Демьян давится пловом, кашляет, клонится, задевает нечаянно тарелку, и она от легчайшего его касания отлетает в стену, звонко хрустит, осыпается.
Что это? спрашивает Демьян.
Асмира очень медленно открывает рот, шевелит губами, но звуки, получающиеся у неё, не похожи на речь; скорее, это гудение ветра в брошенной на пустыре трубе. Асмира показывает пальцем на свой глаз, и тягуче, замедленно моргает, потом ещё раз; всё это глупо. Неинтересно.
Демьян встаёт. Стул его опрокидывается и скользит в коридор, спинка у него надламывается.
Стой! говорит Асмира.
Она прямо перед ним.
Что это? спрашивает Демьян. Что это? Что это? Что это?
Он не может остановиться.
Доктор сказал, что это называется «подстроиться». Подстройся! Моргай! Часто! Быстро!
Она берёт его лицо ладонями, приближается, и моргает; он повторяет за ней. К его удивлению, мир вокруг него словно бы разглаживается, или, быть может, развёртывается, открывая своё нутро; оно нежное и розовое, как животик у новорождённого ежа.
Становится понятно, что он теперь намного, намного быстрее, ловчее, сильнее, чем обычно, что ему нужно быть осторожным, ответственным, предусмотрительным, но к чёрту осторожность, когда лихая и бесшабашная радость заливает по самую макушку.
Безграничные возможности, вслух говорит что-то изнутри Демьяна. Экстаз. Восхищение.
Будоражащая энергия, аккумулированная в этом вытесненном воспоминании, наполняет его щекочущей, пузырящейся силой; ей срочно нужно дать какой-то выход.
Он шагает из кухни, и за одно движение преодолевает три метра; стена вздымается прямо перед его лицом. Моргает. Снова двигает ногой. Отлично, этот шаг уже нормальный. Человеческий.
На самом деле, это не обычное моргание. Он словно бы часто-часто кивает головой, будто стучит клювом по рассыпанному перед ним пшену. Каким-то странным образом одно и то же кивание делает его и быстрее, и медленнее; он чувствует разницу где-то в груди, и может необъяснимым образом управлять скоростью.
Кто я? спрашивает Демьян.
Ты маяк, отвечает Асмира. Свети! Ты зерно. Расти! Ты пламя. Гори! Ты компас. Показывай! Ты струна. Звучи! Ты пустота. Будь!
Самое удивительное, что весь этот неуместный, казалось бы, пафос да ещё и от кого? понятен Демьяну; каждое слово не просто находится точно на своём месте, оно ещё и практично, правильно, уместно, своевременно, словно бы десятки академиков трудились годами, монографии писали, и именно для того, чтобы отобрать для этого случая самое подходящее высказывание.
Асмира принимается убираться в кухне: она сгребает весь мусор с пола, карабин теперь небрежно лежит на подоконнике сооружает из старой рубашки тряпку, и ухватисто протирает навесные полки. На мгновение Демьяну мнится, что это самое глупое применение сверхспособностей, но тут же что-то перещёлкивается у него в голове, он всё понимает, впитывает её настрой, забирает его себе.
Демьян перестаёт быть собой.
Он словно бы одолжил своё тело другому существу, могущественному и всесильному; на него тёплыми свербящими волнами накатывает эйфория. Внешний мир должен соответствовать внутреннему. Прямо сейчас.
Демьян с неконтролируемым хохотом берётся вычищать комнату: собирает снизу весь хлам, на полу, как выясняется, лежат два ковра, а там, где находится кресло борова, есть место как раз ещё под один; здесь явственно читаются стигмы чего-то неправильного, тёмного, но разбираться в этом нет ни времени, ни желания проходится по всем поверхностям мокрой тряпкой.
Боров сидит. Он радостно подкидывает к потолку свою игрушку. Роняет. Плюшевый зубик, подскакивая, ударяется в ногу Демьяна. Боров тянет к игрушке руки, пускает розовые пузыри и угрожающе канючит.
Вот. Заткнись и сиди молча.
Боров шустро хватает зубик и снова подбрасывает; лицо его размякло от счастья.
