ЕдинственныйогонекбрезжилвовсемдомеОнтеплилсявкомнате
кормилицы.
Мрак и тишина ободрили Бокстеля.
Он перебросил ногучереззабор, задержался на секунду на самом верху,
потом, убедившись, что ему нечего бояться, перекинул лестницу из своего сада
в сад Корнелиуса и спустился по ней вниз.
Знаяв точностиместо,гдебылипосажены луковицы будущего черного
тюльпана,онпобежал втомнаправлении,ноне прямо через грядки, а по
дорожкам,чтобынеоставитьследов.Дойдя до места,сдикойрадостью
погрузил он свои руки в мягкую землю.
Он ничего не нашели решил,что ошибся местом.Пот градом выступил у
него на лбу. Он копнул рядом -- ничего. Копнул справа, слева -- ничего.
Он чуть было не лишился рассудка, таккак заметил,наконец, что земля
была взрыта еще утром.
Действительно,втовремя,когдаБокстельлежалещевпостели,
Корнелиусспустился в сад, вырыл луковицу и, какмы видели, разделил ее на
три маленькие луковички.
УБокстеляне хватилорешимости оторватьсяотзаветногоместа. Он
перерыл руками больше десяти квадратных футов.
Наконец он перестал сомневаться в своем несчастье.
Обезумев от ярости, он добежал до лестницы, перекинул ногу через забор,
снова перенеслестницуот Корнелиуса к себе,бросилеев сад и спрыгнул
вслед за ней.
Вдруг его осенила последняя надежда.
Луковички находятся в сушильне.
Остается проникнуть в сушильню. Там он должен найти их.
В сущности, сделать это было нетруднее, чем проникнуть в сад Стекла в
сушильне поднималисьиопускались, какворанжерееКорнелиус ванБерле
открыл их этим утром, и никому не пришло в голову закрыть их.
Вседело быловтом,чтобыраздобыть достаточно высокуюлестницу,
длиною в двадцать футов, вместо двенадцатифутовой.
Бокстель однажды видел наулице, гдеон жил, какой-то ремонтирующийся
дом. Кдому была приставлена гигантская лестница. Эта лестница, еслиее не
унесли рабочие, наверняка подошла бы ему.
Онпобежал к тому дому. Лестница стоялана своем месте. Бокстель взял
лестницу и с большим трудом дотащил до своего сада. Еще с большим трудом ему
удалось приставить ее к стене дома Корнелиуса.
Лестница как раз доходила до верхней подвижной рамы.
Бокстельположил вкарманзажженныйпотайнойфонарик, поднялсяпо
лестнице и проник в сушильню.
Войдя вэто святилище, он остановился,опираясь о стол. Ногиунего
подкашивались, сердце безумно билось.
Здесь было более жутко, чем в саду. Простор как бы лишает собственность
ее священной неприкосновенности. Тот, кто смело перепрыгивает через изгородь
или забирается на стену, часто останавливается у двери или у окна комнаты.
В саду Бокстель был только мародером, в комнате он был вором.
Однакоже мужество вернулоськ нему: он ведьпришел сюда недля того,
чтобы вернуться с пустыми руками.
Ондолгоискал,открывая и закрывая все ящики и дажесамый заветный
ящик, в котором лежалпакет,оказавшийсяроковым для Корнелиуса. Он нашел
"Жанну", "де Витта", серый тюльпан и тюльпанцвета жженого кофе, снабженные
этикетками с надписями, как в ботаническомсаду.Но черного тюльпанаили,
вернее, луковичек, в которыхон дремал перед тем, как расцвесть, -- не было
и следа.
И все жев книгах записи семяни луковичек, которыеван Берле вел по
бухгалтерскойсистемеисбольшимстараниемиточностью,чемвелись
бухгалтерскиекнигивпервоклассныхфирмах Амстердама,Бокстельпрочел
следующие строки:
"Сегодня,20 августа1672года,я вырыллуковицу славногочерного
тюльпана, от которой получил три превосходные луковички".
--Луковички! Луковички!-- рычал Бокстель, переворачиваяв сушильне
все вверх дном. -- Куда он их мог спрятать?
Вдруг изо всей силы он ударил себя по лбу и воскликнул:
-- О я,несчастный! О, трижды проклятый Бокстель! Развес луковичками
расстаются!? Разве их оставляют вДордрехте, когда уезжают вГаагу!Разве
можно существоватьбезсвоихлуковичек, когдаэто луковичкизнаменитого
черного тюльпана!? Онуспел их забрать, негодяй! Ониунего, он увез их в
Гаагу!
Это был луч, осветивший Бокстелю бездну его бесполезного преступления.
Бокстель, как громомпораженный, упал на тот самыйстол, на тосамое
место,гденесколько часов назад несчастныйван Берледолго и с упоением
восхищался луковичками черного тюльпана...
-- Ну,что же, -- сказалзавистник, поднимаясвоемертвенно-бледное
лицо, -- в конце концов, если они у него, он сможет хранить их только до тех
пор, пока жив...
И его гнусная мысль завершилась отвратительной гримасой.
--Луковичкинаходятсяв Гааге, -- сказал он.-- Значит, яне могу
больше жить в Дордрехте.
В Гаагу, за луковичками, в Гаагу!
ИБокстель, не обращаявниманияна огромноебогатство,котороеон
покидал, -- так он был захвачен стремлением к другому неоценимому сокровищу,
--Бокстельвылезв окно,спустился по лестнице,отнес орудие воровства
туда, откуда он его взял, и, рыча, подобно дикому животному, вернулся к себе
домой.
IX. Фамильная камера
Было около полуночи,когдабедныйван Берле былзаключенвтюрьму
Бюйтенгоф.
Предположения Розы сбылись. Найдя камеру Корнеля пустой, толпа пришла в
такую ярость, что, подвернись под руку этим бешеным людям старик Грифус, он,
безусловно, поплатился бы за отсутствие своего заключенного.
Но этот гнев излился на обоих братьев, застигнутых убийцами,благодаря
мерам предосторожности,принятымВильгельмом,этимпредусмотрительнейшим
человеком, который велел запереть городские ворота.