Понял, капитан сбледнул с лица.
Знаешь, когда имперцы позвонили и сообщили о мужиках, меня как оглушило: по моей вине взвод погиб. Ведь я его туда отправил. Давно мы не несли таких потерь. Потом подумал: а если бы не послал ребят? Немцы все равно прошли бы у них же чернокнижник. Он разведал бы линию соприкосновения, и ее обязательно прорвали бы. Зря, что ли, они тащили минометы и бронемашину? Взвод сгинул не напрасно. А Гулый и Несвицкий нас спасли, хотя того не понимая. Буду ходатайствовать о награждении их орденами Георгия Победоносца. Остальных из взвода медалями «За храбрость». Полагаю, главнокомандующий не откажет.
Заслужили, согласился капитан.
А теперь слушай приказ. Выясни, откуда слили информацию о ДРГ. Пройдись по всей цепочке. И не церемонься. Выверни их наизнанку!
Сделаю, кивнул Коврига.
К месту боя я послал машины. Заберут Несвицкого, Гулого и мужиков погибших. Похороним их на кладбище героев с воинскими почестями. Выжившим дам отпуск. Пусть ребята отдохнут и подлечатся. Вертолетчик говорил, что один из них, похоже, ранен. Ты тем временем узнай побольше о Несвицком. Кто он и откуда взялся, что умеет. Только не дави на парня: обидится уйдет. Раз в списках его нет, контракт не заключал, следовательно доброволец. Думаю, из империи приехал фамилия не наша.
Похоже, княжеская.
Вот и выясни, откуда у него такая. Волхв нам пригодится.
Что могу ему обещать?
Офицерский чин. Ну, скажем, прапорщика.
У имперцев волхвы ниже капитана чином не бывают.
Так они и много могут. Если Несвицкий патроны только зачаровывает, то ему и прапорщика за глаза.
Гранату он еще зачаровал, напомнил капитан.
Пускай, кивнул майор. Но машины с зачарованной броней на фронте редкость. Мало их у немцев, а у славов вовсе нет. До сих пор, по крайней мере не встречались. А обычную снаряд и так пробьет.
Разрешите выполнять? Коврига встал.
Работай! приказал майор. Как будут результаты сразу на доклад.
Есть!
Капитан взял со стола фуражку, повернулся и покинул кабинет.
Волхв вполголоса сказал майор и взял компьютер. Если в самом деле, то парня нужно брать. Пригодится
* * *
После обеда Николай сходил в посадку к уничтоженной немецкой батарее. Напарник отговаривал: вдруг кто из немцев уцелел и выстрелит в товарища? Но из прошлой жизни Несвицкий знал: после разрыва объемно-детонирующих боеприпасов живых не остается. Гулый тоже знал об этом, но все же сомневался. Короче, Николай отправился и оказался прав: живых не оказалось. Бросив взгляд на уничтоженную батарею и мертвые расчеты, он пересек дымящую посадку, и с обратной ее стороны обнаружил грузовик целый, не сгоревший. Видимо, деревья не пропустили горючий аэрозоль к машине или же стояла она далеко. Грузовик смотрелся мощно и брутально: высокая подвеска, грунтозацепы на толстых шинах, просторный кузов, накрытый тентом. Машину Николай и ожидал увидеть: сомнительно, чтобы немцы шли сюда пешком маневренная группа.
Взяв автомат наизготовку, он заглянул в кабину. Та была пуста. Водитель или убежал, что вряд ли проще было бы уехать, или присоединился к расчету батареи и сейчас лежал среди изломанных разрывом тел. Потом проверил кузов. Там нашлись боеприпасы в ящиках с немецкой маркировкой и форменные рюкзаки солдат. На крышках прикрепленные на липучках фамилии владельцев на немецком языке, естественно. Орднунг, понимаешь ли. Подумав, Николай забрался в кабину. Двигатель заводился кнопкой, Несвицкий нажал ее и с удовольствием послушал, как под капотом зарычал мотор, затем тронул с места грузовик.
Посадку он объехал и встал на поле перед сожженной батареей. Не глуша мотор, выбрался наружу и стал махать руками. У Владислава есть бинокль, пусть сначала разглядит, не то шмальнет из автомата. Из траншеи вылезла фигура и тоже помахала. Николай залез в кабину и покатил к товарищу.
Где взял? спросил напарник, когда Несвицкий, заглушив мотор, спустился на землю.
За посадкой обнаружил. Стоял там, никому не нужный. Вот я и захомячил.
Что в кузове?
Боеприпасы и вещи немцев. Посмотрим, что там?
Давай! ответил Гулый.
