– Они знали, что мы им откажем.
– Они также знали, что какой‑нибудь бюрократ увидит в музее новый источник доходов. – Киджано пристально посмотрел на Эстер. – С этим я и боролся последние две недели.
– Я думала, ты боролся за наш бюджет.
Он покачал головой.
– Это я говорил остальным. Ту битву я проиграл в первые двадцать минут. Я боролся за спасение музея.
– И?
– Мы достигли компромисса.
– Бабочки?
– Бабочки – только начало. – Его голос переполняла горечь.
– Что еще? – спросила она, предчувствуя беду.
– Они согласились, что все отделы, напрямую связанные с культурным наследием Новой Кении, останутся нетронутыми. Но я должен сразу предупредить тебя, прежде чем ты решишь, оставаться ли тебе на посту начальника отдела животного мира, что мне не удалось защитить твои экспозиции.
– Это я уже поняла.
– В знак протеста я подал прошение об отставке, вступающее в силу через две недели. Почему бы тебе не последовать моему примеру, Эстер? В Республике много музеев, которые с радостью примут на работу специалистов с таким опытом.
– И позволить какому‑нибудь бюрократу, не отличающему млекопитающее от рептилии, разрушить то, что мы с тобой строили всю жизнь? – спросила она. – Животный мир – такая же часть нашего наследия, как произведения искусства или племенные костюмы, Джошуа. Наши отношения с природой позволили нам стать такими, какие мы есть!
Киджано глубоко вздохнул.
– Ты это знаешь, и я знаю, но я не смог убедить правительство в нашей правоте. – Он положил руки на стол, нервно переплел пальцы. – Их позиция такова: другие отделы показывают историческое и культурное наследие людей, живущих на Новой Кении, в то время как экспозиции отдела животного мира более уместны в Музее естественной истории Земли.
– Это же нелепо!
– Я знаю. Но они настроились что‑то продать, и тут я бессилен.
– Разве они не понимают, что заменить эти экспонаты нечем? – с жаром воскликнула Эстер Камау. – Если мы продадим бабочек и морские раковины, такой коллекции нам больше не собрать!
– Разумеется, понимают, – кивнул Киджано. – Но одно дело – понимать, и совсем другое – осознавать, что это твое. Они политики. Сейчас их беспокоит лишь двадцатидевятипроцентная инфляция и падение шиллинга относительно республиканской кредитки.
– Экономика придет в норму и без продажи бесценных коллекций, которые собирались более чем тысячу лет.
– Их не волнует состояние экономики через пять или десять лет, – терпеливо объяснил он. – Их заботят выборы в следующем году или годом позже.
– Наша коллекция бабочек не решит их проблем, – стояла она на своем.
– Они замахнулись не только на коллекцию бабочек.
– После их аукционов хоть что‑то останется, Джошуа?
– Надеюсь. Они согласились оставить нам главные экспонаты бонго и окапи, Ахмеда из Марзабита, окуня рекордных размеров, выловленного в Ниле, последнюю импалу, последнего гепарда.
– В нашей экспозиции шесть тысяч экземпляров. Сохранение шести ты называешь компромиссом?
– Нет. Компромисс состоит в том, что пять других отделов остаются нетронутыми.
– По‑моему, от твоего компромисса дурно пахнет.
– Согласен с тобой, но альтернатива и того хуже. Она задумалась:
– Не можем мы привлечь на нашу сторону прессу?
– Я уже пытался. Всепланетным информационным структурам наши проблемы до лампочки, а те, кто хотел бы что‑то сделать, составляют лишь два процента населения.
Которые и так на нашей стороне.
– Ты сделал не все, что мог, – упрекнула она куратора.
– Ты несправедлива, Эстер. Тебя заботит судьба твоего отдела, я же борюсь за выживание всего музея.
– Извини. – Голос ее смягчился. – Я знаю, ты старался. Но этого оказалось недостаточно. Надо что‑то придумать. Мы не вправе позволить этим эгоистичным, невежественным, аморальным политикам разбазарить коллекцию, которая собиралась полторы тысячи лет!
– Тут мы бессильны. – Он беспомощно развел руками.
– Всегда можно найти выход.
– Я не могу одобрить действия, которые нанесут урон музею.
Она долго смотрела на него.
– Ты хороший человек, Джошуа, но уж больно наивный. Неужели ты не понимаешь, что одним отделом дело не кончится? Покончив с ним, они примутся за остальные. Одни только драгоценные камни стоят многие миллионы шиллингов. И как долго ты удержишь их после того, как они распродадут ракушки и чучела львов?
– Они заверили меня…
Эстер пренебрежительно фыркнула.
– После того как они разбазарят отдел животного мира, их заверения не будут стоить и выеденного яйца.
– Возможно, ты права. Поэтому я и подал прошение об отставке. Я слишком много вложил в этот музей, чтобы смотреть, как его растаскивают по частям. – Он посмотрел на Эстер. – А ты не хочешь подать в отставку?
Она покачала головой.
– Мы не можем удрать в кусты. Кто‑то должен с ними бороться. Их надо остановить, Джошуа.
– Они – правительство. Их не остановишь, – вздохнул куратор.
– Я попытаюсь. – Она гордо вскинула голову.
Совет директоров музея, многие из которых занимали важные государственные посты, отказался принять отставку Джошуа Киджано, настояв, что тот должен отработать оговоренный контрактом срок и проследить за распродажей коллекций отдела животного мира. Он оспорил их решение в суде, проиграл дело и с неохотой согласился доработать оставшиеся четырнадцать месяцев.
Коллекция бабочек стала первой ласточкой. Тут Эстер Камау оказалась бессильна на соглашении уже стояли подписи высоких договаривающихся сторон.
Но за остальные экспонаты она сражалась отчаянно, в надежде на улучшение экономической ситуации.
Музей на Биндере Х захотел приобрести коллекцию животных саванны. Она связалась со своим коллегой на Биндере, объяснила ситуацию и спасла буйвола и хищников, пожертвовав антилопами и газелями.
Университет на Сириусе V заинтересовался окаменелостями, найденными на озере Туркана. Она подделала инвентаризационную опись, сохранив девятнадцать наилучших образцов, и отправила оставшиеся 236 лишь тогда, когда ее прижали к стенке.
Коллекция ракушек в восемнадцать тысяч экземпляров. Ее пожелали приобрести музеи с Гринвельдта и Роллукса IV. В совете директоров Гринвельдтовского музея нашелся ее хороший знакомый. В итоге ракушки отбыли на Гринвельдт, но двести самых редких, по договоренности со знакомым, остались на Новой Кении.
А потом Грегори Руссо, губернатор Дедала II, наживший состояние на продаже флоту боевых кораблей, большой поклонник охоты на Внутренних мирах, заявил, что хочет приобрести для своей частной коллекции бивни знаменитого Слона Килиманджаро.
Она выждала две недели, затем сообщила губернатору, что бивни не числятся в списке экспонатов, выставленных музеем на продажу.
Он ей не ответил, и Эстер решила, что вопрос закрыт, но месяц спустя ее вызвали в кабинет Джошуа Киджано.
Он подождал, пока она сядет, потом протянул ей личное письмо губернатора Руссо. Она прочитала письмо, вздохнула, положила на стол.
– Ты сказала губернатору Руссо, что бивни Слона Килиманджаро не продаются?
– Да, – кивнула Эстер.