В конце концов таран Лоди уступил, и монах, выполнявший обязанности его секретаря, составил договор, который они скрепили своими подписями. С
легким сердцем и в приподнятом настроении мессер Беппо позавтракал в компании синьора Виньяте и затем покинул город, чтобы отправиться к
кардиналу Десане и сообщить ему о принятых решениях, а самому приготовиться к участию в их исполнении.
Стояло ослепительное утро; гроза так и не разразилась, и воздух был чист и прозрачен. В такое утро жизнь кажется прекрасной, и, возможно,
поэтому мессер Беппо улыбался, уверенно входя в домик в Павоне, где находилась штаб квартира Фачино.
Кондотьер сидел за обедом с тремя своими офицерами и графиней Беатриче и вопросительно взглянул на вновь прибывшего, когда тот подошел к
незанятому месту у стола.
– Ты опаздываешь, Белларион. Мы заждались от тебя известий. Была ли ночью попытка провести обоз сквозь кордоны или нет?
– Была, – ответил Белларион.
– Удалось ли задержать его?
– Конечно. Однако все мулы и все припасы благополучно достигли Алессандрии.
Пять пар глаз изумленно уставились на него.
– Как же так? – усмехнулся Карманьола. – Несмотря на то, что вы задержали их?
Белларион поднял на него свои покрасневшие, слегка припухшие от бессонницы глаза.
– Да, несмотря на это, – согласился он, усаживаясь на свою табуретку. – И я лично отвел обоз в Алессандрию.
– Вы хотите сказать, что были в Алессандрии?
– В самой цитадели; и даже позавтракал в компании с тираном Лоди.
– Мы требуем объяснений, Белларион! – вскричал Фачино.
Беллариона не пришлось упрашивать дважды.
Глава XV. ДИВЕРСИЯ
О том, что произошло дальше, нетрудно догадаться. Ночью Виньяте и шестьсот его солдат попали в засаду неподалеку от Павоне, и после получасовой
отчаянной схватки уцелевшие стали бросать оружие и сдаваться в плен. Белларион, облаченный в подаренные Бусико великолепные доспехи, но без
шлема, к которому так и не смог привыкнуть, держался в стороне от общей свалки, испытывая глубокое отвращение к личному участию в рукопашном
бою, в чем впоследствии его не раз упрекали современники.
Впрочем, один удар, который с полным основанием можно было назвать решающим, ему все же пришлось нанести.
Ближе к концу схватки, когда ее исход уже не вызывал никаких сомнений, закованный в доспехи рыцарь, чье поднятое забрало придавало ему вид какой
то фантастической птицы, яростно устремился на обступивших его врагов. Ему удалось вырваться из окружения, и никто, кроме слоняющегося
неподалеку Беллариона, не преграждал ему путь к спасению. Будь на то его воля, Белларион и пальцем бы не пошевельнул, чтобы помешать ему
улизнуть, но этот рыцарь поскакал – и надо сказать, весьма опрометчиво – прямо на него с копьем наперевес, так что Белларион едва успел подать
свою лошадь в сторону, уклоняясь от удара. Затем он привстал на стременах и, когда этот неудержимый боец промчался рядом, ударил булавой,
которой он владел прекрасно, прямо по поднятому забралу.
Белларион спешился и, подойдя к всаднику, которого только что выбил из седла, снял с него шлем, чтобы свежий воздух привел его в чувство. По
законам рыцарства этот человек считался теперь пленником Беллариона.
Под охраной двух бургундцев его привели в Павоне, в штаб квартиру Фачино, и там, разглядев при свете его смуглое, искаженное яростью лицо,
Белларион не смог удержаться от смеха.
– Грязный, алчный пес! – завопил его пленник. – Ты продался тому, кто дал тебе больше! Если бы я знал, что это был ты, я предпочел бы умереть с
перерезанной глоткой, чем попасть в твои грязные руки.
