Случайно возникла тема «дополнений». И тут Иосиф объяснил, что те тексты на бумажках, кроме того, в котором упоминалась Ирина Георгиевна, он лично не сочинял, а только приносил и укреплял клеем, или булавками. Сочинял дополнения сидевший дома больной дед Иосифа, который участвовал в Октябрьской Революции, воевал в Гражданскую войну, служил в ЧК и НКВД, а потом в сороковом году, когда отказался кого-то посадить, сам сел в лагерь до середины пятидесятых годов. Пережив лагерные невзгоды без существенных потерь, его организм не выдержал стресса сравнительно свободной, сытой московской жизни конца пятидесятых и начала шестидесятых годов и начал быстро разваливаться. Перед историей с «дополнениями» дед уже был прикован к постели, но постоянно искал, чем заняться. По словам деда лагеря перековали его из оголтелого большевика в тихого, кухонного антисоветчика. Как-то он попросил внука записывать тексты висевших на улицах и в учреждениях плакатов. Сам начал придумывать «дополнения» к ним. Это его творчество не ушло бы за пределы комнаты в коммунальной квартире, где жила семья Иосифа, если бы не одно обстоятельство.
Отец Иосифа, которого во дворе даже взрослые уважительно звали «дядя Аркадий», был безногим инвалидом войны, но всегда куда-то спешил. Иосиф говорил нам, что его отец всё время зарабатывает на семью, или думает, как это сделать. Несмотря на свою занятость, иногда в тёплые дни он располагался на дворовой скамейке под развесистым клёном в окружении местной детворы и с огромной скоростью из разных бросовых деревяшек изготавливал различные деревянные свистки, ножи, куколки и прочие такого же рода «ценные» изделия, которые тут же дарились окружающей публике.
Когда государство подарило дяде Аркадию мотоколяску, то поначалу все радовались за инвалида, который по утрам стал ездить на ней в свою инвалидную артель. Но вскоре эта радость поутихла. В отношении мотоколяски многие соседи дяди Аркадия стали употреблять нехорошие слова потому, что при своей работе она дымила и шумела на все окрестные улочки. При выезде коляски из гаража, выглядевшие до этого момента гордыми и бесстрашными, уличные собаки прятались в подворотнях и начинали оттуда жуткие завывания. Все соседи были уверены, что садится в это «чудо техники» даже здоровым взрослым людям было опасно. Соответственно, на дядю Аркадия смотрели как на каскадёра, которому после потери ног уже ничего не страшно. Конечно, многие окрестные мальчишки, чтобы самоутвердиться среди сверстников, мечтали прокатиться на мотоколяске, но это, кроме Иосифа, удалось немногим.
Транспортное средство дяди Аркадия оказалось к тому же одним из компонентов спора между мной и Вовкой. Я утверждал, что принципам социалистической справедливости не соответствует то, что инвалид и герой войны ездит на работу на таком ужасе, а вовкиного отца, всю войну чертившего какие-то «детальки», на работу возит персональная машина. Оппонент же объяснял мне, что любое государство раздаёт блага своим гражданам не по справедливости, а по текущей полезности. Для государства в данном случае вычерчивание «деталек» оказалось полезнее производства обуви в инвалидной артели. К консенсусу мы тогда так и не пришли.
Иногда, особенно в плохую погоду, дядя Аркадий подвозил сына в школу, хотя тому потом приходилось около получаса ждать утреннего открытия школы. После одного такого подвоза погода исправилась и, соскучившись торчать под козырьком ещё запертого главного входа в школу, Иосиф пошёл погулять вокруг школьного здания, позади которого был хозяйственный двор. Осмотрев кучи угля, досок, старых парт и разных других предметов, которые держались «прозапас» в школьном хозяйстве, он хотел уже было продолжить своё движение вокруг школьного здания, но тут его внимание привлёк немного неестественный вид замка, висевшего на двери «чёрного» входа. Иосиф подошёл поближе и убедился, что тот действительно висел для «блезиру». Дверь можно было открыть даже не трогая замка.
И вот, проходя по второму этажу безлюдной, если не считать его самого, школы, он вспомнил про «творчество» деда. В целях правильного воспитания подрастающего поколения в школе развесили много типовых плакатов, и для большинства из них к тому времени дед уже успел насочинять «дополнения». В течение последующих двух месяцев, примерно раз в неделю Иосифу удавалось дополнить какой-нибудь из школьных плакатов. Прекратилось это сразу после того, как он однажды утром обнаружил дверь чёрного хода запертой по-настоящему. Никому, даже деду, про свою плакатную деятельность Иосиф не говорил, и поэтому всё должно было закончиться благополучно. Но кончилась эта история всё-таки печально. Однажды Иосиф обнаружил, что новых плакатов он больше найти не может. Повидимому, творчество партийных пропагандистов не успевало за творчеством деда. Несколько недель он скучал, не зная, чем заняться. Его заболевания обострились, и вскоре он умер.