Асмира глядит на борова: таким умилением светятся её глаза, сверкающие на неподвижном лице, такой недвусмысленной радостью, что Демьян чувствует себя гастарбайтером, пробравшимся по поддельному бэйджу на пафосную вечеринку куда-нибудь в Казино де Монте-Карло и утайкой тянущим одну за другой канапушки с фуршетного стола.
Но этот эпизод проходит, гаснет как секундная жизнь спичечного огня на ветру, остаётся там, в затхлом и неправдоподобном прошлом.
Демьян скидывает с себя старушечье барахло, намыливает его, в несколько быстрых движений протирает, споласкивает, а потом, в комнате, раскручивает пропеллером над головой: всё, вещи уже сухие.
Уборка закончена.
Чувства его походят на детские сны: те, когда он возносился над миром, и был вне мира, и был всем, что есть в мире; но в этот раз реальность ощущается куда как ярче.
Он не спит.
Он действительно находится сейчас здесь, живёт в эту самую минуту, но по его воле минута может стать часом. Или мгновением. Одно только движение ресниц, и всё: вселенная услужливо подстраивается под нужный ему ритм.
Восторг делает грудь его невесомой, чуткой; Демьяну кажется, что встань он на цыпочки и тёплая волна поднимет его вверх, к потолку.
Он залезает в душ.
Асмира здесь же.
Она, закатываясь от смеха, запрыгивает под струю, и начинает наглаживать его спину мылом; рука её проваливается внутрь, за мембрану кожи, в тугую напряжённую пустоту тела Демьяна, и отчего-то это настолько забавно, что они оба, наклоняясь, накладываясь друг на друга, проникая внутрь друг друга, хохочут и пытаются опереться хоть обо что-то.
Демьян понимает, что это ощущение он буквально влип внутрь Асмиры и видит все её внутренности: гладкую выемку глазниц, изнанку верхней челюсти, податливую мякоть шершавой и испещрённой бороздками лобной доли, он чувствует, как схлестнулся с ней своими клетками, капиллярами и прожилками спутанных нервов в обычном своём состоянии вызвало бы у него страх, может быть, даже панику, но сейчас ему просто смешно. Каким-то образом он смотрит и из её глаз, и из своих, слышит мир чужими ушами.
Мыльная пена омывает и его, и Асмиру изнутри: щекотно.
Пора! думает ему Асмира.
Демьян напоследок размашисто режет старую щетину ржавой бритвой, полощет рот, шагает наружу и, не вытираясь, идёт в чистую комнату, освещаемую предзакатным солнцем.
Он прикрывает глаза на мгновение, просто моргает и оказывается уже одет, а в следующую секунду они с Асмирой, покрывая пролёты прыжками, выбегают на улицу.
***
Возмездие не более чем тёмный ангел с неподвижным лицом; в руке же его облизываемый струями огня меч. Или резиновая дубинка. Это зависит от наличия реквизита, доступного к презентации метафоры.
«Пятёрочка» работает, как оказалось, круглосуточно.
Они с Асмирой заходят, чинно и добропорядочно берут по корзинке, бросают туда пёстрые коробки.
Демьян делает вид, что сверяется со списком покупок у себя на ладони: так, клеп взяли? А мулуко? Посмотри вот там, в этом ряду. Тут дешевле! Акция! Смотри, тут по акции: одна по цене двух! Теперь несколько килограмм круглопопшки. И пузотыр. Да, вот этот, с дырочками. Или с дурочками, так даже лучше. Мягогут! Возьми мягогут, пожалуйста. Только посмотри срок гордости. На крышечке.
Это невыносимо смешно.
Они исподтишка подхихикивают и толкают друг друга.
Как третьеклассники на экскурсии.
Жирдяй стоит в молочном отделе, около стеклянных дверец.
Демьян опускает полную корзинку на пол, Асмира повторяет за ним вкрадчиво, тихо подходит сбоку, берёт под локоть. Жирдяй испуганно оборачивается.
Привет, бомжатина, шепчет ему на ухо Демьян, и они с Асмирой подхватывают его, направляются к выходу; идут они отчего-то шагом, какой принят на соревнованиях по спортивной ходьбе: отчаянно виляют бёдрами, вольно бросают вперёд и наперекрёст ногу, сгибают руки в локтях.
Стойте! просит жирдяй.
Асмира счастливо смеётся, лицо же у неё остаётся неизменным, незыблемым, неколебимым.
