Всежеонбылтакимже«воскреснымотцом», разлученнымсосвоей«кровьюиплотью». Новместоэтогоменявсякийразпереполнялинегодование, горечьизависть. Уменянаэтоимелисьсамыеобъективныепричины: мояженаполюбилаегопервым (определенно) иоченьсильно (возможно). Ктомужебылиещепричины, неимеющиеникакогоотношениякмоейревности.
Джимпоявлялся, когдахотеликогдаемуэтобылоудобно. Всеэтомоглобыповредитьегорепутациивнашемдоме, нопочему-тоэтогонепроисходило. Емувсепрощалось. Чтобыоннисделал, Пеггибылаотнегобезумаисогромнымнетерпениемждалаегопоявления.
ИменнонапримереПеггииДжимаяпонял, чтолюбойребенокготовлюбитьсвоихродителейвсемсердцем, несмотряниначто. Идажевтомслучае, еслиродителиэтогонезаслуживают.
***
Джимопаздывал. Сильноопаздывал.
Пеггистояланастулеуокна, прижавлицокстеклу, вожиданииотцовскогомотоцикла.
Джимнеприедет. Ячувствовалэто, потомучтотакслучалосьираньше. НаэтотразПеггинесужденопровестивечерсотцом.
Зазвонилтелефон, иПеггибросиласькнему. Яопустилсянаколениисталсобиратьигрушки— всякиепринадлежностикуклыЛюси-пилотаиееприятелей, составляющихкомандуавиалайнера.
Таклегкорастерятьвсеэтимелкиештучки, апотомонабудетпереживать, чтонеможетихнайти. Яаккуратнопоставилнаместо.игрушечныйподносснапитками, предназначенныйдлястюарда.
ВкомнатувошлаПегги, державрукетелефон, стараясьсохранятьхладнокровие. Приэтомонаподжаланижнююгубу, чтобытанедрожала:
— Этопапа. Онхочетстобойпоговорить. Явзялунеетрубку:
— Джим?
Втрубкеслышаласьмузыкаисловапесни: «Крошка, давайрасслабимся, крошка, давай-давай…»
— Яузубноговрача! — прокричалвтрубкуДжим, стараясьперекрытьгроммузыки. — Сегодняуменянеполучится. Ужаснообидно. Попытайсяобъяснитьей, ладно, Гарри? Мнечертовскинеприятно, новнезапновыяснилось, чтомненужносрочнопоставитьпломбу.
Янажалнакнопкуотбоя.
Пеггиисчезла. Оназарыласьпододеялоусебявспальне. НастенахбылиразвешаныафишимальчишескихмузыкальныхгруппиплакатыскуклойЛюсивовсехееперевоплощениях. Ивоттеперьвсеэтидовольныеисчастливыелицанаблюдализаодной-единственнойрасстроеннойдевочкой.
Япогладилеепоголове:
— Твойпапаприедетвследующийраз, дорогая. Тыведьзнаешь, чтоонтебялюбит.
— Унегоболитзуб.
— Язнаю.
— Емубольно.
Онаселанакровати, явытерейслезыбумажнымносовымплаткомсизображениемкуклыЛюси. Ядумалотом, какаяонанеобыкновеннаядевочкаичтооназаслуживаетлучшего, чемтакойбесшабашныйотец.
— Расскажимнекакую-нибудьисторию, Гарри. Тольконеизкнижки, аизголовы. Настоящуюисторию.
— Настоящую?
— Угу.
— Хорошо, Пег. — Яподумалнекотороевремя. — Давным-давножилбылстарикпоимениДжеппетто.
— Какоесмешноеимя.
— ИвотДжеппеттонашелволшебноеполено, которое— представляешь? — моглосмеятьсяиплакать.
Онассомнениемулыбнулась:
— Правда?
— Абсолютнаяправда.
— Тывыдумываешь, Гарри, — проговорилаона, расплываясьвулыбке.
— Нет, невыдумываю, Пег, — ответиля, улыбаясьвответ. — Эточистаяправда. Иизэтоговолшебногополена— представляешь? — ДжеппеттосделалПиноккио.
— АктотакойПиноккио?
— Онбылкуклой, Пег. Деревяннойкуклой, котораямоглавестисебякакнастоящийчеловек. Онумелплакать, смеятьсяивсетакое. Нобольшевсегонасветеемухотелосьстатьнастоящимпапой… Ясказал«папой»? Яхотелсказать— «мальчиком». Пиноккиохотелстатьнастоящиммальчиком.
7
— Вжизнинасторжественнообъявляютлишьдважды, —усмехнулсяЭймон. — Сначала— мужемиженой, апотом— покойным.
Работабылавсегда. Дажетогда, когдамояматьспаласзажженнымсветом, амояженапосылаламеняваптекузапрезервативами. Дажетогда, когдамойсынсобиралсяуезжатьнавсюжизньнадругойконецсвета. Работабылавсегда.
