В смятении я покачала головой. Именно окасан изобретала одно неправдоподобное объяснение за другим, всякий раз как я спрашивала ее, когда уже придет мое время вступить в мир гейш. Сейчас я была готова, но Марико сообщила, что я должна подчиниться решению окасан и подождать, точно так же, как мы пережидаем дождь.
В действительности я так никогда и не смирилась до конца с дождем, так как не могла забыть своей первой ночи в чайном доме. Та сцена навсегда запечатлелась в моем сознании: красный фонарь над деревянной тропой, ведущей в сад, буйство зеленой растительности и то, как падают на землю прямые струи дождя. Я помню все до мельчайших деталей. Жаркая влажная комната, мощный искусственный пенис из кожи, с помощью которого окасан удовлетворяет свое желание, снова и снова вводя его в свое сердце цветка, и мы с Марико наблюдаем, как одна за другой ее захлестывают волны блаженства.
Когда я раздвинула дверь веранды, видения эти наводнили мой разум, вновь разжигая мою меланхолию. Я вскрикнула от неожиданности. На веранде никого не было, лишь соломенные татами купались в лучах солнца. Не раздавался перезвон колокольчиков на сандалиях, которые крошечные изящные ручки ставили, обращая мысками внутрь помещения. Не слышалось ни шелеста кимоно по полу, ни приглушенных шагов ног в носочках, ни девичьей болтовни.
Никого не было.
Я улыбнулась, так как это меня вполне устраивало. Даже если окасан и не заметит, что я припозднилась, Марико все равно станет настаивать, чтобы я сочинила стихотворение, моля богов о прощении, а затем привязала листок к ветви сливового дерева, так как только после этого Симойё сможет даровать мне высшую привилегию своего прощения за мое непослушание.
Я скривилась. У Марико всегда имелось наготове высказывание по поводу решения любой проблемы. Образ подруги всегда присутствовал в моем сознании то, как она слегка склоняет голову, улыбается, смеется, и он был гораздо точнее любого нарисованного портрета. Марико была живой хайку стихотворением из семнадцати слогов, которое пишется в три строчки. Хайку были чувствительными и глубоко лиричными, но все же им не хватало экспрессии, и они оставались сдержанными и приглушенными.
Как и Марико.
Что бы я без нее делала? Она поддерживала меня всякий раз, как я не могла смириться со строгостью Симойё, ограниченными замечаниями Юки или чуждостью мира, испытывающего мое терпение, в котором главным было не то, что я чувствую, а то, какие эмоции я демонстрирую прилюдно. Моя подруга смеялась вместе со мной при виде толстого купца, которого неосторожный мальчик-рикша забрызгал грязью, или плакала, узнав о появлении на свет помета котят. Притаившись за экраном, мы вместе подслушивали приглушенный разговор гейши со своим клиентом, которого возбуждали ее уклончивые ответы.
А еще я мечтательно вспоминала продавца конфет, изготавливающего сахарные леденцы на палочке в форме различных животных. Прикрывая рот и хихикая, мы облизывали губы, когда он сделал для нас по коричневому леденцовому пенису. Растянув рты в форме буквы «О», мы принялись смачно посасывать их, представляя, что ублажаем важного клиента.
Мы с Марико были неразлучны и все делали вместе, мы говорили друг с другом на изысканном киотском диалекте гейко. Это более специфичный, нежели «гейша», термин и означает «женщина искусства». Улучив минутку, мы предавались нашему излюбленному развлечению рассматривали постельную книгу и фантазировали, что мы и есть те самые прекрасные гейши, занимающиеся любовью в сорока восьми секретных позициях, чтобы выяснить, какая из них нравится больше всех. Мой любимый оттиск на дереве, выполненный художником Хокусай, изображал женщину, чье тело обхватывают в скользком объятии два осьминога. Они возбуждают ее, касаясь ртами ее грудей и посасывая соски, отчего с губ ее срываются звуки удовольствия, и щупальца их обвивают ее талию и живот, проникая в лоно и анальное отверстие, доводя таким образом до экстаза.