Закончив свой рассказ, Иосиф вынул из нагрудного кармана пиджака белый шёлковый платок и протёр им глаза. Я посочувствовал ему и, решив, что уже достигнут необходимый уровень мягкости, несколько цинично попытался перевести разговор ближе к ценам на недвижимость. Но Иосиф быстро лишил меня всяких надежд.
Видишь ли, с неожиданным холодом в голосе произнёс он, если я буду делать скидки для всех своих одноклассников, то очень скоро разорюсь. Так, что извини, ничего личного, только бизнес. Квартиру у него я так и не купил.
ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Когда мы проходили мимо ленинского плаката «Учиться, учиться ..», Вовка заметил: «Сань, смотри, уже убрали!». Я знал, что он имел в виду приклеенный к плакату ещё утром этого дня белый бумажный лист с «дополнениями». Надо сказать, что к учёбе в десятом классе мы относились уже по-взрослому прагматично, понимая, что после одиннадцатого класса надо будет поступать куда-то, а школьные знания являются стартовой площадкой для нашего будущего. Для Вовки в его будущем всё было предельно ясно. Он собирался стать лётчиком испытателем, или, в крайнем случае, полярным лётчиком.
С Владимиром (он же Вовка) мы подружились с первого класса. Жили рядом, учились в одном классе и, обычно, в школу и обратно ходили вместе. Наши мамы подругами не были, но при встрече на улице часто обсуждали своих сыновей и школьные дела. Для нас с Вовкой это не всегда было хорошо потому, что рождало, как мы считали, нездоровую конкуренцию. Например, когда Вовка получал за диктант четвёрку или тройку, а я на бал выше, то его мать говорила: «Вот же, люди получают нормальные оценки, не то что некоторые неграмотные». Когда же за контрольную по химии друг получал пятёрку, а я получал тройку, то мне было практически невозможно убедить маму, что из-за очень трудных задач было так много двоек, что и тройка на этом фоне выглядит вполне достойно.
Вовка мне рассказывал, что его отец, Николай Владимирович Бекетов, в юности очень хотел стать лётчиком, но по состоянию здоровья стал только авиаконструктором в конструкторском бюро, которое называлось просто КБ. Судя по тому, что Вовкиного отца на работу и обратно регулярно возила большая, чёрная, легковая машина с шофёром, он был уважаемым авиаконструктором. Вовка с детства, как и Николай Владимирович, хотел стать лётчиком. Его мать часто говорила, что, если он будет плохо учиться и часто простужаться, то ему тоже придётся стать только авиаконструктором. Мне мама говорила, что хорошо учиться надо, чтобы стать приличным человеком. Стимул был, конечно, намного менее привлекательным, чем у Вовки.
В 1968г через пять лет после того памятного прохода с Историчкой к директрисе Владимира Бекетова исключили из находившегося где-то далеко от Москвы лётного училища. Официальная причина была «по состоянию здоровья».
Для тех, кто знал Вовку, эта причина выглядела, мягко говоря, смешной. Спортом и закалкой он так подготовил своё здоровье к будущей лётной специальности, что оно было практически неуязвимо, если, конечно, не вспоминать о различных ссадинах и синяках. Но тут надо отметить, что в неизбежных в ту пору уличных драках он всегда старался беречь голову, считая её самым важным органом для лётчика. Одновременно такая позиция подразумевала, что для других профессий голова не так важна. Поражавшие школы эпидемии гриппа и разных прочих ОРЗ были абсолютно бессильны в борьбе с вовкиным организмом. В этом, правда, был и отрицательный момент, заключавшийся в том, что в то время, как большинство нормальных людей из наших одноклассников в период эпидемии отдыхали дома с термометром, малиновым чаем и Жюлем Верном, Вовка в числе нескольких других «невезунчиков» сидел на уроках. При этом в поредевших классах учителя легко успевали за время урока опросить каждого из присутствовавших. Жуткий «напряг»! Когда я подхватывал какую-нибудь заразу, Вовка, несмотря на возражения взрослых, прибегал ко мне с яблоком или апельсином и мы вместе переживали по поводу его невезучей судьбы.
В действительности Владимера Бекетова выгнали из училища за его открытую позицию против ввода наших войск в Чехословакию. О причине мягкой формулировки исключения он точно не знал. С одной стороны в училище могли сами решить не слишком портить жизнь отличнику учёбы и спорта и назвать его больным, а с другой прийти к такому мягкому решению руководству училища могли «помочь» высокопоставленные знакомые Николая Владимировича. За помощью к отцу Владимер тогда не обращался. Считал, что в этом деле он разберётся сам.
Но помощь отца присутствовала даже тогда, когда он был совсем не в курсе дел сына. Например, при последовавшем после исключения из училища поступлении в Московский Авиационный Институт, необходимо было перед сдачей вступительных экзаменов пройти собеседование в специальной комиссии. На этом мероприятии каждого абитуриента держали не менее десяти минут. Когда Владимир вошёл в кабинет и увидел перед собой двух мрачных старшекурсников и одного ещё более мрачного дядьку средних лет с пронзительным, неморгающим взглядом, то сразу подумал, что его история с лётным училищем здесь уже известна. Но лица членов комиссии сразу подобрели, как только Владимир произнёс свою фамилию.
