Гонг грохотал все чаще и
яростнее.Яждалкаждогоегоударасневыразимымужасом.Потоммне
показалось, чтоменятащатпо хрустящему,белому,раскаленномусолнцем
песку.Это причиняломненевыносимые муки. Мою кожуопалялогонь.Гонг
гудел, какпохоронныйколокол.Сверкающие точки мчались мимо нескончаемым
потоком, словно вся звездная система проваливалась впустоту. Я вздохнул, с
трудом перевелдыхание иоткрылглаза.Двачеловека,стояна коленях,
хлопоталинадо мной.То, что качаломеня вмощном ритме и несло куда-то,
оказалось качкой судна наволнах океана, авместо ужасного гонга яувидел
висевшуюнастенесковороду,котораябренчалаи дребезжалапри каждом
наклоне судна. Хрустящий, опалявший меняогнем песок превратился вжесткие
ладони какого-то человека, растиравшего моюобнаженную грудь. Я застонал от
боли, приподнялголовуипосмотрелна своекрасное,воспаленноетело,
покрытое капельками крови, проступившими сквозь расцарапанную кожу.
-- Хватит,Ионсон,-- сказал второй.--Невидишь, чтоли, совсем
содрал с джентльмена кожу!
Тот, кого назвали Ионсоном, -- человек могучего скандинавского типа, --
перестал растирать меня инеуклюже поднялся наноги. У второго -- судяпо
выговору,типичного кокни [1] -- были мелкие, почти женственные черты лица;
внешность его позволяла предположить, что он с молоком материвпитал в себя
перезвон лондонскихцерковныхколоколов.Грязныйполотняный д колпакна
головеи грубый засаленный передник наузких бедрахизобличали в нем кока
того чрезвычайно грязного камбуза, в котором я находился.
-- Ну, как вы себя чувствуете, сэр? -- спросил онс угодливой улыбкой,
которая является наследием многих поколений, привыкших получать на чай.
Вместоответа я с усилием приподнялся и сел, а затем с помощью Ионсона
встална ноги. Дребезжание сковородыужасно действовало мне на нервыЯ не
могсобратьсясмыслями. Ухватившись,чтобынеупасть,задеревянную
переборку, оказавшуюсянастолько сальной и грязной, что я невольностиснул
зубыототвращения,япотянулсякнесноснойпосудине,висевшейнад
топившейся плитой, снял ее с гвоздя и швырнул в ящик с углем.
Кок ухмыльнулсяпри такомпроявлении нервозности. Он сунул мне в руку
дымящуюся кружку с какой-то бурдой и сказал:
-- Хлебните-ка, это пойдетвам на пользу! В кружке было отвратительное
пойло--корабельныйкофе,-- нооновсеже согрелои оживиломеня.
Прихлебываяэтот напиток,ярассматривал своюразодранную, окровавленную
грудь, а затем обратился к скандинаву.
-- Благодарю вас, мистер Ионсон, --сказал я. -- Но не кажется ли вам,
что вы применили ко мне слишком уж героические меры?
Не знаю, почувствовал ли он упрек в моих словах, но, во всякомслучае,
взгляд, который я бросил на свою грудь,был достаточно выразителен. В ответ
онмолча показал мне свою ладонь.
В ответ
онмолча показал мне свою ладонь. Это была необыкновенно мозолистая ладонь.
Япровел пальцамипоее роговым затвердениям,и уменязаныли зубыот
неприятного ощущения шероховатой поверхности.
--Меня зовутДжонсон,анеИонсон,-- сказалоннаправильном
английском языке, медленно, но почти без акцента.
В егобледно-голубых глазах я прочелкроткий протест; вместе с темв
нихбылакакая-тозастенчиваяпрямота имужественность,которыесразу
расположили меня к нему.
-- Благодарю вас, мистер Джонсон, -- поспешил я исправить свою ошибку и
протянул ему руку.
Онмедлил,смущенноинеуклюже переминаясьс ногинаногу; потом
решительно схватил мою руку и с чувством пожал ее.
--Не найдетсяли увасчего-нибудь,чтобы ямогпереодеться? --
спросил я кока, оглядывая свою мокрую одежду.
-- Найдем, сэр! -- живо отозвался тот. -- Если вы не побрезгуете надеть
мои вещи, я сбегаю вниз и притащу.
Он вышел, вернее выскользнул,из дверей спроворством, вкотором мне
почудилось что-то кошачье или дажезмеиное. Этаегоспособность скользить
ужом была, как я убедился впоследствии, весьма для него характерна.
--Где я нахожусь?--спросил я Джонсона, которого не безоснования
принял за одного из матросов. -- Что это за судно и куда оно идет?
-- Мыоколо Фараллонских островов, на юго-запад от них, -- неторопливо
промолвил он, методично отвечая на мои вопросыи стараясь, по-видимому, как
можно правильнееговоритьпо-английски.-- Это шхуна"Призрак".Идемк
берегам Японии бить котиков.
--А ктокапитан шхуны? Мненужно повидатьсясним,кактолько я
переоденусь.
НалицеДжонсонанеожиданноотразилоськрайнеесмущениеи
замешательство. Он ответил не сразу; видно было, чтоон тщательно подбирает
слова и мысленно составляет исчерпывающий ответ.
-- Капитан--Волк Ларсен,так его все называют. Я никогда не слыхал
его настоящего имени. Но говорите сним поосторожнее.Он сегоднябешеный.
Его помощник...
Он не докончил: в камбуз нырнул кок.
--Убирайся-ка лучше отсюда, Ионсон! -- сказал тот. -- Старик хватится
тебя на палубе, а нынче, если ему не угодишь, -- беда.
Джонсон послушно направилсяк двери, подмигнув мне из-заспины кока с
необычайно торжественным изначительнымвидом, словно желаявыразить этим
то,чегоон недоговорил,ивнушить мне еще раз,что с капитаномнадо
разговаривать поосторожнее.
Черезрукуу кока было перекинуто какое-то грязное, мятое тряпье,от
которого довольно скверно пахло.
-- Онобыло сырое, сэр, когдая его снял и спрятал, -- счел он нужным
объяснить мне. -- Но вам придется пока обойтись этим, а потом явысушу ваше
платье.