Теперь по ранее пробитому протоколу черед вести встречу достался сыну алмазного родника. Он принял в рудиментные ладошки у свежеиспеченной Бритни картуш и перо, и, прежде чем оставить размашистый иероглиф, объявил:
– По доброй воле, при светлом сознании, и по соизволению тех, кто повелевает моим здравием, я, бригадный цинь-генерал Китайской Небесно-Народной Армии, кавалер Ордена Священной Горы Сычуань, первородный сын алмазного родника Чан-чинь-Чан, подписываю Договор о вечной и беззаветной дружбе со скандинаво-германским пантеоном, представленным здесь и сейчас в лице ост-кайзера, рожденного от норны иницианта высшей магии, гения геометрической красоты Гребахи Чучина, командарма цитадели «Старшая Эдда».
Мимолетные напряги остались в прошлом, консенсус удался. Представители сторон бурно зааплодировали. Выждав, пока овация не иссякнет, усатый дракон продолжил:
– Рамочным соглашением к договору прилагается пакт о том, что наша сторона берет на себя обязательства не размещать и бдительно содействовать неразмещению иероглифической символики на любых рекламоносителях в границах Северо-Западного региона России[26] . Со своей стороны наши новые друзья обещают приложить все силы для более широкомасштабного проникновения технологий беспроводной связи в пределах территорий, носящих у здешних варваров название Северо-Западный регион России[27] .
Суверенитетный парад понтов остался в мрачном прошлом. Последовал облегченно-истеричный шквал аплодисментов, низовые участники встречи были натурально счастливы, что проблемы рассосались в прах. Высокие стороны жизнеутверждающе окропили перья в кубках и подмахнули бумаги.
Но время неумолимо утекало, Гребаха витиевато извинился и вернулся в скованную пышной ореховой рамой картину, верные слуги водрузили ее на трон во главе длинного стола. Точно такой же трон по правую руку оседлал дракон. Потянулись рассаживаться остальные, китайцы налево, эддовцы – направо.
Жеребенка кобольды плюхнули в подоспевший кипяток котла и умаслили тремя литрами корейского соуса, пусть проникнется. Набежали официанты. Все сержант-вампиры, подобострастно поедающие рассевшихся глазами, профессионально ловящие малейший жест, облаченные в безукоризненные смокинги и белоснежные жабо. Зазвенели ножи и вилки, проворно защелкали палочки...
* * *
Почти у самого перрона, страховочно прижавшись к колонне, стоял тесный книжный ларек, совсем незаметный рядом с масштабным готическим тортом «Старшей Эдды». И именно его невзрачность привлекла секретарей договаривающихся сторон для согласования параграфов приватного, откровенней говоря, стократ более важного, чем официальная версия, приложения к Договору о вальхалло-даосской дружбе.
Сидели на глянцевых стопках книг, говорили притушено вполголоса, сиюминутно озираясь – специфика жанра. Но любые слова секретарь китайской делегации отцеживал, не снимая с лица блаженную просветленную улыбочку, иногда, куда деться, выглядящую издевательски.
– Я бы сразу хотел подчеркнуть, уважаемая статс-гарпия[28] Елена Доус, что мне свыше приказано настаивать об исключении из предмета торга душ, почивших или погибших на обсуждаемой территории вьетнамцев. – Секретарь был облачен только в оранжевую рясу, тусклый дежурный свет бликовал на безупречно выбритом темени. Из-под яркой тряпки торчали худые ноги в ципках.
От одного взгляда на рискованно легко одетого китайца, статс-гарпия хохлилась и топорщила пепельно-грязные перышки, а тому хоть бы хны. Прижимая ладонью к прилавку норовящий свернуться трубочкой свиток соглашения, секретарь только улыбался, но в противовес улыбке отпускаемые на волю его слова не содержали ничего забавного:
– Вообще, мне бы хотелось изначально согласовать официальное признание вашей стороной непреложного факта, что все души лиц восточной расы априори относятся к нашей прерогативе. В ином случае пятый мандарин посольства Фэн Мэнлун Беззвучные Пьесы откажется поставить на документе свою подпись.