– Ты продался тому, кто дал тебе больше! Если бы я знал, что это был ты, я предпочел бы умереть с
перерезанной глоткой, чем попасть в твои грязные руки.
Его слова привлекли внимание Фачино и Карманьолы, только что вошедшего к нему с докладом о результатах схватки. Они обернулись к пленнику, и к
своему удивлению, узнали в нем Виньяте, тирана Лоди.
– Вы что то путаете, синьор, – отвечал тем временем ему Белларион.
– За все время своей службы у синьора Фачино я никогда и никому не продавался.
Виньяте ошалело уставился на него, не в силах поверить, что кто то мог решиться на такой отчаянный риск.
– Так это был обман? – чуть не шепотом проговорил он. – И ты не Фарфалла?
– Мое имя – Белларион.
– Это имя мошенника, подлого и низкого предателя, который хитростью втерся ко мне в доверие. – Он взглянул за спину Беллариона, на улыбающегося
Фачино. – Ты так воюешь теперь, Фачино?
– Боже милосердный! – рассмеялся Фачино. – Вот уж не ожидал услышать болтовню о воинской чести из уст вероломного бандита! Зачти ему его
нахальство, Белларион. Он твой пленник, но, будь он в моих руках, я бы взял за него никак не меньше пятидесяти тысяч дукатов. Пускай жители Лоди
соберут деньги и узнают на собственной шкуре, каково благоволить к такому тирану.
Виньяте исподлобья взглянул на Фачино, и его глаза злобно сверкнули.
– Моли Бога, Фачино, чтобы тебе никогда не попасться мне в плен.
Белларион крепко взял его за плечо.
– Вы мне не нравитесь, мессер де Виньяте. Вы глупец, и мир только выиграет, если вы перестанете беспокоить его своим присутствием. И я могу
оказаться не настолько скуп, чтобы ради выкупа, какой то сотни тысяч дукатов, пренебречь своим долгом перед человечеством и не послать вашу
голову миланскому герцогу, которого вы предали.
Виньяте замер, раскрыв рот от смеси удивления и испуга.
– Помолчите, прошу вас, – предупредил его Белларион. – То, что вы уже сказали, обошлось вам в лишние пятьдесят тысяч дукатов. Дерзость –
непозволительная роскошь для пленника.
Он повернулся к стоявшим тут же бургундцам и сказал:
– Отведите его наверх, снимите доспехи и крепко свяжите.
– Но зачем же вести себя со мной так по варварски? Я ведь сдался вам, поклялся, наконец!
– Поклялся! – рассмеялся ему в лицо Белларион. – Вы клялись и Джангалеаццо Висконти, но не успело остыть его тело, как вы повернули оружие
против его сына. Я охотнее положусь на крепость веревки, чем на ваше слово, синьор.
Он сделал знак бургундцам, и его рука при этом слегка дрожала.
– Как только у такого Иуды язык повернулся назвать меня мошенником и предателем! – в сердцах проговорил Белларион, когда за Виньяте и
бургундцами закрылась дверь.
Фачино и Карманьола понимающе переглянулись – им показалось, что Виньяте нащупал его болевую точку. Но они даже не подозревали, что он
совершенно равнодушно отнесся бы к этим эпитетам, если бы в тот момент не вспомнил о других устах, которые с не меньшим презрением произносили
их.
– Пусть тебя утешит выкуп, мой мальчик. Сто тысяч дукатов! Клянусь, тебя не упрекнешь в скромности, – рассмеялся Фачино. – Тебе чертовски
повезло взять в плен Виньяте.
– Действительно, это большая удача, – грубовато согласился Карманьола и повернулся к Фачино: – Итак, синьор, все завершилось благополучно, и…
– Как, то есть, завершилось? – поспешил прервать его Белларион. – Все только начинается. И это была всего лишь прелюдия.
– Прелюдия к чему?
– К захвату Алессандрии, которая еще до рассвета будет нашей.