— Че, и глянуть не хочешь? — прищурился Пахом.
— Глянуть? — снисходительно хмыкнул Андрей, но не выдержал: — Пошли!
Быстрым шагом онпервым достигпенькаидовольно рассмеялся: из деревяшки
торчало не меньше полутора десятков стрел.
— А, видал? — довольно пнул он Белого локтем под бок.
— Ловок ты, барчук, в силувернулся, — призналдядька. — Анвсеедино, из
пяти стрелтокмодве вворогаположишь.Аинойтатарин издесятидевять
попадает. А ну, с таким Господь встретиться доведет?
— Коли доведет,идвухизпяти томухватит, —пообещал Зверев. — Пойдем
домой, Пахом. У меня всю спину уже ломит.
— Ниче, барчук. Парком да веничком еловым всю боль прогоним. Не впервой.
Андрейподумал,чтодядькашутит,ноонжестокоошибался. Когдаони,
вернувшись и оставив оружие и верхнююодежду, отправились в баню, Пахом заварил
в кипяткепучок зеленых еловых лап, отчего парилка наполниласьедким смолистым
запахом. Пару раз поддав квасного пару, дядька уложил паренькана живот и пошел
играть по спине колючими ветвями. Звереву показалось, что его гладят раскаленным
докрасна утюгом.Он дажепопыталсявыскочить —но Белыйс неожиданной силой
удержал его.
— Русскомуна радость,бесамна испуг, —продолжалохаживать его веником
Пахом. —Нет тебе, лихоманка, тутместа, неттебетут отдыха. Коли в огне не
сгоришь, то в воде потонешь,коли в воде не потонешь — в парузадохнешься, а в
пару не задохнешься — в елиобдерешься. Не быватьтебе в теле человеческом, не
пить жизни христианской. Во имя Отца, и Сына и Святого Духа. Аминь!
— Ой, мама... — Когда боль из спины ушла, Андрей обнаружил,что двигаться не
может. Совершенно. У него не оставалось сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Хотя,
надо признать,Белый не обманул. После елового веникамышцы на спине и в руках
болеть перестали. Испугались, наверное.
А теперича щелоком сполоснсмся. Видано ли дело, полнуюседмицу без бани! Тут
без мочалки не обойтись...
Андрейпочувствовал, какнанегочто-товылили,прошлисьмочалкой,но
отозваться смог, только когда его перевернули на спину:
— Я сам, Пахом.
— Да лежи уж, дитятко. Ты после горячки, такому в слабости стыда нет.
Где-то через полчаса, дважды ополоснувшнсь и облачившись в чистые рубахи, они
выбрались на лавку на улицу, хлебнулиоставленного на скамье холодного шипучего
кваса.
— Ну, чего скажешь,Андрей, Васильев сын? — откинулся набревенчатуюстену
дядька.
— Скажу, что, если это сон, то я папа Римский.
Пахом довольнозахохотал, отхлебнул еще квасу, налилполный корец, протянул
пареньку:
— Пей. Бопота многовышло, надобнопопить егозаместо, дабысушнякане
случилось. Хорошо. Силы старые ушли, ныне свежие появятся.
— Скоро?
— Скоро,барчук, скоро.КакматушкеОльгеЮрьевнеждать насктрапезе
закатной надоест, враз и появятся.
— Белый!!! — послышалсясостороныдомаженскийкрик. — Белый, тыгде?!
Боярыня кличет!
— Вот и оно, барчук. Хоть не хошь, а идти надобно. Вечерять пора.
В этот раз в трапезнойзастолом собралось семь человек. Кресло по-прежнему
пустовало,справа отнегосиделаздешняя хозяйка,внешнеивправду сильно
похожая на маму Андрея— ничего удивительного, что он обознался, когда пришел в
себя.Женщинапостоянно смотрелана Зверевакак-то по-собачьи,с мольбойи
радостыо,словно была чем-то перед ним виновата. Самого паренька посадили слева
от кресла.Дальше,за углом стола, сидел Пахом и еще трое мужчин, похожих друг
на другаокладистымибородамиисолиднымвозрастом. Захозяйкой,тожеза
поворотомстола,неторопливокушаласухонькаяженщиналетпятидесяти.
