Сдаваться он несобирался,даи
жить после всего случившегося не особо тянуло.
Он вполне мог погибнуть еще осенью 17-го, когда взбесившаяся солдатня
подКоростенемрваланачастиофицеровегополка.Могпогибнуть
несколькими месяцами позже, когда шел с Корниловым в Ледяной поход. Смерть
ждала еговесь18-йгод,когдаДобровольческаяармиятоуходилав
кубанские степи, то вновь выныривала у очередной железнодорожнойстанции,
чтобы отбить у краснопузых эшелон с патронамиилипровиантом.Арцеулову
везло - он был лишь один раз ранен, и то легко. Казалось,судьбахранила
его, а может, берегла для чего-то более важного.
Также это могло произойтиивмарте19-го,вовремяотчаянного
перехода вместе с Гришиным-Алмазовым через волжские иуральскиестепик
адмиралу. Тогда имповезло,ностогосамогомоментаРостиславане
оставляла мысль о том, что он исчерпал терпение Судьбы до конца, и настало
время платить долги.
Он не ошибся. ОтказавшисьслужитьвконвоеВерховного,онподал
рапорт с просьбой направить его в корпус Каппеля. Вместе снимнафронт
ехала Ксения - его жена, которую он чудом нашел в переполненномбеженцами
Омске. Ксения была медсестрой, за летние бои 17-го имела солдатский Егорий
и, несмотря на уговоры мужа и подруг, не желала отсиживаться в тылу.
ОнлежалзапулеметомувысокогоберегаБелой,когдаснаряд
разорвался где-то совсем рядом, и захлебнувшийся кровью Ростиславпотерял
сознание. Через месяц, в Екатеринбурге, когда он уже сталвыздоравливать,
в госпитале началась эпидемия тифа. Его спасла Ксения,неотходившаяот
мужа все самые тяжелые дни. Она буквально вытащила его из черного забытья,
но однажды, когда кризис уже миновал, Ростиславувидел,чтоженырядом
нет. Три дня ему не говорили правды, а на четвертый все было уже кончено -
Ксения Арцеулова сгорела от тифа и былапохороненавогромнойбратской
могиле неподалеку от госпиталя.
После этого Арцеулову было уже почти все равно:житьилинежить.
Почти - потому что он не считал возможным дешево продавать свою жизнь.Он
был офицером императорской армии и без лишней скромности ценил своюжизнь
в сотню, а то и в полторы красных уродов, которых он поклялся захватитьс
собой. Правда, в бою вести подобный счет было практическиневозможно,но
Арцеулов считал, что не выбрал и половины. А еще емухотелосьдожитьдо
двадцати пяти. Он родился в феврале ивтайненадеялсякак-топротянуть
оставшиеся полтора месяца.
Итак, бежать было некуда инезачем.Ростислав,убедившись,чтов
наступившей панике его скромнаяособаникогонеинтересует,поудобнее
устроился на полке и стал равнодушно глядетьвпотолок,небезиронии
прислушиваясь к доносившимся до негообрывкампаническихразговоров,в
которыхчащевсегопоминалисьчехи,золотыеимпериалыиИркутский
Политцентр. Его соседа - подполковника Ревяко - не было, исчезли также его
вещи, и Ростислав вспомнил вчерашнюю фразу о двадцатичервонцах,которые
были способны доставить их владельца до Читы.
Его соседа - подполковника Ревяко - не было, исчезли также его
вещи, и Ростислав вспомнил вчерашнюю фразу о двадцатичервонцах,которые
были способны доставить их владельца до Читы. Червонцы у Ревяко, насколько
он знал, водились - подполковнику везло в карты и, как поговаривали, везло
неспроста. Исчезновение соседа оставило капитана равнодушным-положение
было действительно безнадежное, и каждый в такой момент решал сам за себя.
Ближе к полудню в купе заглянул полковник Любшин исообщил,чтопо
слухам адмирал передал всю власть в Сибири Семенову, а чехи - и это уже не
по слухам, - собираются с завтрашнего дня поставить свою охрану к золотому
эшелону. Разговор о Монголии действительно был,нобольшинствоофицеров
предпочло попросту скрыться на станции, надеясь то ли на милость чехов, то
ли на судьбу. Арцеуловлишьпожалплечами-онникуданесобирался
уходить, и судьба дезертиров его не волновала.
...Ростислав задремал, перед глазамизакружилиськакие-тостранные
тени, чей-то далекий голос позвал его, и вдругонпочувствовал,чтоне
лежит, а сидит на своейкойке,купезалитояркиммигающимсветом,а
напротив - на пустой койке подполковника Ревяко - сидит молодая женщинав
легком белом платье, таком нелепом среди сибирской зимы.
- Ксения, - усмехнулся Арцеулов, сообразив, что спит. Он частовидел
во сне покойную жену, но сны всегдауносилиеговдовоенноевремяи,
увидев себя в том же надоевшем за эти месяцы купе, он немного удивился.
- Ксения, - тихо повторил он, жалея, что сонскорокончится.Жена,
казалось, услыхала его и улыбнулась, но глаза ее оставалисьпечальнымии
полными болью - такими, какими онзапомнилихзадолгиенеделисвоей
болезни.
- Мы скоро увидимся, -добавилон,постаравшисьтожеулыбнуться.
Мельком Арцеулов подумал о том, как он сам выглядит во сне, и пожалел, что
в купе нет зеркала.
- Нет, Слава, - жена покачала головой. - Нет, не скоро.
- Скоро, - даже во сне Арцеулов помнил все о том,чтотворилосьза
железными стенами поезда. - Боюсь, не дотяну до юбилея. Ну ничего,раньше
встретимся.
Ксения еще раз покачала головой - и улыбка ее исчезла.
- Ты будешь жить долго, Слава. Когда ты умирал, я отмолилатебя.Ты
должен выжить. Будет трудно, но тебе помогут... А сейчас мне пора.
- Кто поможет? - Арцеулов настолько удивился, что даженамгновенье
забыл, что спит и видит сон.
- Тебе поможет тот, кто ужепомогтебе,хотьижелалзла.Тебе
поможет тот, кому помог ты, хоть и забыл об этом. И, наконец, тебе поможет
старый друг, с которым ты не надеешься увидеться...
- Постой, постой, - Ростиславокончательнорастерялся,номолодая
женщина грустно улыбнулась и медленно встала.
- Мне пора, Слава. Прощай... И обязательно надень мойперстень.Тот
самый, помнишь?
- Но ведь...
Ростислав хорошо помнил старинный перстень, - большой, серебряный,с
чернью - который достался жене от каких-то давнихпредков.