Банный халат был ей великоват, да и чистое лицо она будто взаймы взяла. На Габара Маска посмотрела мельком, молча – хмуро и зловеще.
Взъерошиванье шерсти и контрастный душ привели его в себя; в уме прояснилось, слипшийся желудок запел гимн аппетиту – да так зычно, что перешиб все робкие и неразборчивые чувства, поднимавшиеся из глубин души, как солнце из-за горизонта. Но эти чувства резко обозначились во всей своей безжалостности, едва желудок стих под сладким гнетом – Габар уставился в тарелку стылым взглядом, не видя ни еды, ни вилки. Киборги вежливо составили ему компанию, но их молчание, их тихое жевание и даже сам вид их пищи – серой, похожей на пасту-герметик для газовых труб – с каждым мигом все жестче подчеркивали его одиночество и чуждость обстановки. Обед не в обеденный час, без молитвы, без отца-матери, без братьев и сестры, в чужом доме… Так будет всегда?.. Хоть брату позвонить бы, голос услышать! А вдруг там караулят?.. И – что скажет брат? Что у Гахуна и Дагос Яшан-Товияль вырос непочтительный и недостойный сын, позор семьи, которого ищет полиция. Масонская община, тьянское землячество, школа меча – все проклинают Габара и плюют на четыре стороны…
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – промолвил Фанк. – Ты прав. Мы для тебя – не компания…
– Перестань сейчас же, Фанк, – сквозь зубы процедила Маска. – Мама сказала – он теперь наш друг, он был в последнюю минуту с Дымкой. Я отвечаю перед мамой за него. Понятно?.. Габи, ты не бойся. Тебя достанут только через мой труп.
– Фанк правду говорит, – выдавил из себя Габар. – Но мне все равно нельзя домой. Я… мне страшно, – выпалил он недостойное мужчины слово, как белый флаг выкинул. – Лучше ты… дай мне починить «агрессор». Мне чем-нибудь заняться надо.
– Есть кое-что получше, – ухмыльнулась Маска, через стол потрепав его по руке. – Пошли, я покажу тебе…
Сумка стояла в прихожей, под вешалкой – большая сумка, которой раньше не было у беглецов. Маска раздернула «молнию». Что это?.. Со слабым стоном облегчения Габар запустил туда обе мохнатые лапы. Буууийиии! Это оно, мужское, это искупает стыд невольною признания в боязни! Стоит взять это – страх отступает, и кровь загорается, и словно ты не убежал из дома в никуда. Ухватистая рукоять на две ладони, короткие ножны. Дамбари суа этар гиа, лейдэ кора – Позволь мне обнажить тебя, честный меч. Снять меч с предохранителя. Нажать кнопку под гардой. Из жестко укрепленной ближней части клинка со стремительным шорохом выбросились и застыли две телескопические части, слившись в острую полосу зеркально-голубого льда.
– Санай. А-агира. Танумэ (Бог Поможет Сильному), – прошептал Габар, выполняя клинком ритуальный привет Вождю Воинов. И язык не отсох! Отсохнет у того, кто взял оружие, не имея на то права.
– А? – толкнула его Маска. – Что скажешь? Их три штуки, больше не было на складе – магазинчик хиленький. «Агрессор» мой – он умный, глуханул с первой попытки всю сигнализацию. А кассеты с фильмами я так купила… Ты меня научишь, Габи, да?
Габар шумно, быстро выдохнул, повторным нажатием на кнопку заставив меч втянуться – ааааа, это куда сильней, чем даже поцелуй!.. Мужчина должен быть сильней власти меча и женщины; они не могут овладеть им до самозабвения и одержимости… Но рукоять жгла руку, меч просился – «Дай мне волю!»; губы Габара выговорили слова, идущие от меча:
– Маска, если я тебя обидел… ну, там, в ванной, – извини меня. А тот, кто сделал тебя злой, – он не мужчина. Кто он?
– Так, просто большая сволочь, – словно спохватившись чистоты лица, Маска отвернулась к зеркалу и наскоро стала гуталином превращать себя из девчонки в страшилище.