Статс-дама с гораздо большим удовольствием сейчас присутствовала бы не здесь, а за уютной стеной замка, откуда долетали свидетельства душевного банкета: гул здравиц и тостов, музычка, звон хрусталя. Но служба есть, как известно, почетная обязанность...
– Это совершенно не исполнимое требование, – снисходительно, но зябко, пожала открытыми плечами гарпия, – в случае утверждения данного постулата мне бы пришлось взаимообразно требовать, чтобы ваша сторона не пыталась претендовать на душу любой персоны, представляющей любую недальневосточную народность, обитающую по сию сторону Уральских гор. – Свободной от свитк рукой монах перебирал дюжину бобов, как четки.
– Ладно, я попробую уговорить Фэна Мэнлуна Беззвучные Пьесы отказаться от претензий. Но тогда и вы должны пойти мне навстречу, мы очень обеспокоены экологическим состоянием мировоззрения представителей вьетнамского народа, прозябающего на севере России.
– Я готова пойти на данную уступку, то есть, уступить оптом все астральные тела представителей славного вьетнамского народа, если с вашей стороны встречу согласие по следующему вопросу. Мы считаем, что особые условия секретного соглашения не должны касаться душ представителей малых народностей русского Севера – от Ингерманландии до Аляски. Эти души должны учитываться в общем пакете.
– Не слишком ли жирно? Боюсь, это жутко не понравится четвертому мандарину посольства Ли Юю Чаша, Мир Отражающая.
С обложки «Ночного дозора» на статс-секретаря смотрело украшенное окладистой бородой лицо, не имеющее к содержанию книги никакого касательства. Пока это лицо недовольства не выражало.
– У вас тоже прекрасный аппетит, уважаемый просветленный.
– Ладно, но предупреждаю, и Фэн Мэнлун Беззвучные Пьесы, и Ли Юй Чаша, Мир Отражающая покинут ваш гостеприимный чертог с чувством затаенной обиды. Если это вас не останавливает, я готов зафиксировать параграф.
Из ворот замка, пошатываясь, выбрался на мостик кобольд Титут, небдительно оглянулся и справил малую нужду через перила.
– Мне безмерно жаль, но я руководствуюсь заботой об вымирающих народностях. Не в нравственных нормах Западной цивилизации лишать кого бы то ни было права выбора.
– Ну что ж, я фиксирую? – оранжевый был вынужден сложить бобы себе в «юбку».
– Пожалуйста, на двух языках.
Бритоголовый монах не долго скрипел по пергаменту перышком:
– Также за рамки особых условий я настаиваю вывести местные персоны европейской расы, исповедывающие исконно восточные религии: буддизм, ламаизм, конфуцианство, особо хочу подчеркнуть – кришнаитство. Со своей стороны мы согласны не претендовать на души всех без исключения лиц, не зависимо от расовой принадлежности, исповедующие классические западные религии: католичество, протестанство... вплоть до западных вариантов язычества.
– Вы, уважаемый шестой мандарин посольства Лиин Мэнчу Двенадцать башен, забыли при перечислении все формы западного баптизма. Если вы приплюсуете к перечню и их, мы легко согласимся с вашими условиями.
– Но ведь это напрямую противоречит полученному мной от третьего мандарина посольства Байхуа Вэньяна Камень Склони-Голову директиве. – Поскреб голую ногу, будто блоха укусила, представитель Дальнего Востока.
– Не смею сомневаться, что просветленный шестой мандарин сумеет уговорить третьего мандарина. – Дама вскользь срисовала выражение лица на обложке «Ночного дозоры», ею были довольны.
– Записывать параграф, что ли? Не уверен, что столь жестокие требования лягут на бумагу каллиграфически красиво.
– Но ведь это пока черновик, потом вы перепишете документ набело.
По наклонившемуся темени монаха побежали блики, заскрипело перышко. Через стену замка перелетела пустая бутылка из-под рисовой водки и превратилась на мраморе в осколки.
– И самое главное, ментальности, идущие общим пакетом. – Не поднимая головы от свитка, осторожно пробубнил оранжевый. – Я уполномочен предложить вашей стороне разделить души честно – по пятьдесят процентов.