Николай стал сбрасывать на землю рюкзаки. Еще один нашелся в железном ящике в кабине. Ящик запирался на замок. Николай свернул его найденной в кабине монтировкой и отнес рюкзак к другим. Стал высыпать их содержимое на землю. Стандартные наборы для солдат: мыло, полотенца, новое белье, носки в запаянных пакетах, сигареты, зажигалки, спиртное, шоколад Из рюкзака, лежавшего в кабине, на землю высыпались деньги запаянные в пленку пачки розовых, сиреневых, салатовых купюр.
Ни хрена себе! воскликнул Гулый, широко открыв глаза.
Это что за деньги? спросил Несвицкий.
Не знаешь, что ли? удивился Владислав. Европейские экю.
Вижу в первый раз, признался Николай.
Ну, ты даешь! напарник взял в руки пачку салатового цвета. Может, где-нибудь в Сибири их не знают, но в наших банках с руками оторвут. Твердая валюта. Наш ефимок по сравнению с экю и рядом не стоял. Постоянно обесценивается.
По какому курсу меняют? спросил Несвицкий.
Пять ефимков за экю.
А сколько получает ополченец?
Рядовой контрактник сто пятьдесят ефимков в месяц.
На жизнь хватает?
Едва-едва, вздохнул напарник.
Как поступим с деньгами?
Ну Гулый опустил глаза. В батальоне трофеи положено сдавать. Но ты доброволец, не на контракте. Тут правила просты: что с бою взято, то свято. Сам решай.
Николай задумался. Владислав смотрел все так же в землю, не выпуская пачку из руки.
У погибших ополченцев остались семьи, так? спросил Несвицкий.
У всех, кивнул напарник. Жены, дети. У холостых родители.
Поступим так, решил Несвицкий. Деньги пересчитаем и поровну поделим на всех по доле на живых и родне погибших ополченцев.
Хорошо, ответил Владислав, и голос его дрогнул.
Займись, сказал Несвицкий. Я тут соберу себе.
Пока напарник раскладывал пачки по номиналу, при этом шевеля губами, Несвицкий подобрал себе белье, носки из ненадеванных, конечно. В одном из рюкзаков нашлись спортивные штаны и джемпер с капюшоном. Николай прикинул на себя сойдут. Забрал. Но самой ценной из находок оказались новенькие берцы темно-коричневые, на толстой, с рубленым протектором подошве. Размер, похоже, его. Присев на землю, Николай переобулся и, встав, прошелся возле рюкзаков. Супер! Нигде не жало, подошва пружинила, лодыжка с голенью зафиксированы и защищены от травм.
Полмиллиона, раздался хриплый голос Гулого.
Несвицкий повернулся. Владислав смотрел квадратными глазами.
Что?
Тут полмиллиона экю.
Сколько во взводе было человек? спросил Несвицкий.
Двадцать, если нас считать.
Значит, делится легко. Сам посчитаешь или мне помочь?
Бешеные деньги! промолвил потрясенно Владислав. За двадцать тысяч можно дом купить: хороший, с садом-огородом, погребом и летней кухней. За пять тысяч взять автомобиль пусть не новый, но с небольшим пробегом.
Вот его и купишь.
Есть у меня, Гулый вдруг вздохнул. Я просто так сказал. Вот что, Николай. Деньги положи к себе в рюкзак и никому о них не говори. Когда приедем в город, разберемся.
Как скажешь, Николай пожал плечами. Так, может, и отправимся? Машина есть, дорогу ты покажешь.
Нельзя! ответил Гулый. Опасно. Машина иностранная, висят чужие номера. На блокпосту задержат тут же, а могут обстрелять. Надо ждать своих.
Пождем, кивнул Несвицкий
Грузовики приехали спустя часа четыре. Оба ополченца к тому времени рассортировали и сложили в кучи взятые трофеи. Николай перепоясался снятым с чернокнижника ремнем с кобурой, конечно. В ней оказался незнакомый пистолет какой-то «Штайер» (Steyr) с магазином на 14 патронов. Калибр 9 миллиметров. Эргономическая рукоятка, отсутствует переключатель предохранителя. Заменяла его клавиша на спусковом крючке, а ход его весьма тугой. Ударно-спусковой механизм, похоже, что с довзводом. Николаю это не понравилось, но другого пистолета у немцев не нашлось. У штурмовиков сплошь автоматы; возможно, пистолеты имелись у артиллеристов, но идти смотреть на изувеченные трупы не было желания.
Свою «Гадюку» Николай почистил, набил патронами второй рюкзак. В первом, куда сложил деньги, места не хватило. Гулый тоже собрал себе трофеев, взяв из куч, что захотел. К слову, ополченец двигался довольно бодро и не скажешь, что раненый.