– Давай не говорить об этом, мне не нравится… Я сама с ним разделаюсь, понял?! – обернулась она уже в дьявольском гриме. – Когда-нибудь… займемся мечом, а? – улыбнулась вдруг она, будто заискивая, и улыбка на перечеркнутом лице была хуже любого оскала. – Ты не напоминай, кем я была, договорились?.. Я ненавижу это. Ты-то не знаешь, как это – быть вещью. Смеяться, улыбаться, целоваться потому, что это вложено, и это разрастается в тебе во всю память, а потом узнать, что ты – просто игрушка, штучка с ножками. Я себе лицо изрезала, чтоб страшной быть, чтоб все шарахались. А оно срастается назад, как было. Это биопроцессоры, черт их клепал, они управляются жесткой программой. Я всегда буду такая.
Последние слова она не говорила, а шептала в накрепко прижатые к лицу ладони. Тихо положив меч в сумку, на кассеты с изображением мохнатых воинов в бойцовских позах, Габар не знал, что бы еще такое взять, чтоб руки не казались лишними на теле. Зрелище киборгов за столом, кусающих серую пасту, сместилось, словно в движущихся зеркалах, и из переливающихся отражений выплыла больно, в душу ужаленная кем-то Маска… В душу? У киборгов нет души… Но иллюзия была сильней, чем самая скучная правда – он невольно потянулся к Маске, взял за плечи.
– А не противно? – глухо буркнула она; Габар этих слов не услышал. Странно. Никогда бы не поверил, что киборги могут мучаться. И не от раны – их они, наверное, не чувствуют – а от душевной боли…
– Кхм, – напомнил о себе женоподобный Фанк. – Тут есть одно дельце…
– Вот же зануда… – покосилась Маска, отстраняясь от Габара. – Фанк, у тебя походка шумная, ну как у призрака.
Фанк был (была) одет (одета) и держал (держала) под мышкой переброшенную через плечо сумочку.
– Мне надо отлучиться, а вы, дорогие мои, сидите тихо, не балуйтесь, не крушите мебель – квартира чужая, мне ее под честное слово открыли. И не очень-то размахивайте мечами. Так и пораниться недолго, – Габар при этих словах презрительно поджал губы. – Никуда не выходите из дома. Это приказ.
Фанк жестко отчеканил последнюю фразу и тотчас же, улыбнувшись, состроил глазки:
– Счастливо оставаться!
– Ну чем не душка?! – плюнула вслед ему Маска.
* * *
Пока Косичка заводила новые знакомства, дома жизнь текла вполне по-человечески – хлам по углам торжествовал, мамуля загрузилась в свой дневник (наконец-то есть кому выложить все свои мысли без опаски быть непонятой), а дочери обсуждали обновки.
– Девочки, займитесь-ка уборкой, – Чара на миг оторвалась от дела. – Не знаю, кто здесь жил, но после них – как после обыска.
Лилик, осматриваясь в мутном и потрескавшемся зеркале, видела нечто из клипа Эмбер «Девочка-как-нож». Обратно в Белый Город так не явишься, но здесь – она уже заметила – девчонки в самом деле одевались грубо и технично, стриглись под ребят или пугающе причесывались, и во всем этом сквозил конкретный стиль – стиль быть неженственной и агрессивной. Многие разрисовывали лица, словно Маска; украшения в Басстауне напоминали кандалы с обрывками цепей, в большом почете были ошейники «под металл», клипсы типа пломб и бирок на ящичной таре, трубчатые перстни во весь палец с когтем на конце.
– Надо тебе еще куртку достать, – заметила Гильза. – Размера на два больше, как у Косы. И трафарет во всю спину – «Проходи мимо, я занят».
– Я видела в подсобке веник и совок, – намекнула Чара еще раз. – Ведро и тряпка – в коридоре, губка и мыло – в сумке. Пылесосов и домашних роботов тут нет.
Говорить, что наряд Лилик годится как для шикарной дискотеки, так и для генеральной уборки, она воздержалась. Правда, с хламом Лилик воевать не умела – для этого у Эмбер был тупой андроид – и пока только копировала Гильзу, а Гильза старалась распаковать вежливую, но то ли от робости, то ли от гордости молчаливую сестренку.