– Удастся, – уверенно заявил я. – Даже сейчас, пока мы беседуем, компьютер ищет бивни.
– Я знаю. – Он глубоко вздохнул. – Вы и представить себе не можете, сколь они важны для меня. Я не женюсь, у меня не будет детей. Если я не спасу мой народ, его уже никто не спасет.
– А почему вы не женитесь? – спросил я. – Я знаю, что масаи крали женщин у других племен, так что чистокровного масаи просто не найти.
– С двадцать четвертого столетия Нашей эры масаи не женятся вне племени. Во всяком случае, не должны. Быть может, кое‑кто нарушал закон и брал жену из другого племени или народа.
– Но никто из них не попадал в ситуацию, когда женщин‑масаи просто не было. Последнему масаи нельзя руководствоваться этим правилом.
– Не в этом дело, мистер Роджас.
– Тогда я повторю вопрос: почему вы не можете жениться?
– Потому что я не мужчина. Я недоуменно воззрился на него.
– Не понял.
– Ни один мальчик‑масаи не становится мужчиной, elmoran, пока его не обрежут. Он не может занять место среди равных, не может давать совет старшим, не может жениться. – Он помолчал. – Меня так и не обрезали, мистер Роджас. По закону моего народа я все еще мальчик.
– Обрезание – очень простая операция. Ее может сделать любой врач.
– Это невозможно.
– Тогда почему вас не обрезали, чтобы вы могли жениться и вести нормальную жизнь?
– Я скажу вам, когда вы найдете бивни. Но я уже говорил, что не судьба мне жениться и заводить детей. Я очень сожалею об этом, мне хотелось бы иметь большую семью, но я вынужден избрать другую тропу.
– Какую же?
Он долго смотрел на меня, и, пожалуй, впервые на его лице отразились чувства.
– Более ужасную, чем вы можете себе представить, мистер Роджас.
Маска бесстрастного масаи заняла привычное место, и он предложил мне выпить молока. Я догадался, что такое случалось с ним крайне редко, если вообще случалось, поэтому взял бурдюк в руки.
Прежде чем выпить, заглянул в его темное чрево.
– Пейте спокойно, мистер Роджас. – Мандака усмехнулся. – Крови там нет.
Я глотнул молока, которого не пил с детства, вернул ему бурдюк.
– Спасибо, что разделили его со мной, – искренне поблагодарил его я.
– Молока у меня много, да вот пить его не с кем. – Он пожал плечами. Поднялся. – Пойдемте со мной, мистер Роджас. Я покажу вам остальные комнаты. Другого дома масаи уже не будет, так что вы сможете утолить свое любопытство.
Я встал и последовал за ним, инстинктивно склонив голову, чтобы не удариться головой о воображаемый дверной косяк, и мгновением спустя оказался в другом помещении, размерами побольше.
Украшали его головные уборы из львиного меха, около каждого стояло копье. Аккуратные ярлычки указывали имя владельца головного убора и копья.
– Да у вас тут музей, – восхитился я.
– Такой коллекции нет ни в одном музее, – ответил он с ноткой гордости в голосе. – Вот этот головной убор принадлежал Нельону, в честь которого назвали один из горных пиков.
Несколько минут он рассказывал мне историю каждого головного убора и копья, лицо его оживилось. Такое случалось с ним, лишь когда речь заходила о бивнях. Наконец мы подошли к последнему из головных уборов, самому непритязательному, из сухой травы.
– А это что? – спросил я.
– Это мой головной убор. Львов на Земле не осталось, пришлось пользоваться подручными материалами.
– Неужели ваше детство прошло в таких условиях? – недоверчиво спросил я.
– Вы жили в хижине?
– В manyatta, – поправил он меня. – Хижина – часть усадьбы, в которую входят другие хижины и окружающий их забор.
– Но как власти могли допустить, чтобы вы жили, извините, как дикарь.
– Я же все объяснил: Земля практически обезлюдела, те представители властных структур, что еще остались, не считали необходимым указывать семье, живущей в Кении, вдали от всех остальных, как им вести хозяйство и что есть. – Он помолчал. – До тринадцати лет я видел лишь родителей да бабушек с дедушками.
– Вы никогда не играли с другими детьми? – изумился я.
– Никогда.
– И вы жили, как ваши далекие предки?
– По форме, но не по духу, – ответил он. – Да, мы жили в глинобитной хижине, но в ней стояли три компьютера. И хотя я не посещал школу, я получил дипломы по экономике, бизнесу и африканской истории.
– Насчет истории мне понятно. Но почему экономика и бизнес?
– Я знал, что наступит день, когда мне придется покинуть Землю и убедиться, что я – последний масаи. А если моя догадка окажется верна, на меня ляжет поиск бивней. И первое, и второе будет стоить немалых денег.
– И когда вы покинули Землю?
– Двадцать шесть лет тому назад, после того как умерли мои родители.
– И больше вы туда не возвращались? Он покачал головой.
– Еще нет.
– Но собираетесь вернуться?
– Собираюсь, – вздохнул он.
– Я вам завидую.
– Правда? Почему?
– Потому что я всегда хотел побывать на прародине человечества.
– Вы – богатый человек. Почему вы не съездили туда? – спросил он.
– Пару раз намечал такую поездку, – признал я. – Но всегда что‑то мешало.
– Вроде бивней?
– Именно. Передо мной ставились такие интересные задачи, что я не мог от них отказаться. Но я надеюсь, что все‑таки выкрою время.
– Меня это не удивит, – усмехнулся Мандака. На какое‑то время в хижине повисла тишина.
– Пожалуй, мне пора, – нарушил я молчание. – День выдался долгим, я устал.
– Уделите мне еще пару минут, мистер Роджас, – остановил меня Мандака. – Я хочу вам кое‑что показать. Вас это заинтересует.
Следом за ним я прошел в еще одну топографическую хижину. Я увидел несколько примитивных картин и скульптур, потом Мандака подвел меня к рисунку, изображавшему огромного слона с непропорционально большими бивнями.
– Что вы на это скажете, мистер Роджас? Я всмотрелся в рисунок.
– Это он?
– Я думаю, да. Даты совпадают, художник нарисовал еще нескольких слонов, но не с такими бивнями.
– Каких же он был габаритов? – с трепетом спросил я.
– Мы лишь знаем длину его бивней – более десяти футов, так что обычный человек доходил бы ему до сих пор. – Он указал на точку посередине ноги.
– Просто великан! – вырвалось у меня.
– Самое крупное животное из всех, живших на Земле, – согласился со мной Мандака.
На рисунке слон выглядел как живой, и я без труда представил себе, как он идет по саванне Восточной Африки. Земля дрожит от его шагов, а трубит он громче грома.
– Есть другие рисунки или фотографии? – спросил я Мандаку.
– Только этот.
– Позвольте вас поблагодарить. Я так рад, что вы показали мне его.
– Пустяки.
– Но мне действительно пора.