- Простить не можешь Ирины!
Чертыханов с Мартыновым, подойдя, взяли его за плечи и вытащили из толпы, поставили на ноги.
- Иди, - сказал Чертыханов зло.
- Идти? Куда мне идти? - Сердобинский, недоуменно мигая, вертел головой, спрашивая то Чертыханова, то Мартынова: - Куда мне идти? Что вы хотите со мной сделать?..
- Туда иди. - Прокофий махнул рукой в сторону ворот. - Иди, говорят тебе. Пока жив! - И подтолкнул его прикладом автомата. - Пошел!..
Сердобинский, испуганно оборачиваясь, сделал сперва несколько неуверенных шагов, как бы крадучись, на полусогнутых ногах. Затем припустился к воротам. Из карманов его свисали и болтались длинные желтые ленты шелковых чулок.
Я обернулся к остальным.
- Вон отсюда! - крикнул я. - Чтоб духу вашего здесь не было. Вон!
И люди, будто листья, подхваченные ветром, вскочили и кинулись со двора.
Первым, запрокинув голову, выставив острый кадык на длинной верблюжьей шее, рысил кассир Кондратьев.
У железных решетчатых ворот остановились, молчаливо, с ожесточением отталкивая друг друга и пробиваясь на волю.
Чертыханов с осуждением покачал головой.
- До чего же неорганизованный народец, как овцы! - Подумав немного, добавил: - Впрочем, когда смерть подойдет вплотную и положит костлявую руку на плечо, тут не только побежишь - полетишь. Крыльев нет, а взлетишь, как по нотам. Товарищ капитан, разрешите навести порядок?..
Сержант Мартынов сердито спросил часовщика, который с тихой улыбкой наблюдал за давкой у ворот.
- А ты почему не бежишь? Ишь прогуливается, храбрец какой...
- Я не храбрец, - сказал человек в длинном пальто. - Не буду хвастаться. Я старик и потому кое-что вижу больше и глубже другого... Я понял, что этот молодой капитан - человек мужественный. А мужественный человек никогда не бывает жестоким. - И тихо поплелся к выходу.
Группа задержанных, в которой находился и главный инженер, тоже двинулась к воротам, но я их остановил.
- А вы будете переданы в распоряжение военного трибунала.
Подойдя к Ирине Тайнинской, я тихонько притронулся к ее плечу.
- Почему не уходишь? Чего ждешь?
Ирина посмотрела мне в глаза.
- Лучше бы ты меня пристрелил. - Она с усилием отделилась от стены и медленно пошла к воротам, туго прижимая к бокам локти. Чулок, лежавший на ее пути, она отшвырнула ногой.
Я стоял посреди двора и с грустью смотрел вслед Ирине. Мне казалось, что вместе с ней отодвигалась, уходила - все дальше и дальше - пылкая и влюбленная моя юность.
17
Майор Самарин разрешил мне отлучиться из батальона по срочному и неотложному делу, приказав к шестнадцати часам быть на месте. Чертыханов, отыскав автомобиль, доложил:
- В полной исправности и с шофером! Но только грузовик, товарищ капитан. Вам для какой надобности машина: перевезти что-нибудь или прокатиться желаете? Если прокатиться, то мы легковую живо спроворим.
- Ладно, поедем на грузовике.
Я сказал Браслетову и Тропинину:
- Вернусь к четырем часам. Действуйте в зависимости от обстановки.
Мы проехали по Пушкинскому бульвару, завернули на улицу Горького и остановились возле дома, где жила Нина. Я взбежал на третий этаж и позвонил в квартиру.
Нина ждала меня, одетая по-домашнему в ситцевый, яркой расцветки халат, перетянутый в талии узким поясом, свежая, еще немного сонная, как в ласковое утро мирного времени. В полутемной передней мы постояли немного, обнявшись, безмолвно, едва дыша. От запаха ее кожи и волос у меня опять сладко закружилась голова.
Она указала на столик у зеркала, где стояла фарфоровая собака с красным высунутым языком, - мой подарок Нине в день ее рождения.
- Ты не забыл этого пса? Как поставил его на это место, так и стоит вот уже два года... Есть хочешь? Я приготовила тебе завтрак, не думай, пожалуйста, что я незаботливая хозяйка...
