Мои мечты прервало появление Сары, ещё чуть томной ото сна. В узеньких (как она их только застегивает?) джинсиках и в такой тесной блузке, что все персонажи фильмов Дорселя сразу померкли. Она помахала ручкой, подошла поближе, оглядела мою спецовку, доски, дрель:
Вы, оказывается, еще и бурильщик! Это так манифик!
Потом попыталась развернуться, как-то неожиданно зацепилась узкой ступнёй в сандалике за провод, пошатнулась и начала падать на меня. Мою правую руку оттягивала дрель, поэтому, чтобы не упасть самому, я прижал её этой дрелью к себе, она ткнулась носиком мне в ямку у шеи. Пауза, пока падение не остановилось, и она обрела равновесие, показалась очень долгой.
А вы интересней, чем я думала, она встряхнула чёрной гривой и сверкнула глазами, Устройте нам, пожалуйста, после обеда экскурсию. Давайте встретимся на пирсе около четырех.
Я смог только молча кивнуть, от радости у меня в горле встал ком. Она упорхнула вслед за своими, но ещё обернулась целых два раза.
До обеда я на радостях просверлил ещё шесть дыр, а потом отправился на поиски большой стремянки. Как и предупреждало руководство, начались сложности. Кладовщица мягко попеняла, что из-за моего бурения штукатурка сыпется с потолка. Где стремянка, не знала, нужных мне шурупов не нашла. Зато время от времени неясно улыбалась и маслянисто поблескивала глазками.
Стремянку в конце концов отыскал на хоздворе, приволок в корпус и спрятал между стеной и лавкой в актовом зале. Там меня и отловил директор, который уже был в курсе моих достижений. Рассказал ему про план подвески досок и про шурупы.
Он деловито покивал и дал небольшой ключ:
Ясно. В кабинете завхоза есть черный шкафчик с НЗ, там найдешь любые шурупы. Если что, скажешь, что я разрешил. Потом занесёшь. Я отъеду, постарайся не терять времени. Иначе на очередной планёрке мне плешь из-за шума проедят, улыбнулся и ушел.
Ровно в четыре переодетый, умытый, причесанный, с пакетом в руках я не торопясь прогуливался в виду пирса. Низкое солнце просвечивало в промежутки между узкими облаками цвета старого шифера. С моря дул прохладный сырой ветерок, и ветряк на мысу так и сверкал серебристыми лопастями.
Французы появились минут через десять. Сара была в куртке и цветастом павловопосадском шерстяном платке, как-то по-особому закрученном на голове.
Биостанция это кучка строений, приютившихся на безымянном полуострове, недалеко вдающемся в море. Вдоль берега моря среди елей и сосен стоят пять десятков строений: Главный корпус серое трехэтажное кирпичное здание, Лабораторный и Аквариальный корпуса, общежития, деревянные домики, пирс, несколько разношерстных корабликов, две яхты на берегу, катера, баржа. Вокруг тайга, болота, гнус и комары. Так что смотреть особо не на что. Но если ты всю жизнь наслаждался комфортом, на контрасте может быть интересно. Главное, чтобы не сожрала мошка.
Для начала мы по тупику Молодых Дарований (какая тонкая издевка!), то есть по главной улице, представлявшей собой отрезок грунтовой дороги, когда-то засыпанной гравием, прошли к пирамидальному основанию ветряка на мысу. Оттуда полюбовались на роскошную панораму моря, блестевшего с двух сторон.
Потом прошли через весь поселок: миновали столовую и общежития, взяли левее, мимо свалки и складов вышли на трассу дорогу к Голконде вдоль ЛЭП. Когда-то она была вполне проходима, но при постройке новой ЛЭП в 2005 году её покорёжили тракторами. Она стала вся в рытвинах, ямах и обрезках изоляции. Тут стоял запах хвои и болота.