Вжатые плечи восточного секретаря помогли статс-гарпии найти нужные слова:
– Пусть вся горячая десятка мандаринов заработает оскомину, забота об экологической нравственности региона не позволит «Старшей Эдде» согласиться на столь гремучие условия. Не подлежит обсуждению, что по своей ментальности жители данного региона существенней ориентированы на Запад. И мы из сочувствия к их чаяниям никак не можем согласиться на озвученные проценты. Ведь сие может привести к глубокому душевному кризису у подавляющего большинства особей.
Монах взвился, бобы рассыпались:
– Ты права, о нерожденная человеком! И как это я сразу не догадался. Что твоя забота о местных сущностях имеет столь добродетельный смысл! Но если уж ты решила помочь местным аборигенам оказаться на истинном пути, когда загробный мост раздвоится, то лучше, чтобы помогали в полную силу обе стороны. Ведь мы не менее вас озабочены экологией здешних душ.
– Никто не тщится помешать вам нести свои идеи в массы, – сморщила обиженно крючковатый нос гарпия.
– Конечно, мои секретарские полномочия не столь обширны, но хочу сказать объективно, оба командарма останутся недовольны, если приватная часть документа не будет согласована из-за женского упрямства...
– Не трахают, не дрыгай ногами, – брутально прервала надувшегося монаха гарпия. – Никто не требует, чтобы Восток остался вне процесса экологической гуманизации местных душ, делимых общим списком. Я считала, что «Эдде» по силам обеспечить экологическое благоденствие девяноста процентам ушедших в мир иной. Теперь я вижу ваше стремление разделить наши тяготы, и согласна, что вы, из своего прекрасного далека, в силах спасти пятнадцать процентов душ.
– Как же так? – возмутился бритоголовый. – Значит, наши жертвы будут в шесть с хвостиком раз меньше ваших?!
– Но зато они будут в самом опасном месте! – с живостью подчеркнула статс-гарпия, – пусть это будут души ассимилирующихся здесь лиц кавказской национальности, которым так тяжело вдали от Родины.
– Нет! Я не имею морального права согласиться на облыжное пренебрежение к прочим душам, которые запросто смогли бы обрести счастье при других условиях! – решительно пнул рассыпанные бобы оранжевый. – Я весь бледнею и покрываюсь холодным потом при мысли о страшной опасности, угрожающей неприкаянным сущностям. Я полагаю, что обе стороны должны здраво оценивать свои возможности в экологическом ракурсе. Тридцать на семьдесят, это цифры, на которые я готов вырвать у более заслуженных мандаринов согласие.
– Я здесь услышала самые разные аргументы, и мне безмерно было приятно, что со мной говорили не как с секретарем или гарпией по сущности. А как с женщиной. Не надо прятать глаза, уважаемый просветленный шестой мандарин посольства Лиин Мэнчу Двенадцать Башен, именно ваши готовые сорваться с губ, но оставшиеся невысказанными комплименты заставляют меня вопреки наставлениям руководства согласиться прописать в черновике секретного документа пропорции в восемьдесят на двадцать. Но!
– Еще и но!?
– Договор вступит в силу через два года, когда влияние вашего эгрегора в регионе существенно усилится. – Статс-гарпия Елена Доус, не очень и стесняясь, оглянулась на книжную обложку.
Ей, бесспорно, были довольны.
Глава 10
Банкет с жертвоприношениями
Не скрою, быть может, я слишком доверял
Рекламным картинкам и журналам
Быть может обманчив мой хрупкий идеал
Но это свойство всех идеалов.
Связать руки Антону никто не озаботился, без браслета простой смертный был для эддовцев безопасен, как кашель с расстояния в километр. Другого опасался старый эльф Харви Файнс и повел вверенную команду плюс пленника с самовольной девицей через длинную цепочку порталов, перемежая надпространственные прыжки путанными марш-бросками по мертвым заводским цехам, катакомбам теплотрасс и замороженным стройкам – они действовали на территории врага, и оберст не хотел привести на хвосте к «Эдде» следочеев волхв-дивизиона.
