Заманиха убирала со стола. Несмотря на заявленную тягу к культуре, мыть посуду она доверила здоровенному черному коту, который с превеликим удовольствием слизал остатки пищи с тарелок. А чугунок бабка выставила на подоконник, высунула из открытого окна крючковатый нос и немелодично запиликала:
-Цып-цып-цып-цып…
Уснул я под скрежет слетевшихся на зов черных ворон.
* * *
…Пылающий в бронзовых чашах пунш приятно согревает изнутри. Пламя потрескивает в камельке.
Я протягиваю копыта поближе к огню, отхлебываю из чаши и говорю сидящему рядом Филимону:
-Подкинь еще парочку.
Филимон, не открывая глаз, согласно кивает, но и не думает шевелиться. Он обмяк в удобном кресле, расположив чашу с пуншем на пузе… До чего здорово отдохнуть после работы!.. Однако огонь в камельке того и гляди погаснет.
-Подкинь, говорю, парочку, - повторяю я. - И вон того, жирненького…
Филимон зевает, потягивается. Капля пунша падает к ножке кресла, вспыхивает синим огоньком и гаснет. Кряхтя, я поднимаюсь с кресла… и тут же опускаюсь обратно. Устал как собака!.. Расслабился так, что лень даже шаг сделать по направлению к сложенным поленницей грешникам, заранее приготовленным на растопку. Грешники, как известно, в адском пламени горят, но не сгорают; в качестве топлива их можно использовать бесконечно, только периодически менять, чтобы огонь был ровным и не угасал.
-Эй! - окликаю я облюбованного жирненького грешника. - Будь другом, залезь сам в камелек.
-Ну да, как же! - отвечает он. - Вчера всю ночь в одиночку тлел, вашу братию бесовскую обогревал! Почему снова я?! Поленницу ковырни - там еще не бывших в употреблении до черта!.. Извините за выражение.
-Во нахал! - приоткрывая правый глаз, вяло возмущается Филимон. - Ему доверие оказывают, а он нос воротит…
Бронзовая чаша на его пузе наклонилась слегка, и капельки пунша синими вспышками капают на каменный пол - туп, туп, туп… Надо бы сказать Филимону, чтобы чашу-то ровнее поставил и не переводил даром ценный продукт! Но веки сами собой смыкаются, в голове мутнеет… Засыпаю, засы… И Филимон умолк… Только огонь в камельке потрескивает… да продолжает ворчать жирный грешник наверху поленницы… да пунш на пол по капельке - туп, туп, туп…
* * *
Туп-туп-туп…
Я открыл глаза, рывком приподнявшись на лавке. Конечно, никакого Филимона… Пламя, правда, потрескивало, разгораясь, но не в камельке, а в печке. Бабка Заманиха, подоткнув подол, гремела чугунками. За открытым окном голубели сумерки.
Полдня проспал… Надо же - даже сон видел! И так явственно, будто это вовсе и не сон был, а самая настоящая действительность… Наверное, отпуск пора брать - домой что-то тянет… В ушах умиротворяюще звучало: туп, туп, туп…
Я свесил ноги с лавки.
Вот удивительно - проснулся, а все равно «туп-туп» слышу!.. Оглянувшись (Заманиха, заметив, что я проснулся, вежливо пожелала мне «доброго здоровьичка»), попытался определить природу странного звука, словно вынесенного мною из пространства сновидения. Подошел к открытому окну и обомлел.
Опричник -тот самый, которого я напугал в лесу, - натуральный опричник в черном кафтане и с саблей на боку! - довольно мирно сидел на траве и толок что-то в низкой ступе. «Туп-туп-туп», - стучал медный пестик.
Я даже вскрикнул от изумления, но опричник на меня не обратил никакого внимания, размеренно продолжая свою работу.
«Туп-туп-туп», - стучал медный пестик.
Я даже вскрикнул от изумления, но опричник на меня не обратил никакого внимания, размеренно продолжая свою работу.
-Принимай, хозяйка! - раздался позади знакомый голос.
Я обернулся. В дверном проеме показалась голова Гаврилы. Он втолкнул в избу большую вязанку дров, отряхнул ладони одну о другую и осведомился:
-Хватит столько?
-Хватит пока, - откликнулась Заманиха. - Еще б водички - совсем хорошо было бы.
-Ты, бабка, вконец обнаглела! - вякнул Гаврила. - Я что - нанялся в услужение к тебе? Я - воеводин сын, между прочим! Негоже мне черную работу для ведьмы выполнять!
Он заметил меня и облегченно вздохнул:
-Проснулся наконец…
-Ага, - сказал я. - Аты, надо полагать, не скучал без меня…
-Соскучишься тут, - проворчал Гаврила. - То дымоход ей почистить, то дровишек нарубить, то воды наносить…
-Дак я ж старая, - прошамкала от печки Заманиха. - Рази ж мне самой по хозяйству справиться? Ведь не для себя - для дорогих гостей стараюся!
-Принимать на постой командировочных, - заметил я, - одна из основных обязанностей оператора-консультанта.
-Истинно так, батюшка, - закивала Заманиха, явно ни слова не поняв из моего уточнения.
-А что там у нас на заднем дворе член вражеской группировки делает? - осведомился я.
-Что, батюшка? - переспросила Заманиха.
-Только утром от опричников по полям бегали! Суток не прошло, а они уже тут объявились! - строго пояснил я. - Вы что - замирились с ним?
-А… этот-то? Ефимка? - догадался Гаврила. - Я ж говорил, что сюда только тайными тропками пробраться можно. А кто напрямик пойдет, аккурат на заколдованную лужайку выйдет. И будет потом сам не свой.
-Кажный день туды хожу, - добавила и Заманиха, догадавшись, о чем речь, - случайных путников подбираю. Старая ведь, по хозяйству одной не управиться…
-Да-а… - только и смог сказать я. - А еще говорят, что рабский труд экономически не выгоден!..
Я вышел из избушки (вернее будет сказать - спрыгнул). Приблизился к опричнику, похлопал его по плечу, но он не обратил на меня никакого внимания. Пощелкал пальцами перед носом - ноль эмоций, как говорится.
-Не видит он тебя, - высунулась в окошко Заманиха, - не видит, батюшка, и не слышит. После моей лужайки еще часика два такой будет. Что скажу, то и сделает. А супротив пойти не сможет. Разве только помычит. Как работу свою выполнит, я его потихоньку обратно отправлю - прочь из лесу. Он и не вспомнит, где был и что делал…
Наклонившись, я заглянул парню в глаза: пустые, ничего не выражающие гляделки - как у завсегдатаев китайских опиумокурилен. «Туп-туп» - стучал его пестик, разминая на дне ступы в порошок какие-то пересохшие травяные стебли.
-Покажешь мне как-нибудь эту лужайку, - приказал я. - Интересно!.. Ты, Гаврила, боярам недовольным подкинул бы идейку: заманить опричников на Заманихину лужайку, огородить ее трехметровым забором, закинуть им пару сотен ступок с пестиками, и пусть себе общественно-полезным трудом занимаются, чем людей тиранить!
-О как! - восхитился Гаврила. - Ну бес, ну умом востер!.