-- А кто такой ван Берле?
-- Это тот, ктоуже создал пять новых разновидностей: "Жанну", "Яна де
Витта", "Корнеля" и т.д.
Ну чтоже, вотмоечестолюбие. Оно никому не будет стоить слез. Ио
моем"Tulipa nigra Barlaensis" будут говорить итогда, когда,быть может,
мой крестный,этот великийполитик, будет известентолько благодаря моему
тюльпану, который я назвал его именем.
Очаровательные луковички!
Когда мой тюльпан расцветет, --продолжал Корнелиус, -- и еслик тому
времени волнения в Голландии прекратятся,яраздам бедным только пятьдесят
тысяч флоринов,ведь в конечном счете и это немало для человека, который, в
сущности, никомуничегонедолжен. Остальныепятьдесяттысяч флоринов я
употреблюнанаучныеопыты. Сэтимипятьюдесятьютысячамифлориновя
добьюсь, чтотюльпанстанетблагоухать. О, если бы мнеудалось добиться,
чтобытюльпан издавалароматрозыилигвоздикиили,дажеещелучше,
совершенно новыйаромат!Еслибыямог вернутьэтому царюцветовего
естественныйаромат,который он утерял при переходесо своеговосточного
трона на европейский, тот аромат, которым он должен обладать в Индии, в Гоа,
в Бомбее, в Мадрасе и особенно на том острове, где некогда, как уверяют, был
земнойрайикоторый именуетсяЦейлоном. О, какая слава! Тогда, клянусь!
Тогда я предпочтубыть Корнелиусомван Берле, чем Александром Македонским,
Цезарем или Максимилианом.
Восхитительные луковички!..
Корнелиус наслаждался созерцанием и весь ушел в сладкие грезы.
Вдруг звонок в его кабинете зазвонил сильнее обычного.
Корнелиус вздрогнул, прикрыл рукой луковички и обернулся.
-- Кто там?
-- Сударь, -- ответил слуга, -- это нарочный из Гааги.
-- Нарочный из Гааги? Что ему нужно?
-- Сударь, это Кракэ.
-- Кракэ, доверенный слуга Яна де Витта? Хорошо. Хорошо,хорошо, пусть
он подождет.
-- Я не могу ждать, -- раздался голос в коридоре.
И в тот же момент, нарушая запрещение, Кракэ устремился в сушильню.
Неожиданное,почтинасильственноевторжениебылотакимнарушением
обычаевдома Корнелиуса ван Берле, что он,привиде вбежавшегов комнату
Кракэ,сделал рукой, прикрывавшей луковички, судорожное движение исбросил
двеиз нихна пол; они покатились; одна -- под соседний стол, другая --в
камин.
-- А, дьявол!-- воскликнулКорнелиус,бросившисьвследзасвоими
луковичками. -- В чем дело, Кракэ?
-- Вот, -- сказал Кракэ, положив записку на стол, на котором оставалась
лежатьтретья луковичка. -- Выдолжны,не теряяни минуты, прочестьэту
бумагу.
И Кракэ, которому показалось, что на улицах Дордрехтазаметны признаки
волнения, подобноготому,какое он недавно наблюдал в Гааге, скрылся, даже
не оглядываясь назад.
--Хорошо,хорошо, мой дорогойКракэ, -- сказалКорнелиус, доставая
из-под стола драгоценную луковичку, -- прочтем, прочтем твою бумагу.
Поднявлуковичку,онположилееналадоньисталвнимательно
осматривать.
-- Ну, вот, одна неповрежденная. Дьявол Кракэ! Ворвался, как бешеный, в
сушильню. А теперь посмотрим другую.
И, не выпуская из руки беглянки, ван Берле направилсяк камину и, стоя
на коленях, стал ворошить золу, которая, к счастью, была холодная.
Он скоро нащупал вторую луковичку.
-- Ну, вот и она.
И, рассматривая ее почти с отеческим вниманием, сказал:
-- Невредима, как и первая.
Вэтотмомент,когда Корнелиус ещена коленяхрассматривалвторую
луковичку, дверь так сильно сотряслась, а вслед за этим распахнулась с таким
шумом, чтоКорнелиуспочувствовал,как от гнева, этого дурного советчика,
запылали его щеки и уши.
-- Что там еще? -- закричал он. -- Или в этом доме все с ума сошли!
--Сударь, сударь! --воскликнул, поспешно вбегаяв сушильню, слуга.
Лицо его было еще бледнее, а вид еще растеряннее, чем у Кракэ.
-- Ну, что? -- спросил Корнелиус, предчувствуя в двойном нарушении всех
его правил какое-то несчастье.
-- О, сударь, бегите, бегите скорее! -- кричал слуга.
-- Бежать? Почему?
-- Сударь, дом переполнен стражей!
-- Что им надо?
-- Они ищут вас.
-- Зачем?
-- Чтобы арестовать.
-- Арестовать, меня?
-- Да, сударь, и с ними судья.
--Чтобыэтозначило? --спросилванБерле,сжимая вруке обе
луковички и устремляя растерянный взгляд на лестницу.
-- Они идут, они идут наверх! -- закричал слуга.
--Омойблагородныйгосподин,омоедорогоедитя!--кричала
кормилица, котораятоже вошла в сушильню. -- Возьмите золото, драгоценности
и бегите, бегите!
-- Но каким путем я могу бежать? -- спросил ван Берле.
-- Прыгайте в окно!
-- Двадцать пять футов.
-- Вы упадете на пласт мягкой земли.
-- Да, но я упаду на мои тюльпаны.
-- Все равно, прыгайте!
Корнелиус взялтретьюлуковичку,подошел кокну,раскрыл его,но,
представив себе вред, который будет причинен его грядам, он пришел в больший
ужас, чем от расстояния, какое ему пришлось бы пролететь при падении.
-- Ни за что, -- сказал он и сделал шаг назад.
В этот момент за перилами лестницы появились алебарды солдат.
Кормилица простерла к небу руки.
Что касается Корнелиуса, то надо сказать, к чести его (не как человека,
акакцветовода),чтовсесвоевниманиеонустремилнадрагоценные
луковички.