Из неевыходили два
шипа, вверху ивнизу,которые попадалив отверстия соответственнона полуи
потолке. Вдоль косяка шлакожаная полоска — наверное, чтобынедуло. Это была
перваядверьбез петель, которуюЗвереввиделв своейжизни.Забавно, что
наркотический сон способен предусмотреть подобную мелочь. Сны, вообще-то, обычно
ограничиваютсяперебираниемтого, чтоесть в памяти, иникогда не показывают
ничегоновогоиневедомого.Атут—натевам!Дверьбезпетель,на
поблескивающих салом подпятниках.
— Идем, барчук. Матушка, небось, заждалась.
— Да, идем, — кивнул Андрей, притворяя дверь за деревянную ручку.
В широкойгорнице, наугол которойвыходила лестница, ничегостранного не
обнаружилось, если не считать бревенчатого потолка, затянутых чем-то, похожим на
пергамент,оконисплетенныхизтряпочныхобрезков половиков.Лестница со
скрипучимиступенькамитожемалоотличаласьоттех,покоторымЗвереву
приходилось бегать в реальности. Ну, деревянная, а не каменная, какв школе или
дома — что с того?
Затотрапезнаяпоразилаего изрядно. Помещениебылоразмером споловину
баскетбольной площадки, потолок подпирали четыре стоящихровнымрядком, резных
деревянных столба. Укрытые скатертямистолы разворачивались ко входу основанием
буквы «П» и могливместить, наверное,с сотню гостей — и то если не тесниться.
Вдоль столов тянулись укрытыетолстыми пушистыми коврами скамьи,новоглаве
столавозвышалось кресло— разумеется, резное, темно-темно-красное,с высокой
спинкой,обитой чутьболеесветлым бархатом,иширокимиподлокотниками, на
каждом из которых легко разместилсябы обед из школьной столовой: две тарелки с
супом ивторым, компот и два кусочкахлеба.Ещедля ложки, вилки и тарелки с
пирожком место бы осталось.
Пирожки, кстати, имелись в наличии: низкое блюдо с десятком румяных пирожков,
деревянный ковш, над которымструился белый парок, и массивные бутерброды ждали
его на углустола,справа откресла.Андрей ощутил, какунегоивправду
засосалопод ложечкой, быстрым шагом прошел кугощению,перебросил ноги через
скамью, сел.
— Кушай,кушай, сыночек, — предложила стоявшая рядом «матушкабоярыня Ольга
Юрьевна», но стоило ему протянуть руку к пирожку,каконаиспуганно охнула: —
Как же ты, не помолившись, Андрюша?
Зверевзамер отнеожиданности, но сюжет забавного сна решилнеразрушать,
сложил руки перед грудью, пошевелил губами, размашисто перекрестился, после чего
ухватил облюбованный пирожок и принялся уплетать.
Пирог оказалсясрыбойигрибами.Сочетаниенеожиданное —нонавкус
приятное. Вот только тесто было суховатое. Паренек придвинул к себе ковш литра в
полтора, отхлебнул светло-коричневогонапитка нпоперхнулсяот неожиданности:
горячий напиток былзлобнопряным,внем ощущаласьи корица,и миндаль,и
ваниль,имед,ичто-тооченьтерпкое,и,кажется,дажеперец.Андрей
прокашлялся, снова отхлебнул.Теперь, когда он былготов к такому невероятному
букету пряностей, жгучий напиток легкопроскочилв горло.Юноша почувствовал,
как онсразу разлился по жилам,согреваятело докончиков ушейи пальцев на
ногах, взбодрил разум, прогнал остатки сонливости.
Отставив ковш, Андрей потянулксебебутербродс толстымломтем копченой
рыбы... и замер. До его сознания наконец дошло странное понимание того, что все,
чтоонтолько чтоел,. — вкусно. Причемугощение не просто имеловкус — оно
имело вкус ярко ощутимый, а напиток — даже резкий.
— Что ты,дитятко? —забеспокоилась боярыня. — Поперхнулся? Такты сбитнем
запей.
Андрейкашлянул, сделалпаруглотков.Сбитеньбылгорячим,остреньким,
сладким. Острым и сладким настолько, что даже наяву такой вкус не часто ощутить.
