Потом я немало лет исполнял миссию добровольного смотрителя проливных дождей и снежных буранов, и никто никогда не исполнял эту работу добросовестнее меня. Я был единственным в округе инспектором проезжих дорог, если таковые и были, но больше извилистых лесных троп, и поддерживал их в идеальном состоянии, я прстоянно чинил утлые мостки, переброшенные через овраги и делал всё для того, чтобы они были круглый год доступня для пешеходов там, где даже один единственный след говорил о присутствии человека.
Я вменил себе в обязанность смотреть за изгородями нашей округи, ибо знал, как дикие животные легко могут преодолевать их в поискать пищи, и сколь им нравиться прыгать через эти загородки, принося окрестным пастухам тьму хлопот и убытков, я пристальным взором обозревал медвежьи углы разных фермерских хозяйств, не представляя себе, встречу ли я на них Джонаса или Соломона, до них лично мне в принципе никаких дел не было. Я не забывал поливать бруснику, карликовую, корявую вишню, каменное древо, пестовать красные сосны и ухаживать за чёрным вязом, белыми виноградными лозами и жёлтыми полевыми фиалками, когда они были уже готовы поникнуть и иссохнуть в нагрянувшей на мой край засухе.
Без всякой похвальбы, как факт, хочу сказать, что я очень долго в поте лица трудился здесь, трудился с примерным усердием, трудился до тех пор, пока наконец не осознал, что ждать воздаяния за мои труды от двуногих собратьев совершенно не приходится, и в зачислении в штат городских чиновников вкупе со скромным вознаграждением мне будет отказано. Я честно составлял счета за оказанные мной услуги и регулярно подавал их в инстанции, зная, что никто не будет рассматривать их, а тем более оплачивать. Но возможно, они делали это оттого, что поглядывая на меня, понимали, что мне и не нужно было этого.
Не так давно одному бродячему индейцу взбрело в голову придти к дому известного адвоката, у которого дом был напротив меня.
ОН с места в карьер стал допрашивать адвоката:
Вам мои корзины нужны?
Ему сразу ответили:
Нет, конечно! Не нужны!
Вот тебе бабушка почесал голову индеец, покидая негостеприимные чертоги и добавил, будучи уже в воротах, Вы что же, решили меня голодом уморить?
Он всё время видел, как процветают живущие вокруг него белые люди, которые иной раз по его мнению занимались разной ерундой были адвокатами, чиновниками, святошами, то есть самыми отпетыми бездельниками, процветали и катались, как сыр в масле, и для того, чтобы, к примеру, адвокату благоденствовать, ему надо только беспрерывно молоть языком, болтать почём зря всякие пустопорожние речи, чтобы в результате, как по волшебству фокусника, из его рукава начинали сыпаться еда, блага, роскошные вещи, деньги и преклонение. И индеец среагировал на такое потрясающее преуспеяние единственно возможным способом, на какой способен хорошо воспитанный индеец он решил заняться нужным и важным делом. Покопавшись в голове, он понял, что единственное, что он умеет плести большие корзины из ивняка. Он в самом деле был твёрдо убеждён, что если у него есть прямая обязанность сплести для белого человека ивовую корзину, даже если тот не просил его об этом, то прямой обязанностью белого человека является покупка у него этой корзины. Он был уверен, что взрослый белый человек в шляпе родился только для того, чтобы купить у него ивовую корзину. Ни на что другое у него не хватало фантазии. Он не знал всех премудростей древнего торгового ремесла, в котором столь настропалились некоторые народы, но индеец происходил из народа, который никогда не знал ни денег, ни торговых стратегий, ни ссудного процента, ни рекламы, не знал множества почти законных способов извлечения денег из карманов несчастных потребителей в обмен на сомнительные услуги и вещицы ремесленников. Ему было неведомо, что первое условие покупки сделать покупку выгодной, представить свою вещи в выгодном свете, сделать вещь модной, или, если корзина не покажется покупателям таковой, начинать плести что-то другое, ну, не знаю что, может быть, маленькие корзинки или вазы на стены! Но индеей был уверен в своей абсолютной правоте. Я был в то время поразительно схож с этим индейцем, можно даже сказать, был почти родным братом этого индейца, ибо сам только и делал, что плёл и плёл тонкие ивовые корзинки, и тоже самонадеянно был убеждён, что все будут ломиться ко мне только для того, чтобы купить мою корзинку. Но единственным моим отличием от индейца было то, что когда я вместо того, чтобы подумать, как сделать мои корзины привлекательными для людей, продолжил их плести, не надеясь на продажу, а индеец оказался более умён и после своего провала, сразу бросил свою ивовую фанаберию. Людям свойственны предубеждения. Эти предубеждения часто очень примитивны. Они оценивают других людей только по одному виду жизненного успеха. Но разве в жизни есть только одна форма успеха? Разве какой-то частный успех возможно превозносить впику всякому другому успеху.