Снейнамногопроще, чемссемьей. Наработелегчепочувствоватьсебяпреуспевающим.
Ночтобытыниделалвофисе, никогданеследуетпытатьсяповторитьтожесамоедома.
— Яродомизтипичнойбольшойирландскойсемьи, — говорилЭймон, расхаживаяпотелестудии , оборудованнойпододинизтехклубов, вкоторыхоноттачивалсвоемастерствокомедийногорассказчика. — Всемьебылодесятьдетей.
Раздалсясвистизпублики, которойвнушили, чтонадореагироватьтак, будтоонинаходятсяневстерильнойтелестудииУайт-Сити, аводномизподвальчиковСохо.
— Да, явсепонимаю. Авыможетесебеэтопредставить? Десятьдуш. Нопоследесятогоребенкамоиродителисталиприменятьодинотличныйспособконтрацепции. Онникогданеподводил. Каждый, вечер, передтемкакидтиспать, моиродителипроводилиоколодвухчасовсомнойимоимибратьямиисестрами…
Дажекогдамоябывшаяженаначалаобвинятьменявтом, чтоябезвидимыхпричиннапалнаеетеперешнегомужа, исталасновазаводитьразговоробограничениимоихпосещений, хотявэтомсовсемнебылонужды, посколькускороябудуограниченразделяющимнасАтлантическимокеаном, всеравновсегдабыларабота. Идажекогдакаждыйчас, проведенныйсмоимсыном, ощущалсякакещеодинчас, которыйпрошел, — отсутствующиеотцычувствуютэтоособенноостро: не час, проведенныйвместе, аещеодин час, приближающийрасставание, — дажетогдабыларабота, сеехолоднымэпизодическимудобством, приятнымощущениемсамореализации, сЭймономиегоблестящейкарьерой.
— Однаждымойотецпришелдомойсработыизасталмоюматьвпостелисмолочником, — рассказывалЭймон. — Она, естественно, былавужасе. «Боже, тольконеговориобэтомпочтальону!» — воскликнулаона.
ЭймонФишпрошелдлинныйпутьстехпор, каквпервыепоявилсянапорогемоегодомадвагодатомуназад. Онбылиспуган, темноглаз, симпатиченитолькочтопопробовалсвоисилыкакактер-сатирик. Оннезналеще, чемусужденопроизойтиснимнателевидении: сделаетлионоегоизвестнымилисожретспотрохами. Теперьонобладалвсемивнешнимиатрибутамиуспеха: унегоимелосьсобственноешоу, котороевыдержалоужечетыресезона, тринациональныхтелевизионныхпризаидвеквартирыбезремонтавмодныхпрестижныхрайонахДублинаиЛондона. Ахда, иещепристрастиеккокаинунасумму 200 фунтоввдень.
НесмотрянасвойшумныйуспехвЛондоне, точтоондавноотошелотзеленыхирландскихлугов, Эймонудосихпорнравилосьизображатьизсебяэтакогопростачкасширокораскрытымиотудивленияглазами, толькочтоприбывшегоиздеревнисамолетомирландскойавиакомпании. Онхваталсязамифическиелегендыосвоейпрошлойжизни, какутопающийзаненадежныйспасательныйжилет.
Ябылрежиссеромегосамогопервогоночногошоу. «Фишпопятницам» имелуспех, потомучтомыделалиставкунасильныестороныЭймона. Несмотрянадвагодателевизионныхпрограмм, вдушеонвсеещеоставалсяэстраднымактером-сатириком. Онмогговоритьсгостями, болтатьсмногочисленнымиучастникамипостановкишоу, хотялучшевсегоунегополучалось, когдаонразговаривалсамссобой.
— Большинствоирландскихмладенцевнеобыкновеннокрасивы. Поверьтемне, этоправда.
Длярасстановкиакцентовониспользовалнебольшоепокашливание, котороепозаимствовалусвоегокумираВудиАллена, хотяпотомпеределалегонасвойлад.
— Нокогдародилсяя, тобылтакбезобразен, чтоакушерказаявила: «Ещенеготов», — ипопыталасьзапихнутьменяобратно. Я, право, незнаю. Здесьувасвсесовсемпо-другому: большинствогинекологов— мужчины. Какэтообъяснить? Этокакавтослесарь, укоторогоникогданебылосвоеймашины.
СамыйбольшойуспехузрителейвсегдаимелимонологиомужчинахиженщинахегородногоирландскогогородкаКилкарни, которыесопровождалисьвзрывамисмеха. ИполучалисьониуЭймонаоченьестественными. Ктомужеонбылвсеещедостаточномолод, чтобыпродолжатьсовершенствоватьсвоемастерство. ДвагодапередтелекамерамипридачиЭймонууверенностивсебе, которойунегораньшенебыло.