За ними прибыли два грузовика, в них трое хмурых ополченцев и водители. Они собрали тела убитых и погрузили в кузовы машин. Оружие и амуницию забросили в трофейный грузовик. Николай им помогал. Ополченцы забирали все трофеи. С трупов немцев сняли обувь, связав ее шнурками, чтобы не попутать пары. Подобрали минометы за ними съездили на грузовике и там тоже ободрали трупы. Как понял Николай, с оружием и амуницией у ополченцев было напряженно. На кобуру его косились: мол, зачем такое пацану, но промолчали. А пусть бы и сказали! Несвицкий «Штайер» не отдаст. «Гадюку», может быть, придется сдать, но для начала разберется, как тут у них с оружием.
Провозились долго, и к городу подъехали уже в сумерках. Колонна из трех грузовиков двигалась по тихим улицам, трофейный шел последним, Николай держал дистанцию за двигавшейся впереди машиной, поэтому город не слишком рассмотрел. К тому же уличное освещение в Царицыно отсутствовало. Гулый пояснил, что не включают, чтобы не подсвечивать дома для вражеских бомбардировщиков. Они летают по ночам, поскольку днем боятся их сбивают. И вражеская артиллерия порой работает по засветке в ряде мест фронт отстоит от города довольно близко, и пушки могут доставать. Единственное, что заметил Николай: на окраине Царицыно располагался частный сектор из небольших домов и огородов, а многоэтажные теснились ближе к центру.
Их колонна остановилась у стальных ворот на тихой улице. Водитель первой просигналил, ворота отворились, и грузовики заехали во двор, где встали возле здания казармы.
Жди здесь, сказал Несвицкому напарник и куда-то ухромал. Николай остался ждать у грузовика. Хотелось есть. Он достал пачку трофейных сигарет и прикурил одну от зажигалки.
Не угостишь, земляк?
Рядом нарисовался незнакомый ополченец. Несвицкий протянул ему пачку. Ополченец взял сигарету и прикурил от зажигалки Николая. Затянулся.
Привезли ребят? спросил, пыхнув дымом.
Да, ответил Николай.
Был взвод и нету, промолвил ополченец и вздохнул. Жаль мужиков. Я работал с ними в шахте. Хорошие ребята. Бывало, выйдешь на поверхность и сразу же в пивную. Возьмешь там пару кружечек, чтоб угольную пыль из легких выгнать, а к ним и рыбки. Эх, была жизнь! Чтоб вы подохли, пидарасы! и ополченец погрозил в сторону запада.
Мужиков убили немцы, заметил Николай.
И немцы тоже! продолжил ополченец. Налезли из своей Европы. Ничего, сейчас за нас империя, со всеми разберемся. Бывай, пацан!
Он повернулся и ушел. Николай еще немного постоял, продрог вечером прохладно, но терпеливо ждал, считая, что его потащат на допрос к начальству, но тут к грузовику подъехал внедорожник, похожий УАЗ. Открылась дверь, и из кабины выбрался напарник.
Грузим вещи! сообщил Несвицкому. Нас отвезут ко мне домой. Переночуешь там. Нечего тебе в казарме делать. Сумку твою я забрал.
«Заодно и деньги будут под присмотром», подумал Николай, а вслух спросил:
Автоматы брать?
Конечно! удивился Гулый. Мы в ополчении, и нам положено.
Внедорожник отвез их в частную застройку, к дому на пустынной улице. Ополченцы выбрались наружу, достали из кабины свои вещи и сложили их на лавочку возле ворот. Водитель просигналил и уехал. Внезапно калитка отворилась, и выскочила женщина невысокая и полная. Она обняла Владислава и заплакала.
Мне позвонили из канцелярии и все рассказали, заговорила сквозь рыдания. Что взвод погиб почти что весь, ты ранен.
Не надо, Вера! Гулый погладил вздрагивавшую спину. Я живой, а раны заживут. Знакомься, это Николай. Коля спас меня от страшной смерти я позже расскажу, какой. Он поживет у нас. Не возражаешь?
Нет, конечно, сказала женщина. Здравствуйте! Я Вера Тимофеевна, жена Владислава. Добро пожаловать!
Покормишь нас? поинтересовался Гулый. Есть очень хочется.
