Полицейский докладывал обо всём так, словно бы мы были неким контролирующим органом и оценивали правомерность его действий.
Один из взломщиков был убит, продолжил он, На звук выстрелов к стенам торгового центра пришло некоторое количество заражённых. Точное количество мы устанавливаем, но, если говорить общими словами их много. Потому на случай прорыва их внутрь здания нужно будет предпринять некоторые меры. Во-первых, каждому из присутствующих необходимо будет вооружиться чем-то, чем он сможет наносить урон заражённым. Мы помним, что для того, чтобы их нейтрализовать, нужно любыми способами уничтожить или существенно повредить мозг. Для этих целей лучше всего подойдёт рубящее или дробящее оружие. Алексей один из наших дозорных проводит вас в отдел туристического снаряжения и со своей стороны сделает всё необходимое, чтобы вооружить каждого на случай проникновения заражённых в здание.
Лёха стоял позади полицейского и отнюдь не выглядел как человек, которому выпала честь быть придворным оружейником в смутные времена. Проще говоря, на лице его не читалось в тот момент что-то вроде: «Да, это я тот самый Алексей, и я помогу вам, покуда чувствую свою ответственность, глубоко осознаю свой долг и почту за честь исполнить его». Он был понурым: таким, словно его только что крепко отчитали за что-то, и теперь его вот-вот постигнет заслуженное наказание. Такой же вид имел и Тоха. Лишь в тот самый момент я обратил на них двоих внимание и задался вопросом: если Лёха и Тоха здесь, то кто стоит на вахте на крыше? По всей видимости, там был Юрин отец, потому что нигде среди нас его видно не было.
А теперь о главном. Как вы понимаете, заражённые у наших стен это большая проблема, которую необходимо решить. Перебить их всех мы не сможем это очевидный факт, с которым, я думаю, никто не станет спорить. Разумным будет создать шум где-нибудь в отдалении с целью привлечь заражённых туда и таким образом как бы утянуть их от нашего торгового центра. Проблема в том, что это само собой не случится, и кто-то должен этим заняться: рискнуть жизнью и выйти наружу, чтобы всю эту операцию провернуть. Я решил, что, поскольку я фактически навлёк заражённых на нас выстрелами своего оружия, то я в некоторой степени виноват во всём происходящем. Поэтому наружу пойду я. Компанию же мне составят те, кто своим раздолбайством по-другому не назвать создал все условия для того, чтобы непрошеные гости подошли вплотную к нашему запасному выходу. Это Антон, который уснул на посту и прозевал всё на свете. Это Алексей, который с Антоном на пару доменялись сменами до того, что сменяют друг друга через сутки и как следствие спят на посту. И это Забыл, как зовут. В общем ты.
Полицейский показал на меня. Нет, он, конечно, мог указывать на Ангелину, сидевшую где-то позади, или на восьмилетнего пацанёнка с большой головой, которого я часто видел в зале игровых автоматов. Если бы можно было провести вектор от его пальца дальше по прямой до бесконечности, он пересекал бы именно нас троих. Но я с самого начала, без всяких векторов и пояснений, понял, что или кого он имел в виду.
Из вас троих состоял патрульный наряд, задача которого заключалась в наблюдении за вверенной территорией и своевременном докладе об угрозах. Ваш наряд, говоря по-простому, проштрафился, и ответственность понесёт каждый, чтобы в дальнейшем никто не воспринимал вахту на крыше как курорт, на котором можно заниматься, чем вздумается. Это понятно?
Да, буркнул Тоха.
Понятно, промямлил Лёха.
Я не смог сказать ничего, однако полицейский всё ещё смотрел на меня, ожидая ответа. Его взгляд, направленный в мою сторону, обрекал меня на смерть так я тогда думал. Первой идеей было начать оправдываться и приводить какие-нибудь доводы в пользу того, чтобы не ходить никуда. Плевать, какие лишь бы не ходить. Умолять, стоять на коленях, плакать только бы не выходить наружу и не умирать. Но когда наши взгляды столкнулись, когда я посмотрел в глаза «вождю», я понял, что всё это бессмысленно. Что его воля такова, и ничто не в силах изменить его решения.