Итак, обнаружив посреди белого дня, что мои благодарные земляки не вознамерились даровать мне кресло судьи, приход или какую-нибудь должность в управе, я понял, что мне самому придётся добывать средства к существованию, не надеясь ни на кого, и с ещё большим энтузиазмом устремился в леса, к тем, кто мог понять меня лучше алчных горожан.
Я испытывал необходимость быстро обрести бизнес, который бы практически не требовал накопления капитала, или требовал его в небольшом объёме. Я надеялся, что имеющихся у меня скромных средств для этого будет вполне достаточно. Я погрузился в джунгли Уолдена совсем не оттого, чтобы иметь как можно более дешёвую крышу над головой, но для того, чтобы спокойно заняться своими делами. Я полагал, что отказываться от этого в силу дефицита здравого смысла, полного коллапса предприимчивости и довольно сомнительных деловых способностей мне не стоит.
Я никогда не насмехался над деловыми способностями окружающих, и всегда старался обрети навыки делового человека, полагая, что такие навыки могут быть полезны не только мне одному, но и всем прочим.
Если вы затеяли торговать с Поднебесной, вам поневоле будет потребна контора на побережье, например, офис в гавани Салема. Это целиком и полностью торговля местными продуктами льдом и сосновой доской, отчасти гранитом, перевозка осуществляется на отечественных судах. Дело это очень прибыльное, но обязательно всё надо держать под контролем, входить во все крупные и мельчайшие детали бизнеса, и попеременно быть штурманом, капитаном, сттраховым агентом, самому производить закупку товара, самому продавать, самому вести отчётность, вести почтовую переписку, самому отвечать на письма, самому вести пригляд за погрузкой и разгрузкой товаров, везде быть почти одновременно, везде поспевать, ибо разгрузка самых важных товаров может быть сразу в нескольких точках побережья Джерси, самому телеграфировать, самому всматриваться в горизонт и кликать суда, идущие в порт, постоянно накапливать товар для обеспечения столь удалённого и развитого рынка, постоянно быть в курсе состояния всех имеющихся рынков, задумываться о перспективах войн и наступления мира, уметь заметить революционные, прорывные технологии и перемены в промышленности, машиностроении и цивилизации, быть способным использовать
результаты научных экспедиций и исследований, новые торговые пути и новейшие возможности для навигации, быть знатоком этих маршрутов, особо отмечать рифы и мели на пути, знать метоположение маяков и буёв, использовать для целей навигации логарифмические таблицы, чтобы не повторить судьбу множества судов, которые в силу ошибки навигации не попали в свои порты и разбились о скалы. Достаточно в этой связи вспомнить судьбу экспедиции Лаперуза. Следует быть в курсе новейших достижений науки, знать биографии самых знаменитых путешественников и мореходов, изучать пути упорных искателей приключений и негоциантов, начиная от древних времён до сегодняшнего дня, от Ганона и Финикийских путешественников до агентов торговых компаний современности, и, венец всех усилий время от времени делать сквозной учёт движения товаровы и денег, что даёт знание о реальном состоянии ваших дел. Все эти вызовы способны заставить человека напрячь все ег8о интеллектульные способности, ибо эти мелкие компетенции, такие как правильный бухгалтерский учёт прибылей и убытков, оценка процентов, правильный выбор веса тары и прочие физические показатели требуют от человека крайнего внимания и универсальных познаний в разных областях.