Прошли немного по трассе к тропинке, уходящей вверх, а по ней до пригорка со старым кострищем, где стояло бревно, увенчанное резной деревянной головой с ехидным выражением. Это был идол Новый Радикулит, водружённый лет двадцать пять назад какими-то трудолюбивыми шутниками. С этого места пролив между биостанцией и островом Медвежьим был виден, как на ладони, даже просматривалась часть морского пути к Голконде. Тут всегда было ветрено. Французы оглядели окрестности, повосхищались, и я их поскорее увел, чтобы не продуло.
По пути я рассказывал о БС, начав с далеких 1930-х годов, когда университетским ученым пришла в голову идея основать в этих дебрях биостанцию для подготовки кадров для исследований на Севморпути. Мой французский был скуден, иногда я сбивался на английский, приходилось дополнять свою речь богатой жестикуляцией. Однако слушателями французы оказались благодарными и, как могли, помогали подбирать слова. Сара с Жанной шутили, смеялись и все время то отставали, то уходили вперед, а Пьер степенно шел рядом, кивал и с наслаждением попыхивал сигариллой.
Я предполагал, что БС основали именно на этом гиблом месте, исходя из двух соображений: оно не так далеко от железной дороги, но, в то же время, достаточно удалено от постоянного поселения. То есть туда не очень сложно добраться, влияние человека на природу и море минимально, а местным не так просто её разграбить. Иногда я задавал себе вопрос: почему было не начать изучение морской флоры и фауны, если уж так приспичило, не с холодного приполярного, а с Черного или, на худой конец, Азовского моря? Наверное, там, на Югах своих биостанций хватает.
То, что большинство построек на БС деревянные, недостаток, они быстро ветшают. Скорее всего, это следствие безденежья, а может, особенностей самих биологов. Мне почему-то казалось, что у физиков станция была бы более благоустроена.
Это как разница между мужским и женским монастырями. Мужские отстраиваются быстро. Несколько лет и там уже жизнь кипит, мусор убран, все оштукатурено, на колокольне колокол в сто пудов, во дворе Лексусы с Рейнджроверами ставить некуда, а краеведческий музей со всеми экспонатами давно выселен. В женском же уже тридцать лет разруха, стены осыпаются, двор не мощеный, зато все усажено цветами и кабачками, а монашки у ворот посетителям котят раздают.
Ну да ладно. Я, как мог, перевел на французский названия улиц поселка Поморский, в котором официально и располагается биостанция. Объяснил, что в Москве тоже есть шоссе Энтузиастов и Староконюшенная улица. Только московское шоссе заасфальтировано, не упирается в непонятные кусты и гораздо длиннее трехсот метров. Никогда не понимал, зачем нужны семь улиц поселку на пятнадцати гектарах на двести человек без постоянного населения.
Потому что постоянное население БС постигла трагическая судьба коренных жителей Тасмании. Оно вымерло. Роль аборигенов играл дед Нифакин абсолютно седой дядька с окладистой бородой, обитавший до 2008 года в «Вороньей слободке». Он был очень угрюм и никогда ни с кем не разговаривал. Видимо, переживал за судьбы родины, оккупированной понаехавшими. Когда у него начались проблемы со здоровьем, колониальные власти согнали его с родных земель, как американцы семинолов, и переселили в Голконду, где он быстренько отправился, как говорят команчи, на белом каноэ в сторону заката.
Однако среди студентов существовала альтернативная конспирологическая теория, утверждавшая, что на самом деле он был спившимся обрусевшим летчиком американского бомбардировщика, сбитого во время холодной войны. Его якобы забыли или не захотели обменять на нашего разведчика. Дед ни с кем не разговаривал, чтобы не светить акцент, угрюм был из-за тоски по родной солнечной Оклахомщине или Алабамщине, а настоящая его фамилия была «Kneefucking».
Описав в итоге петлю, я привел всех к своей избушке с маленькими оконцами, заросшей мхом шиферной крышей и толстой кирпичной трубой.
Сара удивилась:
У вас здесь есть даже старые ведьмы? Ведь это наверняка её жилище.
Вы недалеки от истины, подхватил я шутку и решительно углубился в кусты, что почти вплотную подступали к боковой двери, Ныряйте, а то все пропустите.
