Оттого, что мальчик был так терпелив,старыйЭрншоприходилвярость,
когда узнавал, что Хиндли преследует "бедногосиротку",каконназывал
приемыша. Он странно пристрастился к Хитклифу,верилкаждомуегослову
(тот, надо сказать, жаловался редко ипобольшейчастисправедливо)и
баловал его куда больше, чем Кэти, слишком шаловливую и своенравную, чтобы
стать любимицей семьи. Таким образом мальчик с самого началавнесвдом
дух раздора; а когда не стало миссис Эрншо (онанепрожилаидвухлет
после появления у нас найденыша), молодой господин научился видеть в своем
отце скорее притеснителя, чем друга, а в Хитклифе - узурпатора,отнявшего
у него родительскую любовь и посягавшего на его права;ионвсебольше
ожесточался, размышляя о своих обидах.Яемуспервасочувствовала,но
когда дети захворали корью и мне пришлось ухаживать за ними и сразулегли
на меня все женские заботы, моимыслипринялидругойповорот.Хитклиф
хворал очень тяжко, ивсамыйразгарболезни,когдаемустановилось
особенно худо, он не отпускал меня отсвоейпостели,мнедумается,он
чувствовал, что я много делаю для него, но не догадывался, что делаю я это
не по доброй воле. Как бы там ни было, но я должна сознаться, чтоонбыл
самымспокойнымребенком,закакимкогда-либоприходилосьухаживать
сиделке. Сравнивая его с теми двумя, я научилась смотреть на негонетак
пристрастно. Кэти с братом прямо замучили меня, а этотболелбезропотно,
как ягненок, хотя не кротость, а черствость заставляла егопричинятьтак
мало хлопот.
Он выкарабкался, и доктор утверждал, что это было взначительноймере
моею заслугой, и хвалил меня за такойзаботливыйуход.Похвалыльстили
моему тщеславию и смягчали мою неприязнь к существу, благодаря которомуя
заработала их, так что Хиндли потерял своего последнего союзника.Всеже
полюбить Хитклифа я не могла и часто недоумевала, что хорошего находит мой
хозяин в угрюмом мальчишке; а тот, насколько я помню, не выказывал никакой
благодарности за эту слабость. Он не был дерзок со своим благодетелем,он
был просто бесчувственным; а ведь знал отлично свою власть над его сердцем
и понимал, что ему довольно слово сказать,ивесьдомбудетпринужден
покориться его желанию. Так, например, я помню, мистер Эрншо купил однажды
на ярмарке двух жеребчиков и подарил ихмальчикам;каждомуполошадке.
Хитклиф выбрал себе ту, что покрасивей, но она скороохромела,и,когда
мальчишка это увидел, он сказал Хиндли:
- Ты должен поменяться со мной лошадками: мне моя не нравится,аесли
не поменяешься, я расскажу твоему отцу, как ты меня поколотил три разана
этой неделе, и покажу ему свою руку, а онауменяисейчасчернаяпо
плечо. - Хиндли показал ему язык и дал по уху. -Поменяйсялучшесейчас
же, - настаивал Хитклиф, отбежав к воротам (разговор шелнаконюшне),-
ведь все равно придется; и если я расскажу об этих побоях, ты ихполучишь
назад с процентами.
- Ступай вон, собака! - закричал Хиндли, замахнувшись на негочугунной
гирей, которой пользуются, когда взвешивают картошку и сено.
- Ступай вон, собака! - закричал Хиндли, замахнувшись на негочугунной
гирей, которой пользуются, когда взвешивают картошку и сено.
- Кидай, - ответил тот, не двинувшись с места, - итогдаярасскажу,
как ты хвастался, что сгонишь меня со двора,кактолькоотецумрет,и
посмотрим, не сгонят ли тут же тебя самого.
Хиндли кинул гирю и угодил Хитклифу в грудь, и тот упал, носейчасже
встал. Он был бледен и дышал с трудом; и если бы я его не удержала, он тут
же побежал бы к хозяину и был бы отомщен сторицей: весь вид говорил быза
него, а кто это сделал, он не стал бы скрывать.
- Ладно, бери мою лошадку, цыган! - сказал молодой Эрншо. -Иябуду
молить бога, чтобы она свернула тебе шею. Бериибудьтыпроклят,ты,
нищий подлипала! Тяни с моего отца все, что у него есть, нотолькопусть
он потом увидит, каков ты на деле, отродье сатаны... Бери мою лошадку, и я
надеюсь, что она копытом вышибет тебе мозги!
А Хитклиф уже отвязал жеребчика и повел его в своестойло;оншели
подгонял сзади лошадку, когда Хиндли в подкреплениесвоейречидалему
подножкуи,неостановившисьдажепосмотреть,исполнилисьлиего
пожелания, кинулся бежать со всех ног. Я была поражена, когда увидела, как
спокойно мальчик встал, отдышался и продолжал, что задумал: обменялседла
и сбрую, а потом присел на кучу сена, чтобы побороть тошнотуотсильного
удара в грудь, и только после этого вошел в дом.Ябезтрудауговорила
его, чтобы он позволил мне свалить на лошадь вину за его синяки: емубыло
все равно, что там ни выдумают, раз он получил, чего желал. В самомделе,
Хитклиф так редко жаловался в подобных случаях, что я считала его и впрямь
незлопамятным. Я глубоко ошибалась, как вы увидите дальше.
5
С годами мистер Эрншо начал сдавать. Был он всегда бодрыйиздоровый,
но силы вдруг оставили его; и когда ему пришлосьограничитьсяуголкому
камина, он сделался страшно раздражительным. Каждый пустяк терзалего;а
уж если ему примнится, бывало, что с ним перестали считаться, ончутьне
бился в припадке.Особеннокогдакто-нибудьосмеливалсязадеватьего
любимца или командовать им.Онревнивоследил,чтобниктонесказал
мальчишке худого слова; ему как будто запало в душу, что вотиз-затого,
что сам он любит Хитклифа, все ненавидят приемыша и норовятобидетьего.
Хитклифу это принеслонемалыйвред,потомучтотеизнас,ктобыл
подобрее, не хотели раздражать хозяина, и мы потакали егопристрастию;а
такое потворство было той пищей, которая вскормила гордость ребенка иего
злонравие. Однако в какой-то мере это было все-таки нужно;разадваили
три случалось, что Хиндли в присутствии отца выказывалсвоепрезрениек
приемышу, и старик приходил в ярость: он хватал палку, чтоб ударитьсына,
и трясся от бешенства, понимая, что бессилен это сделать.
Наконец наш священник (у нас был тогда священник-помощниквикария,
живший тем, что учил маленьких Линтонов и Эрншоисамобрабатывалсвой
клочок земли) посоветовал отправить молодого человека в колледж; имистер
Эрншо согласился,хотьинеохотно,потомучто,говорилон,"Хиндли
бездельник и, куда он ни подайся, ни в чем не добьется успеха".