Он восседал на высокой серой лошади во главе отряда из шестидесяти конных арбалетчиков, экипированных в стальные остроконечные шлемы и кожаные
жилеты с укрепленными на них металлическими полосками.
Рядом с ним ехал Штоффель, а Венцель, старший среди швейцарцев, держал в руке пику, на которой развевалось знамя с гербом Беллариона: серебряная
голова собаки на лазурном поле. Процессию замыкала вереница мулов, груженных палатками и всем необходимым для отряда.
Очевидно, этот высокий молодой рыцарь был важной фигурой, – так думал о себе Белларион, тем самым обнаруживая куда большую, чем он предполагал,
любовь к мирским слабостям.
Маркиз Теодоро, регент Монферрато, был тактичным человеком и ни одним словом не намекнул о былых похождениях этого рыцаря в Касале. Он заявил,
что его двор сочтет за честь принять прославленного сына прославленного синьора, и выразил надежду, что мессер Белларион согласится ненадолго
отдохнуть после своих выдающихся ратных подвигов в тишине и спокойствии Монферрато.
– Синьор маркиз, вы можете считать меня нарушителем этого спокойствия. Я прибыл к вам в качестве посланника графа Бьяндратского.
– С какой целью?
– С той же, с которой ваше высочество недавно впустую съездили в Милан, но к которой могут с пониманием отнестись в Алессандрии.
Маркиз Теодоро медленно и глубоко вздохнул.
– Ну хорошо, – сказал он, – мы поговорим об этом после обеда. Сейчас наша главная забота – ваш отдых.
Белларион не сомневался, что его поняли; однако маркизу Теодоро требовалось время, чтобы все обдумать и взвесить, прежде чем обсуждать его
предложение.
Обед был накрыт внизу, в небольшой прохладной комнате, распахнутые двери которой выходили в залитый солнцем сад, где Белларион когда то прятался
от стражников Касале. За столом собрались, помимо регента и Беллариона, только члены узкого семейного круга: принцесса Валерия, маркиз
Джанджакомо, его учитель Корсарио и его ближайший друг синьор да Фенестрелла, молодой человек с бегающими глазами. За этот год мало что
изменилось при дворе Касале, однако внимательный глаз все же мог заметить некоторые перемены. Маркиз, которому шел уже семнадцатый год, заметно
повзрослел. Он подрос на несколько дюймов, похудел, и его кожа приобрела нездоровый оттенок. Его манеры стали развязнее, взгляд – тупее, а линия
рта – угрюмее. Регент действовал неторопливо, но наверняка: зачем применять сильные меры к тому, кто сам умерщвляет себя распутством и
невоздержанием.
Принцесса тоже показалась Беллариону бледнее и тоньше, чем во время их прошлой встречи в Милане; ее темные глаза стали еще задумчивее, и всем ее
существом как будто овладела безграничная апатия. Однако, когда Белларион, представленный ей маркизом Теодоро, вытянулся перед ней, высокий,
стройный, как пика, и уверенный в себе, глаза принцессы, казалось, метнули молнии в этого лжеца и убийцу, чье предательство, как она считала,
уничтожило все ее надежды. Она всего лишь едва кивнула в ответ на его глубокий поклон, и регент, заметив внезапную перемену, произошедшую в ней,
поспешил подвести Беллариона к юному маркизу со словами, которые, по его мнению, должны были обеспечить сохранение мира и дружеских отношений:
– Джакомо, это рыцарь Белларион Кане. Он прибыл к нам как посол своего прославленного отца, графа Бьяндратского; исполняй, пожалуйста,
обязанности хозяина и окажи ему должное почтение.
Юноша уставился на него со скучающим видом.
– Чувствуйте себя как дома, мессер, – без энтузиазма сказал он и устало протянул руку, которую Белларион покорно поцеловал.
Обед начался неудачно.
Обед начался неудачно. Фенестрелла сразу узнал в Белларионе арестанта, которого в прошлом году судили в Касале, и сосредоточился было на этом
инциденте, но регент ловко сменил тему и завел разговор о прогремевшем на всю Италию захвате Алессандрии.
– Целое нагромождение хитростей, – так прокомментировала подробный рассказ маркиза Теодоро принцесса Валерия, в первый раз с начала обеда подав
голос.
– И ничего более, – не смущаясь, согласился Белларион.
– Ну как же так? – возразил ей маркиз Теодоро. – Трудно представить себе операцию, смелее задуманную и решительнее исполненную, и она принесла
Беллариону заслуженную славу.
– И сотню тысяч флоринов, – добавила принцесса Валерия.
Значит, об этом они тоже знали, подумал Белларион.
– Вы чрезвычайно дорого оценили синьора Виньяте, – рассмеялся Фенестрелла.
– Я надеюсь, что его подданные в Лоди, собрав эти деньги, задумаются, стоит ли держать у себя столь дорогостоящего тирана.
– Мессер, я была несправедлива к вам, – призналась принцесса. – Я считала, что вами руководила жадность.
Он сделал вид, что не заметил ее сарказма.
– Ваше высочество были бы несправедливы ко мне, если бы сбросили такую возможность со счета.
Валерия, единственная из всех присутствующих, не улыбнулась шутке и с непреклонной суровостью выдержала его взгляд.
– Я слышала, что мессер Карманьола возглавлял штурм города. Какой храбрый рыцарь и никогда не прячется за спинами других, когда дело доходит до
рукопашной.
– Верно, – согласился Белларион. – Это единственное, на что способен этот буйвол в человечьем облике.
– Вы так относитесь к бескомпромиссным, честным бойцам?
– Возможно, я несколько предубежден, но гораздо выше ценю оружие интеллекта.
Она чуть наклонилась вперед, готовая поспорить с ним. Все с интересом глядели на нее, и только маркиз Теодоро чувствовал себя неловко.
– Без этого трудно обойтись даже на арене. Я помню, как ловко и мужественно сражался этот рыцарь, Карманьола, на турнире в Милане. В тот день он
получил пальму первенства. Но у вас тогда, кажется, случился жар, – или это была лихорадка?
– Скорее, лихорадка: меня всегда бросает в дрожь при мысли о схватке один на один.
Регент расхохотался первым, и на этот раз даже Валерия улыбнулась, но это была улыбка, полная презрения. Один лишь Белларион остался серьезен.
– Почему вы смеетесь, синьоры? Я сказал чистую правду.
– И вы заявляете это после того, как выбили Виньяте из седла! – воскликнул Фенестрелла.
– Все произошло совершенно случайно. Мне удалось увернуться, когда на меня наехали, а он, в темноте, промахнулся, чем я и поспешил
воспользоваться.
Валерия не отрываясь смотрела на него, отказываясь верить своим глазам и спрашивая себя, есть ли у него хоть капля стыда. Ее колкости были
встречены и нейтрализованы его откровенными и правдивыми ответами; более того, своей самоироничной манерой он сумел не только взять верх над
ней, но и выставить себя перед окружающими в выгодном свете. Она замолчала и больше не заговаривала с ним.
Избавившись от ее нападок, Белларион переключил свое внимание на юного маркиза, и, решив осторожно прозондировать, каковы его успехи в учебе,
поинтересовался его мнением о Вергилии note 90.
– Вергилио? – чуть удивленно переспросил юноша. – Откуда вы его знаете? Ну у, он вороватый малый, но умеет прекрасно ладить с собаками.
– Я имел в виду поэта, синьор.
– Поэта? Какого поэта? Нет ничего скучнее поэтов. Валерия иногда читает мне их писанину. Не знаю, что она в них находит.