Они с некоторой опаской последовали за мной. Буквально через несколько шагов мы уткнулись в огромный, высотой чуть меньше человека, валун.
Сюрприз! улыбнулся я.
Парень вынул изо рта сигариллу и присвистнул:
Откуда здесь эта скала?
От ледника, наверное, осталась десять тысяч лет назад.
Сара немедленно попыталась на него залезть. Я, как мог, подсадил, крепко ухватив сзади за узкие бедра. Она показалась легкой, как кошка. Пьер помог Жанне и вскарабкался следом. Для меня наверху места уже не осталось.
Обратите внимание на ямку, я ткнул веточкой в небольшое углубление на верхней пологой части камня, Видите, тут от нее идут четыре желобка. Они сориентированы по сторонам света. Можете проверить.
Француз сразу вытащил мобильник и стал описывать им восьмерки, калибруя. Вскоре он уже что-то объяснял девушкам, тыкая в экран. Сара переводила взгляд с мобильника на камень, с камня на меня. Наконец все слезли и я, плеснув из бутылки, припрятанной в пакете, на валун, показал им главное. В косых лучах солнца на южной, почти плоской, мокрой стороне валуна проявились наскальные рисунки. Схематично нарисованные в профиль человечки на лыжах и без, олени (или лоси?), а в центре композиции лодка с человечком на голову выше остальных, со стоящим членом. С кружком в одной руке и короткой, утолщенной с одного конца палкой в другой. Французы замерли с круглыми глазами, а потом одновременно потащили из карманов телефоны. Но было уже поздно. Вода подсохла, солнце село в тучу и картинка исчезла. Остался просто бугристый бок с пятнами лишайника.
И тут они заговорили все одновременно. Я едва понимал половину. Пьер хотел повторить, заснять петроглифы на телефон и сделать достоянием мировой научной общественности. Жанна предлагала немедленно звонить в ближайший музей. Сара всё повторяла «анкруябль» и хлопала ресницами.
Пришлось объяснить, что картинки я обнаружил случайно несколько лет назад, вырубая кусты с западной стороны от дома. Фотографии в музей послал, правда не указал, откуда они. О них лучше никому не говорить, потому что семь месяцев в году БС, по факту, почти не охраняется и валун могут вместе с петроглифами совершенно свободно распилить и увезти по зимнику. Прецеденты бывали. Это, конечно, не цветмет, но лучше не рисковать.
Читал, что в Литве ещё при Советской власти один архитектор свез к себе на участок подобные валуны со всей Литвы. Причем у каждого из них было собственное имя. Литовцы же были язычниками до XIV века, дубам и валунам поклонялись.
Потом, чтобы добить гостей окончательно, подвел их по очереди к своим подкопам, сделанным вокруг валуна. Для этого отодвинул как бы небрежно набросанные охапки хвороста. Сидя на корточках и подсвечивая телефоном, показал, что валун когда-то не лежал на земле, а стоял на трех камнях поменьше, как на ножках. Мои подкопы их как раз и обнаружили. Но со временем всё вросло в землю.
Что же все это значит? восхищенно спросила Сара.
В лодке, скорее всего, изображен шаман с бубном. Думаю, это сейд древнее святилище. Чувствуете, какая здесь энергетика бешеная? и я прижался грудью к холодному валуну, распластав руки.
Французы опять что-то залопотали, а потом последовали моему примеру. Рядом, скользнув по моей руке своей узкой горячей ладошкой, прильнула к камню Сара.
Через минуту я скомандовал отбой:
Ну, почувствовали что-нибудь?
Гасконец промолчал, задумчиво отряхивая куртку.
Как будто порыв ветра в грудь ударил, призналась Жанна.
Как-то не по себе стало, пожаловалась брюнетка.
В ее глазищах, казалось, застыл немой вопрос: «Сколько же еще талантов скрывается в этом скромном симпатичном блондине?» Я постепенно набирал очки.
Стало темнеть, и мы прошли мимо ветряка на пляж. По дороге обсудили и станцию, и море, и сейд. На пляже я разделся, сложив одежду на лавочке рядом с компанией, и в чём мать родила стал медленно заходить в воду, стараясь не наступать в потемках на камни. Девушки подошли поближе, попробовали руками воду. Жанна стала подтрунивать, Сара всерьез забеспокоилась.