Значит, план на сейчас такой: до обеда выдача всего необходимого по части оружия из отдела туристического снаряжения. После обеда рекомендую попрактиковаться во владении тем, что окажется у вас в руках. Но об этом позже и уже не со мной. Мы с господами, он снова окинул взглядом нас, Будем заняты планированием нашей операции, да, ребята? У вас, кстати, есть время для того, чтобы подумать над какими-нибудь стартовыми предложениями и соображениями. На этом всё. Теперь попрошу создать организованную очередь возле отдела туристических принадлежностей и получить то, что вам выдаст Алексей. Сразу говорю: не толкаемся, не толпимся, всего на всех хватит. Если есть какие-то вопросы давайте как-нибудь в индивидуальном порядке.
Сколько там этих самых Снаружи которые? выкрикнул кто-то.
Не знаю. Повторюсь: я всех не считал, больше двадцати это точно. Так, всё, господа, остальное в личном формате, времени нет.
И фуд-корт снова загудел подстать моим мыслям, роившимся в голове и искавшим ответ на самый главный вопрос текущего положения: и чё теперь делать-то? Бежать просто так, одному не вариант. Осталось только убедиться в этом, посмотрев в окна и увидев ту самую толпу мертвецов, обложивших торговый центр. Теперь не то что до квартиры до ближайшего перекрёстка через два десятка метров не добраться. И здесь-то затеряться некуда всё равно найдут. Придётся идти со всеми на самоубийственную миссию. Но прежде прочего я решил, всё же, уличить момент и поговорить с полицейским на тему своего участия. Разумеется, уже после обязательного для всех получения инвентаря.
Лёха открыл двери своего магазина, и первые люди в очереди хлынули внутрь. Выбор вооружения был невелик: можно было выбрать ледоруб, ледоруб или, пожалуй, ледоруб, а если ледорубов не достанется придётся орудовать топориком. Для себя я не стал брать ничего: у меня уже был молоток, который я прихватил из дома, и который в моих хилых и неумелых руках был так же полезен, как ледоруб, топор, меч, копьё или точёная пика. Однако, всё же, это было лучше, чем ничего: молоток в руке или за поясом внушал какое-никакое спокойствие.
Чуть позже вниз спустился Юрин отец, и на посту караульного его сменил сам Юра, которому он очень быстро рассказал, что надо делать. Юрин отец получил от полицейского ключи и полномочия по наблюдению за порядком внутри на время, пока полицейский будет занят планированием похода наружу и, собственно, самой операцией по отвлекающему манёвру для мертвяков. Тот сразу вжился в роль и организовал для постояльцев Радуги короткий курс обучения владению всем тем, чем они вооружились. Грушами для битья стали манекены из отделов одежды, с которых, в связи с новыми обстоятельствами, так же, как и с ледорубов и топоров, была снята неприкосновенность. Люди тренировались в пробивании пластиковых черепушек манекенов и, хочется верить, понимали, что пластиковая голова это отнюдь не то же самое, что голова настоящая, и что для того, чтобы повредить мозг мертвеца чем бы до ни было, нужно ударить не раз и не два, и к каждому удару приложить куда большую силу, чем та, с которой они бьют пластмассовых истуканов сейчас.
Лёха, Тоха, полицейский и я во всех этих тренировках не участвовали. Мы находились на крыше и слушали, как полицейский рассуждает вслух о том, как бы лучше обделать дельце. Как обойти окружившую Радугу толпу заражённых, куда и в какую точку лучше всего выйти, чтобы создать шум и переманить толпу туда; нужно ли разделиться или пойти одной большой группой в четыре человека. Я слушал всё это, и ноги мои слабели. В груди я чувствовал что-то такое, что в переложении на музыку звучало бы как расстроенная скрипка. К горлу подступала рвота, а мозг отказывался думать вообще о чём-либо. Каждое новое слово полицейского, касавшееся предстоящего похода за пределы торгового центра, приближало меня ещё на шаг к тому, чтобы упасть на колени и начать молить о пощаде. Молить о том, чтобы никуда не идти; начать каяться в том, что да неважно, в чём лишь бы мольбы мои и слова покаяния были услышаны и каким-то образом повлияли на происходящее. Но больше всего на свете мне хотелось, чтобы Лёха или Тоха чувствовали что-то похожее; чтобы я сейчас, стоя на крыше с трясущимися коленками, был не одинок в своём ужасе перед выходом туда, к толпе бродящих взад-вперёд в поисках пищи мёртвых людей с огромными и пустыми глазами, полными одновременно гнева и безразличия. Я не мог смотреть на них, и я не смотрел. На полицейского я тоже не мог смотреть, но мне приходилось. Всё вокруг смешалось в карусель сменяющих друг друга кадров киноплёнки, прокручивавшихся всё медленнее, медленнее и медленнее.
