Таковобыло впечатление, которое производил этотчеловек, шагавший по
палубе. Он крепко стоял на ногах, ступал твердо и уверенно;каждое движение
его мускулов -- то, как он пожимал плечами илистискивал в зубах сигару, --
всебыло полно решимостииказалось проявлением избыточной, бьющейчерез
крайсилы. Но эта внешняя сила,пронизывающаяего движения, казалась лишь
отголоскомдругой, ещеболее грозной силы, которая притаиласьи дремала в
нем,номоглавлюбой мигпробудиться подобно яростильва или бешеному
порыву урагана.
Кок высунул голову из двери камбуза и ободряюще улыбнулся мне, указывая
большим пальцем на человека, прохаживавшегося около люка. Я понял, что это и
есть капитан шхуны, или -- на языке кока -- "старик", тоесть тот, к кому я
должен обратиться, дабы потревожить его просьбой доставить меня каким-нибудь
способом на берег. Я двинулся было вперед,предчувствуя, что мнепредстоит
бурноеобъяснение, нов эту минуту новый страшный приступудушьяовладел
несчастным,лежавшимнапалубе. Егостали корчитьсудороги.Спинаего
выгнулась дугой, головасовсем запрокинулась назад, агрудь расшириласьв
бессознательном усилии набрать побольше воздуха. Я не видел его лица, только
мокрую черную бороду, но почувствовал, как багровеет его кожа.
Капитан -- Волк Ларсен, как его называли, -- остановился и посмотрел на
умирающего.Жестокойи отчаяннойбылаэта последняя схватка сосмертью;
охваченныйлюбопытствомматроспересталлитьводу,брезентовоеведро
накренилось, и из него тонкой струйкой стекала вода. Умирающий судорожно бил
каблукамипо крышке люка; потом егоноги вытянулись и застылив последнем
страшномнапряжении,втовремя какголова еще продолжаламетатьсяиз
стороны в сторону. Но вот мышцы ослабли, голова перестала двигаться, и вздох
какбыглубокогооблегчения слетелсего губ.Челюстьу него отвисла,
верхняя губа приподнялась,иобнажилисьдварядапожелтевшихот табака
зубов.Казалось,егочертызастыливдьявольскойусмешке,словноон
издевался над миром, который ему удалось перехитрить, покинув его.
И тут произошлонечто неожиданное.Капитанвнезапно,подобноудару
грома, обрушился на мертвеца. Поток ругани хлынул из егоуст. И это не были
обычные ругательства или непристойности. В каждом слове было богохульство, а
слова так и сыпались. Они гремели и трещали, словно электрические разряды. Я
в жизни не слыхал, да и не мог бы вообразитьсебе ничего подобного. Обладая
сам литературной жилкой и питаяпристрастие к сочным словцам и оборотам, я,
пожалуй,лучшевсехприсутствующихмогоценитьсвоеобразнуюживость,
красочность ивтожевремянеслыханнуюкощунственностьегометафор.
Насколькоямогпонять, причиной этой вспышкибылото,что умерший--
помощниккапитана--загулялперед уходом изСанФранциско, а потом имел
неделикатность умереть в самомначале плавания и оставить Волка Ларсена без
его, так сказать, правой руки.
Насколькоямогпонять, причиной этой вспышкибылото,что умерший--
помощниккапитана--загулялперед уходом изСанФранциско, а потом имел
неделикатность умереть в самомначале плавания и оставить Волка Ларсена без
его, так сказать, правой руки.
Излишне упоминать, -- во всяком случае, мои друзья поймут это и так, --
что я был шокирован. Брань и сквернословие всегда были мне противны. Уменя
засосало под ложечкой, заныло сердце,мне стало невыразимо тошно.Смерть в
моемпредставлениивсегдабыласопряженасчем-тоторжественными
возвышенным.Она приходила мирно и священнодействовала у ложа своей жертвы.
Смертьвтакоммрачном отталкивающемобличьеявиласьдляменячем-то
невиданным и неслыханным. Отдавая, как я уже сказал, должное выразительности
изрыгаемыхВолкомЛарсеном проклятий, я был ими чрезвычайновозмущен. Мне
казалось,что их огненныйпотокдолжениспепелитьлицотрупа,и яне
удивился бы,если бы мокрая черная борода вдруг начала завиваться колечками
и вспыхнула дымным пламенем. Но мертвецу уже не было до этого никакого дела.
Он продолжал сардонически усмехаться -- с вызовом, с цинической издевкой. Он
был хозяином положения.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Волк Ларсен оборвал свою брань так же внезапно,как начал. Он раскурил
потухшую сигару и огляделся вокруг. Взор его упал на Магриджа.
-- А, любезный кок? -- начал он ласково, но вголосе его чувствовались
холод и твердость стали.
--Есть, сэр! --угодливо и виновато,спреувеличеннойготовностью
отозвался тот.
--Тынебоишься растянутьсебе шею?Это,знаешьли, не особенно
полезно.Помощник умер, и мне не хотелось бы потерять еще и тебя. Ты должен
очень беречь свое здоровье, кок. Понятно?
Последнееслово, в полном контрасте с мягкостью всей речи,прозвучало
резко, как удар бича. Кок съежился.
--Есть, сэр! --послышался испуганный ответ, и голова провинившегося
кока исчезла в камбузе.
Приэтомразносе, выпавшемнадолюодногокока, остальнойэкипаж
перестал глазеть на мертвеца и вернулся к своим делам.Но несколько человек
осталисьвпроходемежду камбузом и люкоми продолжалипереговариваться
вполголоса.Я понял, что это не матросы, и потом узнал, что это охотники на
котиков, занимавшиенесколькопривилегированное положение посравнениюс
простыми матросами.
--Иогансен!--позвал ВолкЛарсен.Матрос тотчас приблизился.--
Возьмииглу игардаман и зашейэтогобродягу. Старую парусинунайдешь в
кладовой. Ступай!
--А что привязатьк ногам, сэр?--спросилматроспосле обычного
"есть, сэр".
-- Сейчас устроим, -- ответил Волк Ларсен и кликнул кока.
Томас Магриджвыскочил изсвоего камбуза,как игрушечныйчертикиз
коробки.
-- Спустись в трюм и принеси мешок угля.