Вода была ледяная, градусов семь-восемь, но ноги, как когда-то давно, не сводило. Может потому, что я купался почти каждый день, а может организм с годами изменился. Тем не менее, каждый шаг давался с трудом. Вот вода дошла до коленей, вот до пояса, еще чуть-чуть, и будет по грудь. Я боролся со врожденным страхом перед холодом и мраком, уготованными приполярными морями любому ночному пловцу. Но вот, наконец, бросился вперед и поплыл, стараясь не мочить голову. Все зааплодировали. Через пару минут я уже прыгал по берегу, обтираясь полотенцем.
Кто-то мне рассказывал, насколько полезная это вещь скрытый тест на шизофрению. Показывают тебе картинку, задают безобидный вопрос или загадывают загадку типа «Что зимой и летом одним цветом?». И если ты даёшь искренний, но неожиданный ответ, например, «Кровища!», психиатры из комиссии понимающе переглядываются и делают знак санитарам, держащим смирительную рубашку.
Так и я проверял девушек на шибанутость, чтобы не тратить зря время на ухаживания, купаясь перед ними голый и наблюдая за реакцией. Помню, одна аспирантка-японка, не известно, каким ветром сюда занесенная, после этого резко прекратила со мной всякое общение, позже посетовав знакомым: «Никагыда есё меня така не осакобаляли!» Да, нудистка из неё получилась бы не ахти. Что называется, не сработались. А я-то уже раскатал губы и вознамерился проверить записки Антона Павловича о поездке на Сахалин в натуре! Но ничего, зато сколько времени сэкономил!
Так что аплодисменты мне польстили. Сара коснулась кубиков моего пресса и тут же отдернула руку:
Ты холодный, как лягушка! У тебя даже пар изо рта не идет!
Я ухмыльнулся:
Пузо холодное, зато сердце горячее.
Потом мы сидели на скамейке и болтали о моей халтурке.
Что вы с таким усердием собираетесь развесить на стенах? спросила Жанна.
Доски со списками участников стройотрядов, я не знал, как перевести слово, поэтому сказал «стротради», В СССР работники из «стротради» построили всё на биостанции. У них была традиция каждая группа делала свою доску. Сперва просто писали фамилии. Потом начали рисовать на досках карикатуры и писать крылатые выражения и шутки.
И где теперь эти «стротради»? спросила Сара.
Их с 1996 года больше нет, я был в последнем, как могиканин.
Почему эти доски так важны? Почему бы не хранить их на складе? Почему вы с таким трудом и шумом, и совершенно один развешиваете их? удивлялась Жанна.
Это память. Это традиция. Есть люди, для которых это как иконы.
При слове иконы Жанна неожиданно поёжилась, а Сара насторожилась:
«Стротради» это религиозный орден, как тамплиеры?
Нет. Во времена СССР на биостанции работали обычные рабочие, обычные учёные занимались наукой, как и сейчас. А «стротради» набирали студентов и аспирантов, и они ехали во время каникул работать на стройки по всей стране, зарабатывать деньги ну и ради общения.
Французы продолжали молча ждать.
Извините за мой французский, объясню еще раз. «Стротради» были похожи на израильский кибуц или коммуну. Только в коммуне люди живут, а в «стротради» люди приезжают на пару месяцев. Их члены почти коммунары, я упростил объяснение, как мог, и меня поняли.
Французы облегченно засмеялись и стали обсуждать, как можно было доски сравнить с иконами. Сам я расстроился из-за языкового барьера. Потом проводил их до столовой, а на прощание Сара поцеловала меня в щеку. На мгновение я ощутил нашу близость, как горячо и ароматно её тело, как тонко пахнут духи. Показалось, что мы знакомы давным-давно. Потом осознал, что она обращалась ко мне на «ты». Дала понять, что я вхожу в круг её друзей. Пусть она сказала это на эмоциях, но я был окрылён.