Так мы никуда и не спешим, уверяет жирдяя Демьян уже на улице.
Фонари не дают достаточной освещённости. Свет словно бы пытается раздвинуть сумрак под столбами, но портится от соприкосновения с тьмой, и становится вялым, заветренным.
По дорогам, разбрасывая на обочины грязный снег, катят автобусы; на фоне их ярких салонов люди выглядят манекенами в витринах. Из маршруток сочится музыка.
Огни города вдруг размазываются, отдаляются, остаются за спиной. Перед ними вырастает огромное строение: высокий купол с блестящей надписью «Дворец ледовых видов спорта», целый ряд погасших автобусов, заметённая трибуна.
Ни одного человека, пусто.
Место старта и финиша, говорит Демьян.
Жирдяй задыхается. Он шумно хватает ртом воздух, прикладывает руку к груди. Лицо его мокро. Щёки красны.
Да погодите, говорит он, наклоняется, опирается о колени. Хватит.
Его рвёт. Спина его спазматически дёргается.
Но мы не можем ждать, с мягким упрёком говорит Демьян. У нас забег. С обременениями. Вокруг вот этого что это?
Это арена, подсказывает Асмира. Видовых спортов лёда.
Прекрасно! говорит Демьян. Тогда обувь нам не пригодится.
Он наклоняется, и в две секунды срывает ботинки с жирдяя. Тому приходится подвернуть ступни. Он скособочивается. Начинает перетаптываться.
У меня семья, говорит жирдяй. Отпустите меня! Пожалуйста! Дочка!
Конечно, конечно, успокаивает его Демьян. Мои поздравления. Такая лапочка, наверное. Да? Двоечница?
Да, говорит жирдяй. Нет! Пожалуйста!
Демьян принимает у него из рук резиновую палку, жирдяй услужливо выворачивает запястье, чтобы петля снялась легче и легонько стукает по голой пятке.
Жирдяй начинает рыдать.
Разминка закончена, объявляет Демьян. Теперь показательное выступление. Не реви! Не реви! Как слышимость, приём?
Я никому ничего не делал, говорит жирдяй. Просто работаю. Хожу на работу. Это моя работа. Я не хотел ничего. Отпустите меня! Кто вы?
Это непростой метафизический вопрос, отвечает Демьян, и мы не будем вдаваться здесь, а также дискутировать сейчас. Беги. А! Стоп! Подожди!
Асмира споро связывает ботинки шнурками, потом вручает дубинку жирдяю, показывает, как нужно держать: строго горизонтально, и одной только рукой, а потом навешивает ботинки на её конец. Палка ходит ходуном, ботинки едва держатся.
Зачем это? спрашивает жирдяй. Я не расскажу никому! Никому. Я вас даже не запомнил. Лица ненастоящие ведь. Пожалуйста! Прошу вас!
Слов его за всхлипываниями почти не слышно.
Так, говорит Демьян, подражая детскому аниматору. А теперь, ребята, следующий конкурс! Кто участвует? Вот этот пухлый пирожок? Очень хорошо! Подходите! Ближе, ближе, мы уже начинаем! Какой умничка! Молодец! Теперь твоя задача пройти вот так до докуда?
До вот этой трибуны, показывает Асмира.
Я, говорит, задыхаясь жирдяй. У меня Дайте попить.
Старт, командует Демьян, и легонько подталкивает его.
Тот, не удержавшись, падает в сугроб, вытягивает вперёд руки, и остаётся лежать в таком положении.
Нууу, разочарованно тянет Асмира.
Да, констатирует Демьян. Выступление не потрясло нас грацией. Оценка за технику ноль. За артистичность?
Пять, щедро судит Асмира.
Итого, после подсчётов резюмирует Демьян, общая оценка у нас выходит пять баллов за всё выступление. Что ж. Увы. Ты не переходишь в следующий этап состязаний. Но не плачь. Не реви. Ты можешь лучше, я верю в тебя. Тренируйся! Веди здоровый образ, и всё такое!
Они с Асмирой берутся за руки, и бегут туда, в огни, в нарастающий мерный гул, в ветер, смех, снег и свободу.
***
В темноте люди видят не глазами, а сердцами, поэтому темнота лучшая наставница, принудительно практикующая бесстрашие, требовательность, простоту и безупречность.