Забавное трепещущее ощущение, рождающееся в потаенных глубинах моего тела при рассматривании эротических картинок, придало мне мужества рассказать Марико, как Хиса сгреб меня в охапку недалеко от кладбища и принялся тереться о меня своим обнаженным торсом, через кимоно возбуждая мои соски своей потной мускулистой грудью. Я не могла отрицать, что этот юноша-рикша пробуждает во мне горячее желание. Он носил короткую куртку без рукавов, являющую моему любопытному взору каждый мускул его загорелого тела и крепкие бицепсы. Ну а мое воображение дорисовывало остальное то, что я не могла увидеть, то есть его драгоценный пенис.
Сгорая от влечения к этому юноше, испытывая непреодолимое желание оказаться в мужских объятиях, я отбросила даже свою природную сдержанность. Но то, что я делала, было неправильным, и мне было об этом известно. Я сбежала от Хисы, когда он попытался развязать мой пояс, хотя больше всего на свете мне хотелось самой развязать его перед ним, медленно, очень медленно, дразня его обещанием своего влажного влагалища, скрытого под многими слоями кимоно.
Мечтала ли ты когда-нибудь заняться любовью с мужчиной, таким как Хиса-дон? спросила я у Марико вчера поздно вечером, когда мы сидели после окончания уроков и любовались садом, слушая птичьи трели и раздающиеся время от времени всплески, производимые лягушкой. Я часто мечтала об этом юноше-рикше, но вслух упоминала о нем очень осторожно и непременно в той манере, которая предписывалась, когда говоришь о слуге.
Да, Кэтлин-сан, я хочу заняться любовью с мужчиной и ощутить его внутри себя, отозвалась Марико, но долг наш заключается в том, чтобы отводить глаза от Хисы-дон.
Почувствовав жажду, я провела языком по губам. Во рту у меня пересохло, стоило мне лишь вообразить, как этот юноша касается меня, а Марико при этом упоминает о долге? Снова?
Почему ты так говоришь, Марико-сан?
Гейша должна подчиняться воле окасан, которая стремится найти для нее покровителя, пояснила моя подруга, даже если ей и не нравится тот мужчина, которого выбрала окасан, и сама она желает иного.
Я недоверчиво покачала головой. Да что с ней такое творится? Марико не позволит себе познать мужчину до тех пор, пока Симойё все не решит за нее.
Хочу быть с человеком, который меня любит, сказала я, и который сумеет дать мне величайшее наслаждение, погрузив свой драгоценный пенис в мое лоно, чтобы коснуться сердца моего цветка.
Я уверена, что боги пошлют тебе много любовников, Кэтлин-сан, поддразнила меня подруга, но мне остается лишь молиться, что ты не станешь проливать по ним слезы, орошая своей меланхолией землю под ногами.
Объясни мне, что ты имеешь в виду, Марико-сан, прошу тебя.
Гейша должна отринуть присущие человеку эмоции.
А какое это отношение имеет к Хисе-дон?
Он слуга и недостоин нас.
Я этому не верю. Он мужчина, а я женщина.
Ты должна понять, Кэтлин-сан, что все японцы ставят чувство долга превыше всего.
Что будет, если гейша влюбится в мужчину, которого окасан не одобряет?
Марико покачала головой:
Гейша никогда не должна позволять себе пренебречь долгом ради любви.
Никогда?
Теперь пришла очередь подруги высказать свои мысли, что всегда давалось ей с большим трудом, даже когда мы были одни.
Если гейшу уличат в том, что она запятнала себя связью с человеком низшего ранга, ее сошлют в ссылку.
А что же будет с мужчиной, которого она любит? Что с ним случится?
Он нарушил закон рангов, и за это его казнят. Немного помолчав, девушка добавила: Некоторые возлюбленные увековечивают свою любовь, совершая самоубийство.
Самоубийство, повторила я, не желая принимать закон правительства, запрещающий смешение рангов.