Вы сын того самого Бекетова? практически хором спросила комиссия.
Ну, да, смущённо ответил Владимир.
Больше вопросов на собеседовании ему не задавали и вскоре он, успешно сдав все экзамены, был зачислен в институт. С упоминанием своей фамилии в непривычных контекстах Владимиру потом приходилось встречаться не раз. Он с гордостью изучал «Формулу Бекетова», «Кривую Бекетова», но не всегда обладание известной фамилии приносило радость. Однажды на экзамене при ответе по теме «Методики расчётов Бекетова» Владимир был уверен, что, допустив в ответе небольшую ошибку, вполне заслуживает «хор», но к его удивлению профессор «опечалил» «удом» и пояснил, что с такой фамилией «Методики» надо знать только на «отл».
Во время учёбы в институте и после неё Владимир несколько раз пытался попасть в лётную школу при клубе ДОСААФ. Это ему до «перестройки» не удавалось из-за содержащейся в одном из его документов, оставшейся после истории в лётном училище записи «по состоянию здоровья не может быть допущен к полётам и не годен к службе в армии». После начала перестройки сам ДОСААФ стал разваливаться, а затем за ученье и полёты стали требовать солидных денег, которых у Владимира тогда не было.
При окончании школы мы получали разряд по рабочей специальности «радиомонтажник». Инженеры и мастера, приходившие с расположенного рядом со школой «почтового ящика», (так тогда называли работавшие на оборону предприятия) обучали нас разбираться в принципиальных схемах и работать с паяльником. Для большинства ребят это было довольно интересно. Получив необходимые знания, мы с Вовкой быстро собрали приставки для радиоприёмников и стали принимать в диапазонах тринадцать, шестнадцать и девятнадцать метров различные западные «голоса». На других диапазонах радиаволн этих «голосов» не было, или их глушили расположенные вокруг Москвы мощные «глушилки». Поначалу западное вещание воспринималось нами как светлое окно в мир модной музыки и неизвестной советским людям информации. Можно было послушать и записать на вовкин магнитофон последние западные музыкальные хиты, а также узнать много нового о событиях в других странах и в своей собственной тоже. Но вскоре даже мы, мальчишки, стали замечать явную «лапшу» и со стороны западных «вещателей».
Когда через несколько лет мне случайно довелось прочитать американский журнал с профессионально написанной статьёй, посвящённой сельскому хозяйству СССР, то я уже совсем не удивился содержащейся даже в таком серьёзном материале «ложке дёгтя». Во всю титульную часть обложки того журнала была напечатана относящаяся к статье фотография новых высотных домов на Проспекте Калинина, который сейчас называется Новым Арбатом, с примкнувшей к ним церквушкой. На фоне этого архитектурного пейзажа расположилась большая группа цыган. За всю свою жизнь мне не приходилось видеть таких лохматых, бородатых, одетых в такую рвань людей. Самое тяжёлое впечатление производили дети и старики. Статья содержала анализ развития сельского хозяйства в СССР для определения объёмов возможного экспорта из западных стран различных видов сельхозпродукции. Но завершалась статья сентенциями, которые и были проиллюстрированы фотографией: «Сельское хозяйство в СССР деградирует и поэтому не может предоставить крестьянам достаточно средств для существования. Они всё активнее устремляются в города, где тоже оказываются лишними и становятся нищими. Сельскохозяйственный вопрос в СССР по-прежнему остаётся острой проблемой».
Такого рода «лапшу» я замечал быстрее и она для меня была очевиднее, чем для Владимира. Дело в том, что в десятом классе нашей одиннадцатилетней школы по настоятельному совету Исторички и по комсомольской линии мне поручили регулярно делать сообщения о международном положении. Никто в школе этим заниматься не хотел. Но ещё в конце девятого класса, в немалой степени благодаря Тыче, меня стала одолевать романтика путешествий по разным странам и я успел проболтаться, что может быть буду поступать в Московский Государственный Институт Международных Отношений (МГИМО). Ирина Георгиевна успешно использовала эту информацию, сообщив мне, что для поступления в МГИМО необходима рекомендация от райкома ВЛКСМ, которую без ходатайства от школы мне никто не даст. В свою очередь для такого ходатайства необходимо действительно активное участие в общественной жизни.
В начале своей лекторской деятельности я просто пересказывал тексты из газеты «Известия». Но неожиданно оказалось, что международное положение интересует школьный народ. Мне стали задавать вопросы, на некоторые из которых у меня не было ответов. Стал читать ещё и еженедельник «За рубежом», потом стал бегать по библиотекам в поисках материалов об экономике, культуре, истории различных стран. «Западные голоса» в некоторой степени тоже помогали. Вообщем, «лекторство» заинтересовало.