец,
не знаю тоже
когда наступит уже конец
противной роже,
какую брею всё по ночам,
дрожа от гнева
уже с полгода я не кончал
даже налево.
Пора купить себе проездной,
но старый пидар
Харон, взяв отпуск себе весной,
пропал из виду.
Природа тоже берет своё,
со злой издёвкой
решив продлить моё бытиё,
отводит ловко
стаканы с ядом от жадных губ,
и в печень метит,
как Прометей я зол и груб
к жене и к детям.
Стихи ложатся на чистый лист
чудным сонетом,
пред тем, как сдохнуть и рухнуть вниз,
встаю с рассветом
и нет досады и нет мольбы
в моих потугах
пусть разбивают, кто хочет лбы
я своё вбухал!
* * *
ПРЕДЧУВСТВИЕ ЗИМЫ
Утром мглистым и холодным
чёрный ворон сел на башню,
отпевая день вчерашний
хищным карканьем голодным,
озирая взором пашню
Серый сумрак пред рассветом
взял с собою сны о главном,
притворившись сонным фавном,
ускакал за ночью следом,
ловким всадником безглавым.
Холод мёртвый лез за ворот,
жал запястье крепкой хваткой
словно ножик под лопаткой
проникал под сердце холод
на тепло живое падкий.
Я молчал. Молчала осень.
Все как будто онемели.
Недуг старый в дряхлом теле
возлияний новых просит,
и ворочаюсь в постели
я без сна убитым лосем
* * *
РЕКЛАМНАЯ ИЛЛЮЗИЯ
Подъём-отбой, погоня за баблом
Теряешь время ты в маркетинге всеобщем
И вот уже читать тебе в облом,
И вот уже от пошлости не ропщешь
Сегодня снова в бой, но в бой не тот,
который Цой воспел в своих балладах
Теперь ты словно контрразведчик-крот
участвуешь в позорных клоунадах.
Ты презираешь телевизор, но тайком