Зардевшись, девушка пригнула голову и продолжила свое занятие.
И что дальше? Будь он в своем мире, мог бы предложить ей сходить в кафе или в
кино,надискотеку,съездитьзагород.Ачто здесь? Что можнопредложить
девчонке в этом мире, чтобы как-то завязать отношения? Нев церковь же ее звать
или на Сешковскую гору за приключениями?
Тут всветелку заглянулПахом и довольнопригладилбороду,увидевпочти
одетого Андрея:
— От, чудеса какие баня за един раз с немощными людьмитворит! Тыферязь не
надевай, барчук. Я сейчас поддоспешник принесу. Разомнешься после ночи.
Поддоспешником оказалась плотная и короткая, допояса, курткаиз войлокав
палецтолщиной, с застежками-крючкаминалевом боку. Вэтом облегающемтело
валенке Андрею сразусталожарко— ноеслибы Белый ограничился толькоим!
Застегнувпареньку крючки, он открыл сундук под иконой и с усилием вынул черную
шелестящую кольчугу:
— Поднимайруки, барчук, помогу облачиться...Гибкая железнаяброня весила
килограммов двадцать исразу навалиласьнаплечи,прижимая Зверева кземле.
Однако дядькаэтого,кажется,вовсе незаметил, указал только нависящую на
стене саблю:
— Пояс не забудь! Пошли.
Наулице,возле крыльца, их ждалидващита и меч в кожаных ножнах.Пахом
обнажил его, рассек воздух:
— Для начала попроще будем. Все же слаб ты пока. Уменя меч тяжелый, утебя
сабля легкая. Бери щит. Как рубиться, помнишь? Места где слабые? Давай!
Андрей,естественно, ничегоподобногоне помнил,но решительноринулся в
атаку,норовя длиннымклинком достать голову своегоучителя. Не тут-тобыло!
Круглый деревянный щитзакрывал,казалось, Пахома целиком, и Зверев безтолку
вился вокруг, пытаясь ткнуть его сверху или сбоку острием клинка. Междутем меч
Белого, неожиданновылетая из-за щита, то и дело стукалЗверева то по руке, то
по ноге. Паренек сновапришел квыводу, чтоконечностиподрезать проще,чем
добиратьсядогорлаиголовы, немногоувеличилдистанцию,уходяиззоны
поражения мечом, но зазевался и получил довольносильный удар пахомовским щитом
в грудь.
— Что жетыослаб-то так, барчук?! — укоризненно покачалголовой дядька. —
Сколько раз тебе сказывал: щитом, коли враготкрылся, завсегда бить сподручнее!
На нем заточкинет,им и по железу колотить нежалко. Щит тяжелый —иброню
пробьет, и кирасу выгнет. А бездоспешному все ребраразомпереломает. Понял? И
еще... Вижу,сразить менятебе хочется— голову снести алигрудьпроколоть.
Желаниеэто доброе, датокмодляпоединкаболе годное, не для сечи. Всече
времени завсегда в обрез, да и силу беречь надобно. Посему шибко к победе полной
не стремись. Твоедело — убратьворога, дабы на поле не мешался, ивсе.Руку
заметил — отсекай, и дальше наступай. Ногу кто выставил —ее руби, и забывайо
вороге. Жив,нежив —тоуж не важно. Важно — не рубится он более нис кем.
Упал, убежал — его дело. Кровь из жил вытечет — все едино преставится. До головы
вражьей добраться — хлопот много,а проку никакого. По колену его стукни, чтобы
упал ине мешался, и все.Поединок честный — дело доброе. Но в сечеуцелеть —
важнее. Все, бери щит. Нападай!
Андрейкрутился вокругПахома довольно долго.Кольчуга—всеравно, что
рюкзак на плечах, даи щит с саблей легкими только первые десять минут кажутся.
СамЗверев в своем бы теле умер минут за двадцать. Барчук же,обливаясь потом,
отвалился на перевернутую бадью где-то через полтора часа. Говорить он не мог—
только дышал широко открытым ртом.
— Слаб ты еще после горячки, дитятко, — покачал головой Пахом, который, даром
чторазав тристарше,дажене вспотел. — Анфиса, воды от колодцапринеси!