Идем! ответила хозяйка. Я борщ сварила на говяжьей косточке
Не прошло и двух минут, как Николай с напарником сидели за столом в комнате летней кухни и ели борщ с пшеничным хлебом. То и другое оказалось необыкновенно вкусным. Под потолком горела электрическая лампочка, а окна закрывали шторы из плотной коричневой материи светомаскировка. Внутри тепло от небольшой и низкой печки, разделяющей домик на столовую и кухню. Перед тем, как приступить еде, напарник попросил жену подать стаканы и напустил в них коньяка из фляги, затрофеенной у немцев.
Помянем мужиков, сказал, вздохнув. Ты тоже выпей с нами, Тимофеевна.
Его жена кивнула и взяла свой стакан.
Пусть земля им будет пухом! промолвила и выпила коньяк. Закусила кусочком хлеба как видно, была не голодна.
Несвицкий не заметил, как его тарелка опустела. Вера Тимофеевна ее забрала и принесла обратно снова полной. Наелся Николай так, что аж живот трещал. Между делом разглядел хозяйку. Лет сорока, довольно симпатичная.
Мыться будете? поинтересовалась Вера Тимофеевна.
Хотелось бы, ответил Николай.
Там в кухне ванна, объяснила Вера Тимофеевна. Горячая вода в железном баке, встроенном в плиту. Есть таз, ведро с водой холодной, еще одно пустое, ковшик, мыло. Мочалка на стене над ванной. Полотенце вам я принесу.
Спасибо! поблагодарил Несвицкий.
Он прошел на кухню, где набодяжил воды приемлемой температуры, которую определил рукой. Забрался в ванну и, поливая себя из ковшика, вымылся до скрипа кожи. Растершись полотенцем, надел трофейное белье, носки, спортивные штаны и джемпер. На стене у ванны висело зеркало, и он впервые рассмотрел себя в другом обличье. На него смотрел пацан худющий и костлявый. Лицо продолговатое, с тяжелым подбородком, глаза большие и слегка навыкате. Цвет трудно разглядеть в кухне темновато, к тому же лампа за спиной, но, вроде, голубые или серые, и вряд ли карие те потемнее будут. Нос тонкий, хрящеватый, не большой, но и не маленький. Стрижен коротко, и волосы, похоже, светлые. Не красавец, но и не урод. А что худой, так мясо нарастет. Грех жаловаться: недавно был старик, а тут вдруг снова молодой. Почему так получилось, Несвицкий, разумеется, не знал, а изнывать в догадках было глупо. Спасибо, Господи! И он перекрестился.
То, что мир, в который он попал, совсем другой, Николаю стало ясно еще в траншее. Там, где он жил, чернокнижники, возможно, и водились, но жечь людей, бросая пламя с рук, они, конечно, не могли. И зачарованной брони там не имелось. Патроны он заколдовал Несвицкий принял это все как данность. Раз получилось так, придется выживать, а это он умел.
По дороге к городу он разговаривал с сидевшим с ним в кабине Владиславом. И осторожно, не выказывая заинтересованности, расспросил напарника о происходящем в этом мире. Итак, здесь на дворе год две тысячи четвертый, октябрь. России нет и русских тоже. Вместо них Варяжская империя, а жители ее варяги. Говорят на варяжском языке, но тот считай что русский никаких проблем в общении у Николая не возникло. Революций в этом мире не случилось, но войны мировые отгремели. В обеих империя сражалась с объединенной Западной Европой и оба раза победила. В последний раз так наваляла «пидарасам» (противников здесь звали почему-то так), что те полвека не смели даже пикнуть. Ну, а после случилось то, что происходит с почивающим на лаврах государством. Расслабилась империя и отпустила вожжи. К тому же император Петр Четвертый оказался мудаком. Так отозвался о царе напарник и, похоже, справедливо. Петр рос германофилом. Он замирился с Западом, открыл границы бывшим неприятелям, позволив им творить в империи, что захотят. Вот те и натворили. Пропагандировали свои ценности, то есть свободу, братство и любовь, но по своим понятиям. С их точки зрения, всяческой поддержки заслуживали извращения, особенно гомосексуализм в различных ипостасях. И вот такое полилось из радио, с экранов телевизоров, со страниц газет. Фильмы о войне показывали «зверства», которые творили злобные варяги по отношению к «культурным» европейцам. В стране хозяйничали западные корпорации, заинтересованные в выкачивании максимальной прибыли, а на прочее им было наплевать. Империя нищала и слабела, в итоге развалилась. На юго-западе ее возникла Славия, официально Славская республика. Ее правители провозгласили, что несчастных славов нехорошие варяги эксплуатировали два тысячелетия. Не позволяли обрести им собственное государство, грабили несчастных, но теперь-то славы заживут! Все будет у страны в достатке и сала, и горилки, а остальные блага даст им Запад, поскольку славов очень любит.