По зрелому размышлению, Уолденское озеро было идеальным местом для ведения дел, и отнюдь не из-за близости железной дороги или изобилия льда, тут были ещё и другие преимущества, которые, я думаю, можно было бы сохраниь в тайне очень удачное и выгодное расположение. Как ни странно, здесь по берегам нет болот, и поэтому климат не влажный и не гнилой, как бывает в заболоченных территориях. Это не Нева, болота которой нужно осушать или засыпать, хотя и здесь постройки самому приходится возводить на сваях. Существует опасение, что крупное наводнение при западном или северном порывистом ветре и ледоходе способно в одну минуту снести Петербург.
Поелику я начинал дело без всякого первоначального капитала, мой читатель, самом собой разумеется, разведёт руками в недоумении, откуда я взял средства на открытие своего дела. Повторяю, всё касаемое одежды, вызывающее такой ажиотаж в среде модников и столичных денди, меня мало волновало. Фундаментом моды в болшьших городах является свойственная всем двуногим тяга к новизне и зависть с приглядом к поведению других людей и желание не отстать и не казаться белой вороной среди серых воробьёв. Большинству мало интересны практические вопросы и доводы удобства и пользы.
Каждому, кто связал свою жизнь с реальным трудом, следует не забывать, что одежда должна служить, чтобы, во-первых, надёжно согревать и задерживать внутреннее тепло, аво-вторых, в том, чтобы элементарно скрывать нагое тело. И если есть аскетическое такое понимание предназначения одежды, то можно свернуть на работе горы, ограничившись своим обычным гардеробом.
Королевские пасынки, привыкшие одевать свои шитые наряды только по одному разу, даже если они сделаны величайшими в мире портными, всю жизнь приходится жить в аду в мире мучений, мозолей на ногах, и никогда им не испытать наслаждение носить удобную и ладную одежду. На деле короли всего лишь ламбрекены или плечики для вывешивания модного платья. Ведь не только мы приноравливаемся к своей одежде, она тоже приноравливается к нам во время носки, приторапчивается к росту, фигуре и нраву своего владельца, человек и одежда как бы идут к друг другу, и когда они нашли друг друга, расстаться с ней становиться сосершенно невозможно, как невозможно расстаться с верным другом или выношенными привычками или даже своим телом. Это ощущение сродства и удобства становится часто столь сильным, что мы начинаем беречь любимые наряды, и опасаясь расстаться ними, чиним и ухаживаем за ними, как врач ухаживает за телом пациента.
Мне и в голову не пришло бы считать человека с заплатами на одежде за низшее существо, более того, я никогда не замечал заплат на других людях, хотя понимал, как люди веками присматривались к одежде друг друга, считая, что по одежде можно судить о состоянии кошелька человека. Ни для кого не секрет, сколь много люди хлопочут о следовании моде, или, если это невозможно, хотя бы очистом, выглаженном платье. Люди вообще думают о чистой одежде много больше, чем о незапятнанной совести.
Увы и ах, но даже открытая прореха на заднице не свидетельствует о других пороках в человеке, кроме как об излишней непрактичности. Даже легкомыслие тут ни при чём, в конце концов никто не знает законов удачи, и даже самые смышлёные и талантливые люди порой щеголяют в дырявых штанах. В конце концов это зависит от характера сообщества, и в коррумпированном, бездарном и нечестном сообществе честному, талантливому человеку места скорее всего не найдётся, как бы он ни ни исходил жизненной активностью, пытаясь стяжать себе уважение и кусок хлеба. Я довольно часто мучил своих знакомых странными вопросами: Есть ли такое, ради чего они могли быв согласиться на заплату на заднице или дырку в кармане штанов, или заштопанную белыми нитками коленку? Среди них я не встретил ни одного, который бы ни считал, что такое возможно только в случае полностью загубленной будущности. Они с большей радостью согласились бы ползти в город с оторванной ногой, чем с заплатой на заднице.