Ты чё, Костян? С тобой всё нормально?
Это был Юра. Он подошёл ко мне и похлопал меня по плечу. Это стало тем самым последним импульсом, которого мне не хватало. Я отошёл чуть в сторону, и меня вырвало прямо на пол, и на меня тут же уставились все, кто был в тот момент на крыше. Лёха и Тоха смотрели так, будто бы им хотелось сделать то же самое, и будто бы они понимали меня как никто другой. Полицейский смотрел так, словно он был молодым и неопытным отцом, а я его новорождённым ребёнком, только что на его глазах испачкавшим подгузник, и теперь ему надо было что-то со мной сделать. Как-то поправить положение таким образом, чтобы ненароком не сделать хуже. Он подошёл ко мне, похлопал по спине и сказал:
Иди-ка, отдохни чутка. Умойся холодной водой. Кофейка выпей. Потом приходи, хорошо?
Я кивнул, не говоря ни слова, а затем направился к двери, ведущей на лестницу. Внизу, в холле второго этажа, я увидел людей, избивавших манекены ледорубами. Их было немного: большая часть под чутким руководством Юриного отца всеми силами пыталась сделать баррикады внизу неприступными. На случай прорыва были предусмотрены дополнительные уровни на центральных эскалаторах и на служебных лестницах. Во всё это дело наваливались новые элементы для утолщения барьеров или их увеличения по высоте. Тогда, глядя на клерков и заурядных работяг среднего возраста, готовящихся колоть черепа мертвецов; глядя на возводимые баррикады в тех местах, где ещё совсем недавно тусовались подростки, вроде Аркадия; глядя на приготовления, выглядевшие как подготовка к большой и кровавой бане, я захотел взвыть и возопить к небесам с мольбами о том, чтобы время повернулось вспять, и всё стало по-прежнему, как было ещё две с лишним недели тому назад. Чтобы старый мир вернулся, а всё вокруг оказалось одним большим и нелепым страшным сном. Поняв, что сейчас меня снова начнёт рвать, я ускорился, добежал до туалета, влетел в кабинку и снова вывернул желудок наизнанку. Потом я хотел зарыдать, но вместо этого засмеялся так, словно всё, что произошло за последние шестнадцать дней смерть родителей, оторванность от дома, вторжение диковатого лысого мужика, разворотившего родительский комод всё это было одним большим анекдотом со смешной концовкой, которая была ещё впереди, но которую я уже предвкушал и не мог сдержать хохот. Кажется, тогда психика моя дала серьёзную течь, потому что я плохо помню, что происходило дальше. Хорошо помню только мысль, которая крутилась в тот момент в моей голове, точно припев на заевшей музыкальной пластинке: «Всё бред. Бред! Бессмыслица. В этом нет смысла!»
Не помню, выпил ли я кофе по наставлению полицейского, прежде чем вернуться на крышу. Зато помню, что вернулся я, выбив дверь чуть ли не с ноги, чувствуя в себе силы к тому, чтобы свернуть горы. Лёха, Тоха и полицейский вопросительно смотрели на меня.
В общем, начал я, Я в интернете видел, как делают всякие погремушки крутые для того, чтобы больных переманивать толпами из одной точки в другую. Что-то громкое нужно. Я делал гремящую кастрюлю, наполненную столовыми приборами, но это так, баловство. Настоящая лютая тема это кола с ментосом, замешанная в пластиковой бутылке и в закрытом виде шмякнутая об асфальт. Говорят, бабах будет знатный.
Полицейский посмотрел на меня с видом глубочайшего облегчения. Словно бы ненужная проблема, которая дамокловым мечом висела над ним, вдруг сама собой разрешилась, и ему не нужно было больше забивать ею голову. Начавший было сдавать восемнадцатилетний сопляк был теперь в порядке или по крайней мере выглядел так, словно он в порядке, а значит, хлопот с ним больше быть не должно.