Часика через три с гаком старый оберст решил, что следы запутаны достаточно, и рискнул заказать следующий портал в метрополитеновские подземелья. Антон лишний раз тяжко вздохнул: ощущение, будто некто сквозь мир снов протягивает когтистую лапу, берет тебя за живое и тянет-потянет, изматывая душу, пока ты вдруг не осознаешь себя в незнакомом реализме. И тут надо, отставив ботанические переживания, быстренько уступить место следующему за тобой угрюмому ходоку, иначе преболезненно получишь тычок в спину злобным древком тяжеловесного боевого топора.
На сей раз, сделав первый шаг в незнакомом месте, Антон чуть не покатился кубарем. Под ногами оказались уходящие вниз ступеньки метрополитеновского эскалатора, рифленые будто вафли. Удержав равновесие, и отогнав закружившую у носа раннюю осу, Антон Петров в цепочке бойцов оттопал половину оставшейся до нижнего вестибюля спуска, и здесь вышагивающий впереди Харви Файнс поднял руку вверх. Гвардия остановились, кто-то даже задержал дыхание. Петров оглядывался, он плохо знал питерское метро, да еще по ночному режиму электричество упрямо экономилось на освещении, но, вроде бы, команда добралась до станции «Невский проспект».
Оберст стал вытворять воздетой ладонью щекотливые движения, среди которых Петров узнал только постылую козу «хэви метал». Внезапно прямо из стены у последних ступеней выползла костяная рука и засигналила что-то на языке глухонемых в ответ. Похоже, прибывшим в благодарность за правильно на пальцах показанный пароль милостиво разрешали остаться живыми. Прежде чем приказать отряду двигаться дальше, командир проглотил три куба слюны.
С застывших льдом продольно полосатых ступеней эскалатора отряд снизошел на бетон и мрамор, и Петров увидел то, чему его глаза были совершенно не благодарны: втиснутое в подземелье, будто гигант в детский матросский костюмчик, строение «Старшей Эдды». Через каменную, чуть не касающуюся потолка станции стену тяжело переваливался нестройных хор голосов. И еще: четыре до тошноты знакомые Андрюхе банши хаотично порхали под стеной, а за ними гонялся кто-то с завязанными черной повязкой глазами, в смокинге и шлепанцах на босу ногу.
– Не догонишь, не поймаешь!.. Ау, я – здесь!.. Меня не салить, чур, я в домике!.. – дразнили и хихикали колокольчиками счастливые барышни-исчадья.
Ловец так старался, что чуть не терял домашние тапочки, его траурный костюм успел собрать коллекцию жирных пятен, его китайские усики возбужденно топорщились.
Данная сцена принималась бы за норму в кокаиновом борделе или рядом с плантацией опиумного мака. Но рядом с цитаделью была категорически неуместна.
– Дальше ни шагу! – вцепилась в локоть оберста Катерина Кондаурова. – Против цитадели применено лишающее разума заклятие «Сода-солнце»! Я знаю, меня инструктировали!!!
– Я это страшное заклятие уважаю крепче всего в жизни, – внезапно подобрел взглядом старый оберст и повернулся к бряцающим кольчугами эльфам. – Ну, братцы, у кого нет нарядов вне очереди, разрешаю к веселью присоединиться до статуса грогги. К гостям не задираться, силой не меряться, в спорах уступать, ибо нелепо. Почувствуешь, рекрут, что надрался, безоговорочно отправляться в казарму и отрубаться плашмя. Проштрафившимся сменить вахту вне очереди по боевому расписанию!
Эльфически-немощная банши, выскользнула из готовых сомкнуться лап ловца, и гражданин с завязанными глазами, крепко промахнувшись, сверзься с перрона головой вниз на рельсы.
– Был славный повар, и весь вышел, – вздохнула первая прелестница, очень сексуально синдромная.
– Лучше бы я сама ему шею свернула, – испортилось настроение у упустившей выгоду начальницы.
– Ладно, вон симпатичных перцев сколько сразу вернулось, пошли, девчонки, продолжать гулянку, что ли?