Голубчик мой, Варенька!
Посылаю вамвиноградунемного,душечка;длявыздоравливающейэто,
говорят, хорошо, да и доктор рекомендуетдляутоленияжажды,тактолько
единствснно для жажды. Вам розанчиков намедни захотелось, маточка; так вот я
вам их теперь посылаю. Есть ли у вас аппетит, душечка? -вотчтоглавное.
Впрочем, слава богу, что все прошло и кончилось и чтонесчастиянашитоже
совершеннооканчиваются.Воздадимблагодарениенебу!Ачтодокнижек
касается, то достать покамест нигде немогу.Естьтут,говорят,хорошая
книжка одна и весьма высоким слогом написанная; говорят, что хороша,ясам
нечитал,аздесьоченьхвалят.Япросилеедлясебя;обещались
препроводить. Только будетеливы-точитать?Выуменянаэтотсчет
привередница; трудно угодить на ваш вкус; уж я вас знаю,голубчиквымой;
вам, верно, все стихотворство надобно, воздыханий, амуров, -ну,истихов
достану, всего достану; там есть тетрадка одна переписанная.
Я-то живу хорошо. Вы, маточка, обо мне не беспокойтесь,пожалуйста.А
что Федора вам насказала на меня, так все это вздор; вы ей скажите, чтоона
налгала, непременно скажите ей, сплетнице!.. Я нового вицмундирасовсемне
продавал. Да и зачем, сами рассудите, зачемпродавать?Вот,говорят,мне
сорок рублей серебром награждениявыходит,такзачемжепродавать?Вы,
маточка, не беспокойтесь; она мнительна, Федорато,онамнительна.Заживем
мы, голубчик мой!Тольковы-то,ангельчик,выздоравливайте,радибога,
выздоравливайте, не огорчите старика. Кто это говорит вам,чтояпохудел?
Клевета, опять клевета! здоровехонек и растолстел так, что самому становится
совестно, сыт и доволен по горло; вот только бывы-товыздоравливали!Ну,
прощайте, мой ангельчик; целую все ваши пальчики и пребываю
вашим вечным, неизменным другом
Макаром Девушкиным.
P. S. Ах, душенька моя, что это вы опять в самом деле стали писать?.. о
чем вы блажите-то! да как же мне ходить к вам так часто, маточка, как? я вас
спрашиваю. Разве темнотою ночною пользуясь; да вот теперь иночей-топочти
не бывает: время такое. Я и то, маточка моя, ангельчик, вас почти совсемне
покидал во все время болезни вашей, во время беспамятства-товашего;нои
тут я и сам уж не знаю, как я все эти дела обделывал; да и то потом перестал
ходить; ибо любопытствовать и расспрашивать начали.Здесьужибезтого
сплетня заплелась какая-то. Я на Терезу надеюсь; она не болтлива; но все же,
сами рассудите вы, маточка, каково это будет, когда они все узнают пронас?
Что-то они подумают и что они скажут тогда? Так вотвыскрепитесердечко,
маточка, да переждите довыздоровления;амыпотомужтак,внедома,
где-нибудь рандеву дадим.
Июня 1.
Любезнейший Макар Алексеевич!
Мне так хочется сделать вам что-нибудь угодное и приятное завсеваши
хлопоты и старания обо мне, за всювашулюбовькомне,чтоярешилась
наконец на скуку порыться в моем комодеиотыскатьмоютетрадь,которую
теперь и посылаю вам. Я начала ее еще всчастливоевремяжизнимоей.Вы
часто с любопытством расспрашивали о моем прежнем житье-бытье, о матушке,о
Покровском, о моем пребыванииуАнныФедоровныи,наконец,онедавних
несчастиях моих и так нетерпеливожелалипрочестьэтутетрадъ,гдемне
вздумалось, бог знает для чего, отметить кое-какие мгновения из моейжизни,
что я не сомневаюсь принести вам большое удовольствие моею посылкою. Мнеже
как-то грустно было перечитыватъ это. Мне кажется, что я уже вдвое постарела
с тех пор, как написала в этих записках последнюю строчку. Все это писанов
разные сроки. Прощайте, Макар Алексеевич! Мне ужасно скучно теперь,именя
часто мучит бессонница. Прескучное выздоровление!