Да, Кэтлин-сан. Обреченные возлюбленные выпивают сакэ из одной чаши, будто присягая, что уста их будут немы. Затем женщине связывают ноги, чтобы и в смерти она оставалась изящной, после чего она вонзает кинжал себе в горло. Возлюбленный ее убивает себя схожим образом, отправляясь вслед за ней в мир иной. Марико надолго замолчала, чтобы образ умирающих любовников проник в мое сознание. Я сжалась от испуга, а она продолжила: Так что тебе следует понять, что, несмотря на то что Хиса-дон очень красив, мы обязаны подчиняться правилам.
Правила, всегда правила, проворчала я, ничуть не убежденная ее словами. Я следовала всем правилам, но окасан до сих пор не объяснила мне, почему я не могу стать гейшей.
Без правил никак нельзя, Кэтлин-сан. Только так японцы могут оставаться сильными, и мы с тобой должны быть сильными, когда сделаемся гейшами.
Я пытаюсь понять, Марико-сан, потому что очень хочу стать гейшей, но никак не могу игнорировать свои чувства.
В нашем мире люди делятся на японцев и гайджинов. Ты принадлежишь к последним. Девушка снова надолго замолчала, будто что-то тяжелое давило на ее разум. Но всем сердцем я верю, что ты тоже можешь стать японкой, Кэтлин-сан.
В самом деле?
Да. Ты приняла многие вещи с тех пор, как поселилась в Чайном доме Оглядывающегося дерева. Если ты сумеешь принять то, как гейша должна вести себя в вопросах любви, то сделаешься японкой.
Но вы так многого лишены в своем мире правил, Марико-сан. Вы никогда не испытываете глубоких эмоций, всепоглощающей радости и даже боли.
Это неправда. Я познала много радости с тех пор, как ты появилась в Чайном доме Оглядывающегося дерева, сказала подруга, потупившись, но также и много боли, потому что я знаю, как ты страдаешь оттого, что отец твой не возвращается.
На это у меня не нашлось ответа. Я уронила руки на колени и опустила голову так, чтобы мои длинные белокурые волосы закрыли мое лицо. Спрятали мои мысли. Ни солнце, ни луна никогда не останавливаются на пути своего странствия, гласит старинная японская пословица. Но в колышущемся пламени времени я давно распрощалась с детством, затерявшись в глубоких тенях за высокими стенами дома гейш. Я выросла, практикуясь в искусстве танца, надеясь однажды выступить на Весеннем фестивале танцев реки Камо, а также научиться играть на арфе и лютне. В глубине моего сердца жила вера, что я стану главной звездой в мире, предназначенном для развлечения мужчин. Я узнаю, как правильно согреть бутылку сакэ, как нашептывать ему на ухо эротические стихотворения и как возбудить его, надев ему на пенис специальное кольцо, но я не собиралась поворачиваться к нему спиной, точно кобыла во время течки.
Мне было известно о силе красоты и слабости желания, о том, как добиться обещания, притворяясь равнодушной, а также о том, что в мужских сердцах уживаются и добро, и зло.
Но я никогда не забуду обещания отца вернуться за мной.
Время шло, но он так и не появился снова на японской земле. То, что не было сказано, сильнее всяких слов, учила меня Марико. Хотя я никогда не произносила этого вслух, в душе все же верила, что мой отец больше никогда не появится в Чайном доме Оглядывающегося дерева. А что еще мне оставалось думать? Я не получила от него ни единого письма. Если мир является плоским, как верят некоторые, то он, очевидно, сорвался с края и упал в бездну.
Почему он не вернулся, как обещал?
Сидя на голубой шелковой подушке, я барабанила кончиками пальцев по сложенному вееру. Я не должна лишаться надежды на возвращение отца, на то, что он увидит меня гейшей и станет гордиться мной. Для этого мне нужно будет войти в сестринскую общину гейш. Такие связи не просто разорвать, и я была согласна на эти условия.
Сестры-гейши зависели друг от друга и дарили одна другой свое сопереживание и преданность, а также что еще более важно дружбу. Вот почему я хотела пройти этот обряд, и чтобы моей сестрой стала Марико, и никто иной. Она была бы мне старшей сестрой, потому что жила в чайном доме дольше меня, но мы ели вместе, делились секретами и помогали друг другу надевать кимоно, так как овладеть искусством его ношения оказалось совсем непросто.