Андрею Васильевичу умыться.
Ты пока отдохни,барчук.Броню,какназавтрак
покличут,неснимай. Боярынянеосерчает.Опосляверхомк Барсучьему лесу
поскачем. В седлеотдышишься. Что же ты запамятовалсовсем, какнеуставать,
клинком работая? Ты его не держи все время-то. Как не нужен — повесь перед ногой
алина сгибрукиположи,на плечо,дахотьи на щит. Сабля лежит—рука
отдыхает... Ну, да припомнишь еще...
Если раньше Андрейопасался того дня, когда ему придется подняться вседло,
то теперьонждал этогочаса снетерпением.Ноги гудели,горелиогнем,а
кольчуга продолжала давить на плечи при каждом шаге. Хоть ты к столу иди, хоть в
отхожееместоотлучайся.Возможностьпосидетьвседле,свесивноги,
воспринималась им как шанс на райское блаженство.
И действительно, ездить на коне оказалось совсем не так трудно, как ондумал
раньше. Может, гнедой скакун был очень умным и сам угадывал, куда нужно скакать.
А может — навыки управления лошадью сохранились в «подкорке» его нынешнего тела,
н Андрей, не зная, что делать, просто не мешал.
Шпорему не полагалось.Впрочем,Зверев ничуть не огорчился оттого, что не
будет колотьшипаминесчастное животное.Затобарчукуполагаласьрогатина:
трехметровоекопьесобоюдоострымнаконечником,похожимнакороткий,
тридцатисантиметровый меч,и толстымдревком.Пахом, разумеется, отправился в
путь налегке. Без пики, безкольчуги. Толькосменилна поясе меч насаблю да
повесил позади седла саадак с луком.
Проехав спокойным шагом версты три по дороге, тянущейся от усадьбы всторону
Великих Лук, Пахом свернул на недавно скошенный луг, пустил копя вскачьи через
минуту натянул поводья возле одинокостоящегодуба. Дерево было невысоким,но
раскидистым.На однойизветокслегкапокачивалсянадвухметровойвысоте
объемный чурбак размером сторс человека. Деревяшка носила следы многочисленных
«ранений».
— Попятно, — опустилрогатину Андрей. —Ядолжен разгоняться и бить копьем в
это полено?
— Нет, барчук, с ним успеется, — покачал головойдядька, закидывая наветку
тонкуюверевочкуспривязаннымснизу стременем. —Ты должен разгонятьсяпо
тропинке во весь опор и нанизывать на рогатину эту железку.
— Но ведь ее ветром раскачивает! Как в нее попадешь?
— А тыдумаешь,в сече тебе кто-то голову или плечоподострие подставит?
Они, поди, тоже будут уворачиваться. Нотывсеравнопопасть должен. Всегда.
Поезжай, разворачивайся и скачи.
* * *
Это продолжалось день за днем. Андрейстрелял с лука — стоя, сседлаина
скаку, — он толовил копьемраскачивающеесястремя, товрезался рогатинойв
тяжелый чурбак. Он рубился на мечах со щитом и без, метал легкийбоевой топорик
и бился им против трех выбранных дядькой холопов. Он резался на ножах,прятал в
рукавекистень,апотомсодногозамаха плющилим расставленныеБелым на
ступеньках, перилахили земле шишки. Кольчугу поначалуносилчерездень,но
где-тонеделичерездве снималееуже только на ночь, отчеготело начинало
казаться невесомым, парящимв воздухе.Однако насладиться этим полетом Звереву
никак не удавалось, поскольку каждый вечер он проваливался в сон, едва добирался
до постели,адуматьмогтолькоопостоянноноющих отнатугимышцах. Он
ухайдакивался так,чтомысли оВарена времявылетели изголовы.Радовало
только, чтоуправляться с оружиему него получалось.Тело неплохо помнило то,
чему его учили раньше — да и сам Зверев был совсем не дурак.
Наулице тем временемустановилась слякотная осень, дожди всечащеи чаще
загоняли Пахомаиегоученикав дом или в терем — с лука тут не постреляешь,
рогатиной не размахнешься, разве что к ножу и кистеню приноровиться можно.