– Немец достал носовой платок, вытер с лица пот. – Позвольте представиться: Эрхард Гюнтерманн из Мюнхена.
– Гюнтерманн, Гюнтерманн, – повторил англичанин, резко повернулся к немцу. – Не ваша ли фамилия упоминалась несколько лет тому назад в связи с торговлей рабами?
– Надеюсь, что нет. – Немец добродушно рассмеялся. – Я давно уже не имею к этому никакого отношения, – Он пожал плечами. – Да и денег эти рабы почти не приносили. – Он улыбнулся. – Опять же, сильная конкуренция со стороны англичан. – Он помолчал. – Слоновая кость приносит куда больший доход.
– Господа, за королеву. – Райc поднял стакан. Никто его не поддержал, а он словно этого и не заметил. – Так вы теперь охотник за слоновой костью?
Гюнтерманн покачал головой:
– Я торговец слоновой костью.
– Неужели? Немец кивнул.
– Я иду в Конго, в тропические леса, нахожу там племена, которые жаждут мяса, и продаю им антилопу, получая взамен слоновую кость. – Он опять вытер потное лицо платком и удовлетворенно добавил:
– Очень выгодно.
– Если они убивают слонов, почему они не могут охотиться на антилоп и добывать мясо? – спросил англичанин, убивая муху цеце, усевшуюся к нему на шею.
– Сами они слонов не убивают, – объяснил немец, – но знают, где найти их скелеты. А когда находят, забирают бивни. – Он помолчал, дожидаясь, пока в соседнем болоте не прекратит реветь гиппопотам. – В одной пигмейской деревне столько бивней, что они используют их вместо жердей в заборах, которыми окружают свои дворы. – Немец покачал головой. – Бедняги. Они понятия не имеют, сколько стоит слоновая кость.
– И где же находится деревня с заборами из бивней? – с любопытством спросил англичанин. Гюнтерманн улыбнулся:
– Друг мой, вы же понимаете, что я вам этого не скажу.
Райc улыбнулся в ответ:
– Да, конечно. – Теперь ему пришлось дожидаться, пока замолчит гиппопотам. – Так вы Гюнтерманн.
– Именно так. А вы?
– Блейни Райc, в недавнем прошлом житель Йоханнесбурга.
– Йоханнесбург, – повторил Гюнтерманн. – Вы родились в Африке?
– Родился я в Англии, в Манчестере. Эмигрировал в Южную Африку, купил ферму, дела не заладились, стал торговцем, двинулся на север. Через двенадцать лет добрался до этих мест. Лет десять тому назад.
– Вы торгуете слоновой костью? – с профессиональным интересом спросил Гюнтерманн.
– Уже нет. – Англичанин взял орешек и бросил зеленой мартышке, прыгнувшей на подоконник. Мартышка с визгом подобрала с земли орешек и мгновение спустя вновь возникла на подоконнике, ожидая следующего.
– А чем вы торгуете? Райc улыбнулся:
– Фотографиями.
– Фотографиями? – недоверчиво переспросил немец. Райc кивнул:
– Я использую светокопировальную бумагу. Фотографии меняю на соль, соль – на медь, медь – на коз, коз – снова на соль, соль – на скот. У меня уходит полгода, чтобы пройти весь маршрут. Заканчивается он в Судане, где я продаю скот армии. Начальных вложений – шесть шиллингов, на финише – чуть больше трех тысяч фунтов.
– А чем вы занимались до того, как стали продавать фотографии? – спросил немец, сняв с носового платка какое‑то насекомое и бросив на пол.
– Начал я охотником за слоновой костью, но, должен признать, успеха не добился. А когда завязал, выяснилось, что денег у меня ни пенни, а из ценного – только патроны.
Вот я и поменял патроны на соль, потом на эту соль купил больше патронов, поменял их на коз и так далее. В итоге я добрался до Эфиопии и продал имеющийся у меня товар почти за две тысячи долларов Марии‑Терезы. Оттуда я уехал, больно уж жарко, вернулся сюда, где климат куда приятнее и больше племен, с которыми можно торговать, купил пару фотокамер, и дело пошло.
– И вы называете это приятным климатом? – усмехнулся Слоун.
Райc повернулся к нему:
– А вы бывали в Эфиопии?
– Пару раз.
– Тогда вы знаете, как там жарко.
– Не намного жарче, чем здесь, – возразил Слоун.
– Вы совершенно не правы, – отчеканил англичанин. – Тамошней жары не выдержит ни один человек. Слоун пожал плечами и уткнулся в стакан с пивом.
– Если вы не возражаете, мой добрый сэр, я позволю себе задать вам вопрос, – продолжил Райc.
Слоун поднял голову, пристально посмотрел на англичанина.
– Валяйте.
– Туземец, с которым вы прибыли. Не могу понять по родовым насечкам, из какого он племени.
– Он – кикуйю.
– Никогда с ними не встречался. Я слышал, что земли кикуйю закрыты для белых.
– Это так.
– Так где вы его взяли?
– Он нарушил закон, но сбежал до того, как его убили.
– А что он сделал? Слоун пожал плечами.
– Я не спрашивал.
– Кикуйю – хорошие следопыты?
– Этим я доволен.
– Но похуже, чем вандеборо, – самодовольно усмехнулся немец.
Ветер чуть изменился, на них пахнуло болотом.
– Я заметил, что у вас есть один. – Райc обмахивался шляпой, скорее чтобы отогнать неприятный запах, а не охладить кожу. – Они действительно так хороши?
– Мой вандеборо возьмет след биллиардного шара, прокатившегося по улице Берлина.
Райc хохотнул, допил пиво, поднял пустой стакан.
– Чья очередь?
– Моя. – Гюнтерманн бросил на стойку несколько монет. – Раз уж мы вспомнили о вандеборо. По приезде я заметил за домом женщину‑вандеборо.
– Она кизи, – поправил его Ван дер Камп. После паузы добавил:
– Она принадлежит мне.
– Вы – бур, не так ли? – спросил Гюнтерманн.
– Да.
– Я думал, буры ненавидят черных. Ван дер Камп покачал головой.
– Ненависти ко всем черным у нас нет. Мы ненавидим только зулусов. Не потому что они черные, а потому, что они наши кровные враги.
– А в сезон дождей в этих краях становится очень одиноко, не так ли? – понимающе подмигнул буру Гюнтерманн.
– Это так.
– Когда британцы установят здесь протекторат, – продолжал Гюнтерманн, – они заставят вас избавиться от нее.
– Мне уже приходилось иметь дело с англичанами, – мрачно ответил Ван дер Камп. – Они меня не пугают.
– Я бы предложил оставить политику, господа, – вмешался Райc. – Нет причин разжигать в буше национальную рознь.
– Согласен. – Гюнтерманн с улыбкой повернулся к Слоуну. – И не попросить ли нам нашего американского коллегу в интересах интернационального единства снять военную форму.
– Попросить вы можете, – откликнулся Слоун. Райc присмотрелся к форме.
– Вижу, вы были капитаном, сэр.
– Нет.
– Но ваши знаки отличия…
– Я купил форму после войны.
– Так вы не участвовали в боевых действиях? Слоун ответил после долгой паузы:
– Участвовал.