Случись у джентльмена что-нибудь с конечностями, он полагает, что их можно починить, пришить, приклеить, а вот порвись у него в промежности штаны, это просто конец света, и ничего уже не поправить. В голове у него засело совсем не то, что существует в реальности, и он уважает совсем не то, что достойно почитания и уважения, но то, на чём зациклены люди. А люди недаром говорят, что в обществе встречают по одёжке. Мне кажется, что в этой мельтешащей толпе, окружающей нас, разумеется, изредка встречаются и люди, но в подавляющем большинстве сулчаев мы имеем дело с самодвижущимися сюртуками и брюками. Снимите с пугала его прикид, и оденьте его, или останьтесь совсем голым, и нарядите пугало в ваш модный смокинг и штучные клетчатые брючки, даю руку на отсечение, обыватели станут здороваться и жать руку скорее пугалу, чем вам. Без модной одежды вы сами для них пугало!
Давеча, гуляя вдоль кукурузного поля, я увидел швабру с сюртуком на плечах и шляпой поверху. Одного беглого взгляда достало, чтобы узнать хозяина фермы. Слишком долго он жил под открытым небом, чтобы не вылинять и не износиться. «Старина! сказал я про себя, Что-то ты иссяк с тех пор, когда я в последний раз видел тебя!». Мне вспомнилась давнишняя история о собаке хозяина, которая исходила визгами и лаем, увидев любого одетого человека, но совершенно преспокойно уступила дорогу голому убегающему вору. Интересно, а люди, сними с них одежду, вообще смогли бы разобраться со своим общественным статусом и сохранить в целости социальную пирамиду общества? Как бы они без одежды смогли считывать сигналы о материальном благосостоянии стоящего перед ними человека и выделять из них сливки общества. Мадам Пфейфер, одна из самиых увлечённых путешественниц и естесствооткрывателей, наконец смогла достичь Азиатской России и тут же сочла нужным переодеться, ибо это было нужно, как она призналась, потому, что «оказалась в цивилизованной стране», где о состоятельности человека судят по платью. Что спорить, даже в нашей донельзя «демокератической» Новой Англии лшюбой нувориш, случайно обретя богатство и его зримые атрибуты поместья и экипажи, сразу же получает всеобщее уважение.
Однако те, которые с таким пиететом воздают богатству нуворишей, хотя их невероятно много в испорченной социальной среде, при пристальном взгляде оказываются дикарями, и их счастье состоит лишь в том, что у сообщества не хватает фантазии и времени послать к ним строгого миссионера с распятием и дубинкой. Итак, потребность в нарядах породила искусство кройки и шитья, и выдумало моду, сделал процесс кройки и шитья бесконечным и бессмысленным.
Надо заметить, что когда человеку наконец попало в руки стоящее дело, и он увлёкся им, ему для этого новые смокинги не нужны. Для серьёзной работы скорее подойдёт старый костюм, извлечённый даже из бабушкиного сундука, сто лет пылившегося на чердаке. Герой больше поносит старые башмаки, чем его лакей, который не будет их беречь (Интересно, были ли у истинных героев мировой истории лакеи?), а на худой конец более древняя одежда, чем старые башмаки- голые ступни, послужат любому хозяину гораздо дольше любых башмаков. Голыми ступнями тоже можно пользоваться очень эффективно.
Только завсегдатаям балов и законодательных собраний потребно менять костюмы как перчатки, столь же часто, сколь их лживая планида требует им менять свою сущность. Но коль мой сюртук, штаны, шляпа и ботинки не требуют каши и в них можно добрести до божьей исповеди, то ещё рано от них избавляться можно носить, не так ли? Но есть ли тот, кто на самом деле способен пойти на то, чтобыв донашивать свою одежду до конца, пока ткань не распадётся на ворс, а не вовремя наделить в качестве благотворительности этой одеждой какого-нибудь бедного паренька, и не задаваться вопросом, не подарит ли он мой дар ещё кому-нибудь, кто ещё беднее его, или, возможно, богаче, поскольку он готов обойтись меньшим?