— Что он такое? Он ровно ничего! — воскликнул он, — к чему ты хочешь принимать побои от негодяя, рискуя даже своей жизнью? Он в припадке бешенства может убить тебя! Не будь глупа, брось его! Послушай моего совета, ты ведь знаешь, что я желаю тебе добра, любя тебя с детских лет!
— Да, в этом я уверена, папа Калебассе, вы всегда были добры и ласковы ко мне.
— Иначе и быть не должно, так пойдем же, я провожу тебя до Лувра, чтобы по дороге с тобой ничего не случилось! Я ничего доброго не жду от Жюля, у него злой нрав. Я боюсь, что ему не избежать виселицы.
— О, Господи, Боже мой! — воскликнула в ужасе Жозефина, — помилуй и сохрани нас от такого несчастья!
— Могут ли родители отвечать за своих детей, а тем более сестры за братьев? Всякий пожинает то, что сеет! Когда он поступает так, что заслуживает виселицы, мы не можем воспрепятствовать ему быть наказанным по заслугам! Тайна, о которой он тут мне болтал, тоже дело крайне сомнительное, даю голову на отсечение, если это опять не какая-нибудь скверная шутка.
— А что же это такое, крестный? — спросила Жозефина, идя возле старика по дороге к Лувру.
— Да кто может сказать, какие у него замыслы! Какая-то государственная тайна, говорил он, — боюсь только, чтобы он не подавился этой государственной тайной вместо больших выгод, которых от нее ожидает! Я вижу ясно, что он сам надевает себе петлю на шею, но кто его удержит! Мушкетерам он также, наконец, надоест и они раз и навсегда отправят его туда, откуда уже не возвращаются.
— Ты, Жозефиночка, не печалься о нем, это напрасный труд, его все равно не удержишь!
— Вы правду говорите, папа Калебассе, я хотела только исполнить мой долг, чтобы потом не упрекать себя, — ответила Белая Голубка.
— Я понимаю, Жозефина, но доброта твоя расточается без пользы. Жюль не достоин твоего сострадания.
— Вот мы и у Лувра! Благодарю вас, что вы проводили меня, крестный!
Старик подал Жозефине руку на прощанье и с тайным удовольствием посмотрел ей вслед, пока она подымалась по ступеням крыльца.
— Сейчас однако видно, что она другой породы, — пробормотал он про себя и, задумавшись, пошел дальше.
Жюль Гри в это время шел по улицам в сильном раздражении.
Встреча с Жозефиною еще усилила его желание отомстить мушкетёрам, а из всех них больше всего он ненавидел Милона. Жажда мести все увеличивалась и увеличивалась.
Счастье — так по крайней мере он называл эту встречу, — как-то особенно благоприятствовало ему в этот вечер. Когда он прибыл во дворец герцога д'Эпернона и попросил камердинера доложить о нем, камердинер объявил, что герцог опасно болен и что в настоящее время у него находится мушкетер, присланный королевой узнать о здоровье герцога.
Мушкетер? — спросил пораженный Жюль Гри.
— Их здесь даже два, один сейчас у его светлости герцога, а другой ожидает в переднем зале.
— Не знаете ли их имен?
— Тот, о котором я должен был доложить, назвался бароном де Сент-Аманд!
— Благодарю вас, друг мой, — ответил Жюль Гри, — а давно уже мушкетер у герцога?
— Я полагаю, он скоро окончит свой визит.
— Я подожду лучше внизу, потому что не желал бы встречаться здесь с мушкетерами, — объявил Жюль Гри.
— Это ваше дело, — ответил камердинер, возвращаясь в комнаты, между тем как Жюль Гри стал медленно спускаться с крыльца.
Должно быть герцог д'Эпернон действительно был опасно болен! Подъезд внизу не был освещен, нигде не видно было ни одного фонаря, глубочайший мрак царил также на крыльце и в нижнем зале. Не видно было ни слуг, ни управляющего! Они знали, что их господин не мог застать их врасплох, и предпочли отправиться каждый по своим делам.
При виде этого Жюлю Гри пришла в голову мысль, заставившая его остановиться внизу, у крыльца.