С
коричневым лицом,остроносая, с мелкимиседымикудряшками,онапоходилана
крысу, которой на голову натянули кусок овечьей шкуры. Андрей так решил, чтоза
хозяйский стол былидопущены самыедоверенные и заслуженные из слуг — —но он
вполне мог и ошибаться. Может, это родственники?
— Ты кушай, сыночек, кушай. Тебе силы восстанавливать надобно. Вот, карасиков
в сметаневозьми, поутруизКрестцоввыловили.Балык бери.Кашки, кашки не
забудь. Сыру передать?
— Нет, спасибо... — Андрей поколебался и добавил: — Матушка...
— Да ты кушай, кушай! Чего же ты не ешь совсем?
— Ой, матушка, ем, сколько влезает. А больше, не обессудь, не могу.
ПахомБелый на своем месте тихонько хмыкнул, его сосед опустил головуниже.
Крысинаястарушка,наоборот,вскинулась,нопромолчала.Хозяйкажелишь
улыбнулась:
— Ну,кушай,Андрюшенька,сколько сможешь...Насамомделе Зверев успел
одолеть уже большущую миску запеченных в сметанном соусе рыбешек — штукпять, и
каждая сладонь, — белесое заливное изкакой-то белой рыбы, обильно украшенное
луком и морковкой, сладкую кашицу из тыквы и пряную, с шафраном, щучью спинку. В
нормальной жизни этого хватило бы ему на неделю.
— Спасибо, очень вкусно. Но больше не могу.
— Благодарствуюза угощение,матушкаОльгаЮрьевна... —Пахомподнялся,
широко перекрестился и склонился в поклоне.
— Благодарствую, — повторил его жест сидевший рядом рыжебородый мужик.
— Спасибо, —еще раз повторил Андрей,поднялся, перекрестился, склонилсяв
поклоне и выбрался из-за стола.
— Устал, кровинушка моя? — Хозяйка жестом подозвала егоксебе,наклонила,
поцеловала в лоб. — Ну, иди, сыночек, отдыхай...
Дорогу в свою комнатуЗверевужепомнил, а потому легко нашел, несмотря на
сумерки, наполнившие дом. В животе было тяжело исладко, голова чуть кружилась,
глаза слипались— словно после бутылки пива.Андрей разделся догола, аккуратно
сложил одежду на сундук, забрался под одеяло, глубоко утонувв нежной перине, и
провалился в сон, едва коснулся головой подушки.
Почти сразу неподалеку зазвучал колокол — надрывно, упрямо, звонко.
«Телевизор, чтоли, соседивключили? — сквозь дрему подумалось ему. — Зачем
же в такую рань? Сегодня вроде воскресенье, в школу не нужно».
А еще онвспомнил невероятный сон, чтопричудился ночью. Что он— барчук в
богатой усадьбе, что ловко стреляет из лука и умеет правильно драться на ножах.
Андреюдажебыложалкооткрыватьглазаи возвращатьсявэтотскучный
однообразныймир,гденужнозубритьматанализи органическую химию, где на
завтрак кормят сосисками и макаронами с кетчупом, а потолки всегда белые, словно
саван.
Но вставать, хочешь не хочешь, все равно нужно. Вкровати ведь всюжизнь не
проведешь.
Он откинул одеяло, селв постели и открыл глаза.Закрыл иснова открыл, не
зная — радоваться увиденному или огорчаться?
— В общем, в школу я сегодня не ходок, — сделал он верный вывод, дотянулся до
сундука и через голову влез в рубаху. Опоясался, раз уж дядька так учил, натянул
порты, шаровары. Встряхнул портянки, вспоминая, как их нужно наматывать.
Тут дверь приоткрылась. В комнату заглянула Варвара, коротко поклонилась:
— Доброе утро, Андрей Васильевич, — и принялась расправлять одеяло.
— Ты чего? — от неожиданности не сразу нашелся Зверев.
— В светелке приберу, Андрей Васильевич, — оглянулась через плечо девушка.
В простеньком белом сарафане — только волосы прикрыты блестящим бисерником, —
она без тени смущения крутилась у него в спальне,старательно застилая постель.
В отличиеотВики, ухо у неепроколото не было,иникакихсережек в нем не
блестело. Но в остальном... Просто невероятно!
— Варя...
— Что, Андрей Васильевич? — с готовностью оглянулась она.
— Я хотел сказать... Ты красивая, Варя. Ты очень красивая.