Кола и ментос говоришь? усмехнулся полицейский, Звучит вкусно, но вряд ли сработает так, как ты говоришь. В интернете вообще какой только чуши не прочитаешь.
Я бы хотел, продолжил я, Чтобы мы попробовали этот способ. Говорят, что если высота большая, бутылка должна рвануть. У меня квартира на восьмом этаже, в доме чуть дальше по улице. Можем дойти дотуда и из окна попробовать выбросить такую бутылку. Если нет выстрелить в воздух вы всегда успеете. В любом случае, раз уж мы пойдём наружу, я хочу вернуться к себе домой. Если получится, обратно в Радугу я с вами уже не пойду. Считаю, что пути в один конец с меня достаточно: я вообще ни при чём, и в том, что эта толпа к нам пришла, моей вины вообще никакой нет. В общем, либо так, либо лучше застрелите меня сразу и скиньте им на корм, потому что я там всё равно погибну. А так хоть будет шанс добраться до дома.
Полицейский, Лёха и Тоха молчали. Я смиренно и терпеливо ждал ответа, хотя, по правде говоря, мне было всё равно, что это будет за ответ. В тот день вместе с остатками завтрака меня будто бы вырвало чем-то, что доселе заставляло меня хоть как-то пропускать через себя происходящее. Теперь мне было плевать на всё: и на то, что станется со мной, и на успех всей этой идиотской операции, и на толпу за стенами Радуги на всё. Мы все скоро умрём, понял я, и нет абсолютно никакой разницы, как мы это сделаем и сколько ещё потрепыхаемся, прежде чем отдать концы.
Вечером я написал Ире, что у нас всё нормально, всё по-старому, и что на улицах рядом с нами пока тихо, и ничего необычного не происходит. Потом я лёг на своё место в кинозале и очень долго пытался уснуть. Не получилось.
День 17
Итоговый план, если низводить всю его сущность до одного слова, звучал так: «Бежать». Бежать очень быстро и без оглядки в сторону моего дома. Идея о том, чтобы подняться в мою квартиру, вчера не вызвала нареканий и возражений. Конечно, существовал риск оказаться запертыми внутри, если часть мертвецов в погоне за нами ломанётся во двор и обложит подъезд. Но такой риск существовал при любых раскладах. В случае же с квартирой мы по крайней мере окажемся в безопасном месте и сможем сделать передышку. Гораздо лучше, чем быть загнанными в угол на открытой местности и уповать разве что на волшебника в голубом вертолёте, который сбросит вниз верёвочную лестницу, а потом пусть бесплатно покажет хоть всё кино на свете, лишь бы вытащил из лап неминуемой смерти. Далее, уже из окон дома, можно попробовать скинуть приманку. Если кола не сработает, можно было бы воспользоваться старой-доброй кастрюлей с вилками внутри, а если и она не поможет тогда останется только выстрел из пистолета, который, к несчастью, сработал позавчерашней ночью и по такой же логике должен был сработать и теперь. Конечно, для полицейского это был расход патронов, которого нужно было всячески избегать, но в безвыходном положении жизни людей в Радуге уж точно будут ему дороже пули.
Всё это мы ещё раз проговорили, прежде чем выдвинуться поутру. Проводить нас в этот путь вышли все постояльцы торгового центра, за исключением тех, кто был занят на задачах. Аркадий крутейший чувак школы, доселе выглядевший в моих глазах как квинтэссенция успешного старшеклассника смотрел на меня с ужасом и, как мне хотелось думать, с некоторого рода благоговением. Всё это, думал я, он мог бы засунуть себе в одно место чуть ниже позвоночника. Я бы куда охотнее предпочёл поменяться с ним ролями, чем стоять сейчас тут, собираться, быть может, в последний путь и выглядеть в его глазах героем-спасителем. Но, разумеется, никто и ни за что не вызвался бы тогда занять место кого-либо из нас. В конечном итоге, своя рубашка всегда всем ближе к телу, а жертвовать собой мы будем только ради тех, без кого и сами не представляем свою жизнь, и, в сущности своей, жертва эта будет скорее самосохранением, нежели самопожертвованием.
Слыш, ты это На вот, держи. Оно, может, и полезно будет, сказал Юра, дав мне своё копьё из швабры и кухонного ножа на конце.