Пустая надежда! Чтениетянулось
ровно три часа; и все-таки мой брат не постыдилсявоскликнуть,когдамы
сошли вниз: "Как, уже?!".Преждеввоскресныевечеранамразрешалось
поиграть - только бы мы не оченьшумели;атеперьдостаточнотихонько
засмеяться, и нас сейчас же ставят в угол!
- Вы забываете, что над вами есть хозяин, -говоритнаштиран.-Я
сотру в порошок первого, кто выведет меня из терпения! Я требуютишиныи
приличия. Эге, мальчик, это ты? Фрэнсиз, голубушка, оттаскай его за вихры,
когда будешь проходить мимо: я слышал, как он хрустнул пальцами. - Фрэнсиз
добросовестно выдрала его за волосы, а потом подошла к мужу и села кнему
на колени; и они целый час, как двое малых ребят,целовалисьиговорили
всякий вздор - намбылобыстыднотакглупоболтать.Мыустроились
поудобней, насколько это было возможно: забились в углубление под полками.
Только я успела связать наши фартуки и повесить их вместозанавески,как
приходит Джозеф из конюшни, куда егозачем-топосылали.Онсорвалмою
занавеску, влепил мне пощечину и закричал:
- Хозяина едвапохоронили,ещенепрошелденьсубботнийислова
евангелия еще звучат в ваших ушах, а вы тут лоботрясничаете!Стыдновам!
Садитесь, скверныедети!Малотутразвехорошихкниг?Взялибыда
почитали! Садитесь и подумайте о ваших душах!
С этими словами он усадил нас немного поближе к очагу, такчтослабый
отсвет огня еле освещал страницу той дряни, которую он сунул нам в руки. Я
не могла долго сидеть за такимзанятием:взяласвойпакостныйтомза
застежку и кинула его в собачий закут, заявив, что мне не нравятся хорошие
книги. Хитклиф пинком зашвырнул свою туда же. И тут пошло...
- Мистер Хиндли! - вопил наш духовный наставник, - идите сюда,хозяин!
Мисс Кэти отодрала корешок у "Кормила спасения", а Хитклиф ступил ногой на
первую часть "Прямого пути к погибели"! Это просто ужас, что вы позволяете
им идти такой дорожкой. Эх! Старый хозяин отстегал бы их как следует, - но
его уж нет!
Хиндли покинул свой рай у камина и, схватив нас одну заруку,другого
за шиворот, вытолкал обоих в кухню, где Джозеф поклялся,чтоСтарыйНик
[черт, домовой], как бог свят, уволочет нас в пекло. С такимутешительным
напутствием мы забились каждый в свой угол, ожидая, когда явитсязанами
черт. Я достала с полки эту книгу и чернильницу, распахнула дверь водвор
(так светлей) и минут двадцать писала, чтобы как-нибудьубитьвремя;но
мой товарищ не так терпеливипредлагаетзавладетьсалопомкоровницы,
накрыться им и пойти бродить по вересковым зарослям. Хорошаямысль:если
старый ворчун вернется, он подумает, что сбылось его прорицание, анами
под дождем будет не хуже, чем дома: здесь тоже и холодно и сыро".
Повсейвидимости,Кэтринисполниласвоенамерение,потомучто
следующие строки повествуют о другом: девочка разражается слезами:
"Не думала я, что Хиндли когда-нибудьзаставитменятакплакать,-
писала она. - Голова до того болит,чтояневсилахдержатьеена
подушке; и все-таки не могу я отступиться.
- Голова до того болит,чтояневсилахдержатьеена
подушке; и все-таки не могу я отступиться. Бедный Хитклиф! Хиндли называет
его бродягой и больше не позволяет ему сидеть с нами и с нами есть;ион
говорит, что я не должна с ним играть, и грозится выкинутьегоиздому,
если мы ослушаемся. Он все время ругает нашего отца (как онсмеет!),что
тот давал Хитклифу слишком много воли, и клянется "поставить мальчишкуна
место".
Я подремывал над выцветшей страницей, глаза мои скользили с рукописного
текста на печатный. Я видел красный витиеватый титул - "СедмидесятьюСемь
и Первое изСедмидесятиПервых.-Благочестивоеслово,произнесенное
преподобным Джебсом Брендерхэмом в Гиммерденскойцеркви".Ивполусне,
ломая голову над вопросом, как разовьетДжебсБрендерхэмсвоютему,я
откинулся на подушки и заснул. Увы, вотоно,действиескверногочаяи
скверного расположения духа!Еслинеони,точтожеещемоглотак
испортить мне ночь? С тех пор, как янаучилсястрадать,неприпомнюя
ночи, которая сравнивалась бы с этой.
Я еще не забыл, где я, когда мне уже начал сниться сон.Мнеказалось,
что настало утро и что я иду домой, а проводником со мной -Джозеф;снег
на дороге лежит толщиной в ярд; и пока мы пробираемся кое-как вперед,мой
спутник донимает меня упреками, что я не позаботился взять ссобоюпосох
пилигрима: без посоха, говорит он, я никогда не войду в дом; а сам кичливо
размахивает дубинкой с тяжелымнабалдашником,которая,какяпонимал,
именуется посохом пилигрима. Минутами мне представлялось нелепым, чтомне
необходимо такое оружие, чтобыпопастьвсобственноежилище.Итогда
явилась у меня новая мысль: я иду вовсе не домой,мыпустилисьвпуть,
чтобыпослушатьпроповедьзнаменитогоДжебсаБрендерхэманатекст
"Седмидесятью Семь", и кто-то из нас - не то Джозеф, не то проповедник, не
то я сам - совершил "Первое из Седмидесяти Первых" и подлежит всенародному
осуждению и отлучению.
Мы приходим в церковь. Я в самом деле два или три раза, гуляя, проходил
мимо нее. Она стоит в ложбине между двумя холмами, идущей вверх от болота,
торфяная сырость которого действует, говорят, как средство бальзамирования
на те немногие трупы, что зарыты на погосте. Крыша пока в сохранности;но
так как священник можетрассчитыватьздесьтольконадвадцатьфунтов
жалованья per annum [в год (лат.)] инадомиквдвекомнаты,которые
грозят быстро превратиться в одну, никто из духовных лиц нежелаетвзять
на себя в этой глуши обязанности пастыря, темболеечтоегоприхожане,
если верить молве, скорее дадут своему священнику помереть сголоду,чем
увеличат его доход хоть на пенни из собственных карманов.Однаковмоем
снецерковьбылабиткомнабита,ислушалиДжебсавнимательно,а
проповедовал он-обоже,чтозапроповедь!Онаподразделяласьна
_четыреста девяносто_ частей, изкоторыхкаждаябыланикакнеменьше
обычного обращения с церковной кафедры, и в каждой обсуждался особый грех!
Где он их стольковыискал,немогусказать.