Что, если бы он подождал здесь возвращения Милона? Он, совсем неожиданно, одним ударом смог бы уложить его на месте, а потом сделать то же и с ничего не подозревающим его товарищем! Он вполне был уверен, что другой мушкетер — маркиз или виконт, — оба они равно были ему ненавистны!
Этот план живо созрел в испорченной душе сына Пьера Гри. Он прижался к золоченым перилам крыльца и стал дожидаться своих врагов. Слабый свет, падавший с открытого высокого подъезда прямо на крыльцо, давал ему возможность различать идущих сверху, тогда как он оставался в тени.
Таким образом, убийца стоял, спрятавшись, и ждал своих ненавистных врагов — друзей-мушкетеров.
Ведь для того он и бежал из Бастилии, чтобы отомстить своим врагам и, затем, открыв тайну, извлечь из нее для себя большие выгоды.
Вдруг он услышал, что наверху открывают двери, — желанная минута приближалась!
Жюль Гри, обнажив шпагу, прижался к перилам крыльца.
Сверху послышались шаги.
Казалось, шел только один человек! Кто же это был? Жюль Гри подался вперед и стал смотреть на крыльцо: он хотел удостовериться, не слуга ли это.
В этом случае он представился бы ожидающим.
Нет, при слабом свете, в сумерках, он все же ясно увидел на спускавшемся мундир мушкетера! Без сомнения — это Милон!
Зачем же другой мушкетер остался наверху? Может быть, герцогу сделалось хуже и Милон поспешил за доктором?
Казалось, что так, потому что он спускался очень поспешно.
Жюль рассчитывал минуту нападения, чтобы удачнее вонзить свою шпагу в сердце ничего не подозревающего, бегущего навстречу своей гибели человека.
Мушкетер приближался.
Когда он ступил на плиты подъезда, перед его глазами вдруг блеснула шпага, вслед за тем он увидел и державшего ее человека.
— Проклятие! — закричал мушкетер, и Жюль узнал голос виконта. — Что тут за дьявол? Что здесь происходит?
Он отскочил в сторону, чтобы избежать удара, и в ту же минуту обнажил свою шпагу.
Но Жюль Гри не хотел на этот раз упустить случай отомстить и напал снова.
— Клянусь, теперь я узнаю тебя, — закричал Этьенн, — ты бесчестный управляющий Гри, бежавший из Бастилии! — Но на этот раз я не буду так милостив к тебе! И он мгновенно напал на него.
Сын Пьера Гри заскрежетал зубами, еще раз занес свою шпагу над головой виконта, но в это время получил такой меткий удар, что зашатался и схватился обеими руками за грудь, шпага его со звоном упала на вымощенный плитами пол подъезда.
— Я умираю! — проговорил он.
— Так наказывают убийц! — воскликнул виконт. — Теперь, по крайней мере, ты уже никому не принесешь вреда. Но мне некогда с тобой возиться, старый герцог просит, чтобы я сейчас же привез к нему доктора Вильмайзанта.
А заодно, кстати, пусть он и засвидетельствует смерть этого несчастного.
В то время как виконт вышел на улицу, Жюль остался лежать на каменных плитах подъезда, кровь ручьями текла из раны: он понял, что в этот раз ему уже не выкарабкаться!..
Слабый крик о помощи вырвался из его груди, но никто ничего не услышал! Никто не пришел помочь ему! Он сам избрал это уединенное место для осуществления своего коварного плана, ему хотелось быть подальше от людей и света, — теперь он заплатил за все это жизнью!
Кровь лила не переставая, уже и изо рта его показалась кроваваяпена. Он попробовал встать, но сейчас же упал от боли.
Он крикнул еще раз, но никто не появился, все было тихо и ничто не нарушало ночной тишины. Жюлем овладела предсмертная агония! Руки его и все мускулы судорожно подергивались, глаза непомерно раскрылись. Он вытянулся во весь рост на холодных плитах, и в горле его послышалось предсмертное хрипение.
Когда через полчаса виконт возвратился вместе с доктором Вильмайзантом, они нашли Жюля Гри уже мертвым.