Ему хотелось, чтобы Примас самсобойушел,ибо
ему казалось неприличным спровадить его. Когда съеден был один хлеб, а аббат
не являлся, Примас принялся за второй; и этотакжедоложенобылоаббату,
велевшему поглядеть, не убрался ли он.Наконец,когдааббатвсеещене
выходил. Примас, съев второй хлеб, начал есть и третий. Когда о томсказали
аббату, он начал так размышлять, говоря про себя: "Что этозанебывальщина
пришла мне сегодня в голову? Что за скупость, что за озлобление - иккому
же? Сколько лет кормил я с моего стола всех желающих есть, невзираянато,
дворянин ли то был или крестьянин, бедный или богатый, именитыйлитобыл
человек или обманщик; собственными глазами видел я, как моедобропожирали
бесчисленные бродяги, и никогда мне в голову не приходила мысль,которуюя
питаю по отношению к этому человеку. Наверно, скаредность овладела мною не к
простому человеку: в том, кто мне представляется бродягой, должно быть нечто
особенное, если мой духоказалсястольнеподатливымкчествованиюего.
Сказав это, аббат пожелал узнать, ктоонтакой;узнав,чтоэтоПримас,
пришедший поглядетьнаегощедрость,окоторойнаслышался,ииздавна
известный аббату по слухам за достойного человека,онустыдилсяи,желая
загладить вину, принялся ублажать его на разные лады. После обеда велелего
богато одеть,какприличествовалодостоинствуПримаса,и,снабдивего
деньгами и конем,предоставилемувыбор:остатьсяунегоилиуехать.
Довольный этим, Примас воздал ему отменную благодарность и верхом вернулся в
Париж, откуда пришел пешком.
МессерКане,какчеловекразумный,отличнопонял,безвсяких
разъяснений, что разумел Бергамино,и,улыбаясь,сказал:"Бергамино,ты
очень ловко показал свою обиду и искусство и мою скаредность - и то, чего ты
от меня желаешь; поистине никогда скупость не овладеваламною,кактолько
теперь, по отношению к тебе; но я прогоню ее той самойпалкой,которуюты
изобрел". И, велев уплатить хозяинуБергамино,одевеговсвоебогатое
платье, снабдив деньгами и конем, предоставил на этот раз на его произвол-
уехать или остаться при нем.
НОВЕЛЛА ВОСЬМАЯ
Гвильельмо Борсьере в тонкихвыраженияхукоряетвскупостимессера
Эрмино де Гримальди.
Рядом с Филострато сидела Лауретта; выслушав похвалы, которые расточали
находчивости Бергамино, и, зная, что ей придется рассказать нечто,она,не
ожидая приказания, так начала свой рассказ: - Предыдущаяновеллапобуждает
меня, дорогиеподруги,рассказать,какимобразомодинумелыйпотешник
подобным же образом и небезуспешно укорил в скупостибогатейшегокупца;и
хотя эта новелла по своему содержанию и походит на прошлую, она будет вам не
менее приятна, коли вы возьмете в расчет, какоевееразвязкеполучилось
благо.
Итак, жил в Генуе много времени тому назад родовитый человекпоимени
мессерЭрминодеГримальди,далекопревосходивший,каквсеполагали,
богатством в громадных имениях и деньгах богатейшихграждан,какихтолько
знали в Италии.
И как богатством он превосходилвсехитальянскихбогачей,
так, и через меру, скупостью и скаредностью всех скупцов и скрягнасвете,
ибо не только не открывал кошелька, чтобыучествоватьдругих,ноисам,
против обыкновения генуэзцев, привыкших богато рядиться,претерпевал,лишь
бы только не тратиться, большие лишения во всем, равно как ведеипитье.
Вот почему, и по заслугам,егофамилия-деГримальди-преданабыла
забвению, и все звали его мессер Эрмино Скареда. В то время как,ничегоне
тратя, он преумножал свое достояние, случилось, что вГенуюприбылумелый
потешный человек, благовоспитанныйикрасноречивый,поимениГвильельмо
Борсьере, не похожий на нынешних, которых,кстыдулюдейразвращенныхи
презренных, желающих в наше время зваться и считатьсяблагородными,скорее
следовало бы прозвать ослами, воспитанными среди грязной и порочной черни, а
не при дворе. Тогда как в те времена ремеслом и деломпотешныхлюдейбыло
улаживатьмировыевслучаераспрейинедовольств,возникавшихмежду
господами, заключать брачныеиродственныесоюзыидружбу,развеселять
прекрасными,игривымиречамиусталыхдухом,потешатьдворыирезкими
упреками, точно отцы, укорять порочных в их недостатках - и все это за малое
вознаграждение: теперь они ухитряются убивать свое время, перенося злые речи
от одного к другому, сея плевелы, рассказывая мерзости и непристойности,и,
что хуже, совершая то и другое в присутствии людей, возводядругнадруга
все дурное, постыдное и мерзкое, действительное или нет; и тот из нихболее
люб,тогоболеепочитаютипоощряютбольшиминаградамижалкиеи
безнравственные синьоры, кто говорит и действует гнуснеедругих:достойный
порицаниястыднастоящеговремени-ясноедоказательствотого,что
добродетели, удалившись отсюда,оставилибедноечеловечествовподонках
пороков.
Возвращаясь к тому, с чего я начала и отчегоудалиломенянемного,
против ожидания, справедливое негодование, скажу, что упомянутого Гвильельмо
встретили с почетом и охотно принимали именитые люди Генуи. Пробыв несколько
дней в городе и услышав многое о скупости и скряжничестве мессера Эрмино, он
возымел желание увидеть его. Мессер Эрмино слышал, что Гвильельмо Борсьере -
человек достойный, и так как в нем, несмотря на его скупость,былаискорка
благородства, принял его с дружественными речами и веселым видом, вступилс
ним во многие и разнообразные беседы и, разговаривая, повел его ибывшихс
ним генуэзцев в новый красивый дом, который построил себе, и,показавего,
сказал: "Мессер Гвильельмо, вы видели и слышали многое, не укажете ли вы мне
что-нибудь, нигде не виданное, что бы я мог велетьнаписатьвзалеэтого
дома?" Услышав эти неподходящие речи, Гвильельмо сказал: "Мессер, недумаю,
чтобы я сумел указать вам на вещь невиданную - развеначохиличто-либо
подобное; но коли вам угодно, я укажу вам на одно, чего, полагаю, вы никогда
не видали". Мессер Эрмино сказал: "Прошу вас, скажите, что это такое?" Он не
ожидал, что тот ответит, как ответил.