За спиной у Демьяна и Асмиры остались яркие автобусы, столбы, магазины, киоски, люди. Снег вкусно вминается под каждый шаг, в лицо бьёт щекотный ветер. Они проносятся через МКАД, прямо к трассе, мимо вслепую летящих машин, затем справа из ничего сгущается лес, и они, не разбирая дороги, бегут туда, в темноту; цель где-то там.
Узкие и удобные тропы ведут их в самую глубь. Гул трассы быстро затихает. Слышны только их шаги: хруст, шелест, треск, скрип, шорох.
Белка пугливо вскарабкивается по стволу. С мохнатой лапы срывается, обрушив порошу, ворон.
Снежные ленты, как серпантин, увивают тонкие ветки; на стволах налеплен рыхлый пухляк. Тут и там согбенные деревца, покрытые белым, изображают собой арки.
Хвойный морозный воздух осторожно трогает их лица.
Неподалёку вдруг выстреливает дерево: громко, страшно; протяжно трещит, судорожно клонится, хищно растопыривается острым щепьём, утыкается в соседний ствол, да так и замирает. Снег чернеет проколами осыпавшихся веток.
Становится совсем темно.
Демьян и Асмира большими скачками, молча, бегут среди чёрных стволов.
Справа вдруг мигает и тут же гаснет трассирующей пулей тонкий луч; они сразу чувствуют нужную им стигму, полную азарта, сосредоточенности, сознания собственной предприимчивости, приятной усталости, чувствуют и синхронно поворачивают в ту сторону.
Через несколько секунд перед ними вскрывается узкая дорога. На ней стоит заглушенный грузовичок, набитый доверху корявыми сучьями.
Они останавливаются. Пар облизывает их тела. Они похожи на большие тёмные свечи.
Вы чего? спрашивает приземистый мужик.
Он стоит рядом с грузовичком, одна нога его поставлена на подножку: видимо, собирается поправить клешнеобразными своими растопырками что-то в кузове. Одет он в ярко-красную куртку и шапку-ушанку.
Демьян и Асмира упираются в бёдра руками и беззвучно трясутся: отчего-то вся эта картина, вся обстановка кажется им настолько смешной, что противостоять внезапно накатившему на них приступу нет никакой возможности.
Мужик шарит за сиденьем, вытаскивает с натугой бензопилу.
Давайте-ка, говорит он, и дёргает за шнур. Эй! Девчуля! Вали отсюда!
Пила рявкает, замолкает, сипло вдыхает, а потом начинает ровно тарахтеть.
Демьян с Асмирой расходятся и начинают, преувеличенно мягко шагая, высоко задирая колени, обходить его с боков. Руки они делают лапками: так, чтобы походить на крадущихся кошечек из новогоднего утренника. Демьян едва сдерживается, чтобы не расфыркаться прямо в лицо мужику.
Тот отступает назад, выпячивает бензопилу перед собой, тыкает ей в воздух. Лицо его белеет и начинает очень отчётливо выделяться на фоне общей черноты.
Мяу? спрашивает Асмира.
Бензопила вырывается из рук мужика. Втыкается в сугроб. Дёргается, подпрыгивает, глохнет.
Мужик разворачивается и бежит, по-пингвиньи переваливаясь с боку на бок, подмахивая в такт шагам короткими руками.
Они, играя, несутся по бокам от него.
Потом меняются сторонами.
Потом делают круг.
Бег это падение: нужно просто наклониться таким образом, чтобы использовать силу гравитации; всё, что остаётся после вовремя подставить ногу для опоры.
Бег это полёт: в беге люди становятся птицами, которых несёт через снег, тьму и поваленные стволы; так они раскрываются свободе, судьбе, миру.
Мужик останавливается. Он тяжело дышит.
Тебе мама говорила, что нельзя без разрешения брать природные ресурсы? спрашивает Демьян.
Ты это, отвечает мужик. Валежник-то Это валежник ведь. Вы кто?
Валежник, говорит Демьян, направив глаза вверх для лучшего восприятия, это части или ветви деревьев с признаками гибели. С признаками. Гибели! Гибель необратима. Гибель пагубна. В мире зловещем
В темноте лунной, подхватывает Асмира.
Гибель пагубна, как тень несгибаема, заканчивает мысль Демьян.