Нижняя юбка из красного шелка? спросила я, поднося руку ко рту, когда Марико показала мне, что я должна буду надеть под кимоно в тот день, когда официально стану гейшей.
Да, Кэтлин-сан, у всех гейш в одежде имеется проблеск красного, ведь это цвет страсти. Страсти гейши.
И больше никаких узлов-бабочек, сказала я, имея в виду замысловатый бант, которым завязывался сзади мой пояс и который напоминал гигантскую бабочку. Поначалу я слишком сильно затягивала пояс, отчего у меня даже перехватывало дыхание, но он очень скоро развязывался, что всегда смешило нас с Марико. Позднее я научилась скреплять кимоно с множеством его завязок, чтобы оно струилось по моему телу и грациозными складками спадало на пол, тянувшись за мной при ходьбе, будто у ног моих струится вода.
Когда гейша одета в кимоно, Кэтлин-сан, она не должна выделяться из окружающей ее обстановки, но гармонично с ней сочетаться, частенько напоминала мне подруга, имея в виду ва, гармонию, самую суть души японцев.
Меня же переполняла сентиментальность собственной души. Марико походила на мягкие розовые вечерние облака с золотистыми краями, появляющиеся на горизонте на закате, они прогоняли прочь тяжелые дневные тучи и зажигали в ночном небе звезды. Но она могла быть также сильной и яростной. Я вспомнила ночь, когда она помогла мне, прогнав Юки, отрезавшую мои волосы. Мы с Марико были точно два лепестка, упавшие с одного розового бутона и плывущие бок о бок вниз по течению, куда бы оно нас ни вынесло.
Так почему мы не можем стать сестрами?
Именно по этой причине я улизнула из чайного дома задолго до того, как петух поднялся со своего соломенного ложа и громкими криками приказал жителям Понто-Чо просыпаться. Когда я торопливо шла по темным узким аллеям вдоль канала, дома, казалось, смотрели внутрь себя, а не наружу.
Стуча своими высокими сандалиями с колокольчиками, я торопилась в магазин, где продают кукол-кокеши. Они представляют собой грубое вытесанное из дерева тело с большой головой, на которой нарисованы глаза, рот и нос, чтобы придать ей сходство с человеком, а туловище выкрашено в яркие цвета, имитирующие узор кимоно. Эти куклы считаются защитой для незамужних девушек.
При мысли о том, что у Марико не будет мужчины, который бы ее любил, на лице моем появилось напряженное выражение. Брак означал защищенность, положение в обществе, собственный дом и детей. Если гейша выходит замуж, она должна оставить свою профессию. Глубоко во мне жила уверенность, что, как бы сильно моя подруга ни желала всего этого, быть гейшей для нее важнее. Она была пленницей своего разума и тела, призванных служить одному господину. Имя его долг.
Поспешно спускаясь по узкой лестнице, ведущей к узкому извилистому проходу, выложенному камнями, я не переставала думать о Марико. Я обвела взглядом сад, надеясь обнаружить ее там, но, как и веранда, сад был пустынен. Где же она? И где все остальные?
Через открытые ворота я вышла на улицу. Время близилось к вечеру. Я видела пилигримов, идущих своим путем к храму Киомидзу, священников, просящих милостыню, и праздно шатающихся детей. Маленькая черно-белая собачка с большими печальными глазами преследовала длиннохвостого цыпленка Тосу.
Тут я увидела нечто заставившее меня улыбнуться. Широко улыбнуться. Хиса вернулся с рынка, куда его, судя по покупкам, послала окасан; он нес рыбу шиба в корзине, а в руке бутылку уксуса. Мне не следовало этого делать, но я решила понаблюдать за ним, стоя в тени так, что он не мог меня заметить. Ах, как же великолепно выглядел этот юноша! Высокий, мужественный, его осанка была осанкой воина, а не слуги.