.
Во сне со Зверевым случалось всякое.
И в пропасть падал, и «Хорнеты» сбивал,
и вморе купался, и шашлыки ел. Но и невесомость падения, и холод морской воды,
и жаргорящего самолета, ивкусшашлыковвсегдабылислегка«картонными»,
ненастоящими. Огонь не обжигал, холод не выстуживал. Пища осязалась, но не имела
вкуса. А тут...Он — ощущал! Он чувствовалвкуседы,вкуснезнакомый, вкус,
которыйневозможно придумать,а уж— тем более —вообразитьвосне, увидев
глазами.Эта была такаяженастоящаяеда, какта, что онелв столовой. И
вдобавок — она утоляла голод и жажду. Во сне же, как известно, сколько ни ешь, а
если голоден — голодным и останешься.
— Ты кушай, кушай, — напомнила женщина.
— Спасибо... —Он откусил край бутербродасрыбой, принялся медленно жевать,
теперь уже вполне сознательно прислушиваясь к ощущениям. Это была рыба, по вкусу
похожаянафорель, нотолькобелая.В меружирная,вмерусочная, почти
несоленая. Настоящая...
— Господи,как оголодал, кровинушка, —погладила егопоголове боярыня. —
Прямо с хлебом балык кушает!
— МатушкаОльга Юрьевна, —заглянулавдверь пухлая женщина в повойнике и
белом платьес коротким рукавом. — В погребе,никак, крынки с гусямитушеными
потрескались.
— Да ты что? — охнула боярыня и быстрым шагом устремилась к ней. В дверях она
оглянулась, кивнула: — Кушай, Андрюша, кушай. Вечерять нескоробудем, — и вышла
из комнаты.
Оставшись без присмотра, Зверев расслабился, хорошенько приложился к ковшу со
сбитнем,съелкопченуюрыбу,закусилпаройпирожков.Вживотепоявилась
приятная, неправдоподобная для сна тяжесть. Наелся.
Он встал, подошелкокну, ноиздесь выглянутьна дворне смог — вместо
стекол в раме стояла сеточка из ромбовидных пластин слюды.
Юношапожалплечами,вышелизтрапезной,пересек подлинномуполовику
горницу, приоткрыл одну дверь — за нейоказаласьбольшая комнатаскирпичной
печью. Толкнул другую — там было просто помещение с лавками, на одной из которых
дремал бородач в засаленной рубахе ипортах. За третьейдверьюоткрыласьеще
горенка, застеленная половиками, снесколькимискамьями.Носамое главное—
здесь на стенахвисело несколько кафтанов, душегреек и тулупов, стоял целый ряд
сапог,полусапожеки низких туфель, болталось надеревянных штырях сдесяток
картузов и шапок разного размера и фасона. В общем — прихожая.
Андрей пересек комнатенку, ссилой толкнултяжелую створку,сколоченную из
досок в ладоньтолщиной,изажмурился отударившего в глаза яркого света. Он
оказался навысокомкрыльце,поднятом чад землей не меньше, чем на три метра.
Сверху оно было крыто уложенными встык досками сосмолистыми подтеками в щелях,
ступени уходиливниз вправо, вдоль самой стены, а впереди... Впереди открывался
видна обширный двор, который можно былобы назвать хозяйственным,если бы не
два могучих камнемета,что стояли нодальнимуглам,метясь куда-то Андрею за
спину.Между ними тянулась стометровая земляная стена, в которойтемные пещеры
(а каких еще назвать?)чередовались с жердяными загородками. Поверх стены шел
частокол вполторачеловеческих роста высотой с частыми бойницамиразмеромс
головуиещетремядовольноширокими.Напротивкрупныхбойницстояли на
деревянных станинах длинные, метра по два, арбалеты с деревянными дугами.Возле
одного из нихболталидвамужика в долгополых коричневых кафтанах, опоясанные
саблями.Если прислоненные к тыну копья принадлежали тожеим, то это наверняка
был караул. Или стража — как она тут должна называться?
ПоразилоЗверевато, что суетящиеся во дворе людисовершеннонеобращали
вниманияна стольфантастическиеагрегаты. Ониневозмутимо занимались своими
делами.