Мы прошли в столовую, огромную и пустую. Стол, сверкавший свежей скатертью, был накрыт на двоих.
- Я сейчас сварю тебе кофе, - сказала Нина. - Посиди на диване или пройди к папе.
- Он разве дома? - спросил я.
- Нет, конечно. Улетел по делам на Урал.
- Ты его еще не видала?
- Нет. И едва ли скоро увижу... Что ты на меня все смотришь? Пожалуйста, не смотри так... Краснеть заставляешь... - Она и в самом деле внезапно и жарко заалела, от опущенных ресниц на лицо легли едва уловимые тени, а ладони невольно заслонили горло - знакомый жест, выражавший ее отчаянную застенчивость.
- Не надо кофе, Нина. Оденься поскорее, мы должны ехать.
- Куда, Дима?
- Потом узнаешь.
- Хорошо. Я сейчас. - Она ушла в спальню и через несколько минут явилась одетая, строгая и сдержанная. - Мы можем ехать.
Спустившись к машине, я велел Чертыханову сесть с шофером, а мы с Ниной влезли в кузов, встали, держась руками за крышу кабины. Нина не допытывалась, куда я ее везу, лишь внимательно поглядывала на меня.
- Наш сын должен носить мою фамилию, - сказал я.
Сощурившись от встречного ветра, Нина улыбнулась и чуть-чуть ближе пододвинулась ко мне.
Грузовик летел вдоль улицы Горького. Движение людей из города заметно сократилось... По Садовому кольцу шли войска, целые соединения, прибывшие из Сибири, с Дальнего Востока, из забайкальских степей. Нестройными колоннами шагали бойцы, с изумлением озираясь на каменные и молчаливые строения столицы; лошади, звонко цокая подковами по асфальту, тащили пушки, повозки, кухни; медленно пробирались машины с боеприпасами. Рота за ротой, полк за полком... Я знал, что каждую дивизию, новую часть, прибывшую из глубины России к фронту, проводили по улицам Москвы - пусть москвичи знают, что у нас есть свежие боевые силы, способные остановить вражеские армии.
Шофер, немолодой уже человек с небритыми впалыми щеками и угрюмым взглядом, подвез нас к первому попавшемуся загсу. Я выпрыгнул из кузова и помог Нине сойти. В помещение вошли все четверо.
Загс был закрыт. На замке висела, как брелок, большая сургучная печать. Мы с Ниной переглянулись, я уловил в глазах ее разочарование. Чертыханов, как бы в отместку за такой прием, два раза стукнул кулаком в дверь.
- Удрали, черти! Мы сами виноваты, товарищ капитан: всяких задерживали, а вот эти бюрократы не попались. Мы бы попридержали их для такого случая... Но ничего, не огорчайтесь, не один загс в Москве.
Мы опять забрались в кузов. Машина помчалась по пустым улицам и переулкам. Студеный ветер бил в лицо, свистел в ушах, срывал с ресниц Нины слезы.
- Тебе холодно? - спросил я ее.
- Нет, что ты!
Мы заезжали еще в три загса. Они тоже были закрыты. Нина совсем приуныла. Она озябла, но в кабину перейти не соглашалась. Я торопил шофера.
Наконец нам повезло. На Красной Пресне в большом здании райкома и исполкома мы отыскали дверь с табличкой "Загс". В комнате полная женщина в распахнутом пальто укладывала в ящики толстые книги, картотеки, ловко забивая ящики гвоздями.
- Эй, тетя, оторвитесь-ка на минуту от ваших гробов! - сказал Чертыханов, подойдя к ней. - Успеете еще заколотить.
Женщина бросила на ящик молоток, обернулась к нему.
- Ну? - Шерстяной платок сполз ей на плечи, открыв растрепавшиеся волосы с прямым пробором, щеки женщины пылали от работы.
- Поженить надо людей, - объяснил Прокофий, кивнув на меня и Нину. Занесите их в книгу, документ выдайте.
Женщина села на ящик, усмехнулась, оглядывая нас.
- Ну и времечко выбрали для женитьбы...
- Для женитьбы Михаил Иванович Калинин расписания не устанавливал, ответил Чертыханов. - Кто когда захочет, тот тогда и женится, как по нотам. Ваше дело, тетя, скрепить государственной печатью их брачные узы.