В. Д.
I
Мне было только четырнадцать лет, когда умер батюшка. Детство моебыло
самым счастливым временем моей жизни.Началосьононездесь,нодалеко
отсюда, в провинции, в глуши. Батюшка был управителем огромного имения князя
П-го, в Т-й губернии. Мы жили воднойиздеревенькнязя,ижилитихо,
неслышно, счастливо... Ябылатакаярезваямаленькая;толькоиделаю,
бывало, что бегаю по полям, порощам,посаду,аобомнениктоине
заботился.Батюшкабеспрерывнобылзанятделами,матушказанималась
хозяйством; меня ничему не учили, а я тому и радабыла.Бывало,ссамого
раннего утра убегу или на пруд, или в рощу, или на сенокос, или к жнецам - и
нужды нет, что солнце печет, что забежишь сама не знаешькудаотселенья,
исцарапаешься об кусты, разорвешь свое платье, - дома после бранят, а мнеи
ничего.
И мне кажется, я бы так была счастлива, если б пришлось хоть всюжизнь
мою не выезжать из деревни и жить на одном месте. А между темяещедитею
принуждена была оставить родные места. Мне было еще толькодвенадцатьлет,
когда мы в Петербург переехали. Ах,какягрустнопомнюнашипечальные
сборы! Как я плакала, когда прощалась со всем, чтотакбыломиломне.Я
помню, что я бросилась на шею батюшке и сослезамиумолялаостатьсяхоть
немножко в деревне. Батюшка закричал на меня, матушка плакала; говорила, что
надобно, чтоделаэтоготребовали.СтарыйкнязьП-йумер.Наслелники
отказали батюшке от должности. У батюшки были кой-какие деньги в оборотахв
руках частных лиц в Петербурге. Надеясь поправитьсвоиобстоятельства,он
почел необходимым свое личное здесь присутствие. Все это я узналапослеот
матушки. Мы здесь поселились на Петербургской сторонеипрожилинаодном
месте до самой кончины батюшки.
Как тяжело было мне привыкать к новой жизни!МывъехаливПетербург
осенью. Когда мы оставляли деревню, день был такой светлый,теплый,яркий;
сельские работы кончались; на гумнах уже громоздились огромные скирдыхлеба
и толпились крикливые стаи птиц; все было так ясно и весело,аздесь,при
въезде нашем в город, дождь, гнилая осенняя изморозь,непогода,слякотьи
толпа новых, незнакомых лиц, негостеприимных, недовольных, сердитых! Кое-как
мы устроились. Помню, все так суетились у нас, всехлопотали,обзаводились
новым хозяйством. Батюшки все не былодома,уматушкинебылопокойной
минуты - меня позабыли совсем.Грустномнебыловставатьпоутру,после
первой ночи на нашем новоселье. Окна наши выходили на какой-то желтый забор.
На улице постоянно была грязь. Прохожие были редки, ивсеонитакплотно
кутались, всем так было холодно.
А дома у нас по целым днямбыластрашнаятоскаискука.Родныхи
близких знакомых у нас почти не было.САннойФедоровнойбатюшкабылв
ссоре. (Он был ей что-то должен.) Ходили к нам довольно часто люди по делам.
Обыкновенноспорили,шумели,кричали.Послекаждогопосещениябатюшка
делался таким недовольным, сердитым; по целым часам ходит, бывало, из угла в
угол, нахмурясь, и ни с кем слова не вымолвит.Матушканесмелатогдаи
заговорить с ним и молчала. Я садилась куда-нибудьвуголокзакнижку-
смирно, тихо, пошевелиться, бывало, не смею.
Три месяца спустя по приезде нашем в Петербург меня отдаливпансион.
Вот грустно-то было мне сначала в чужих людях! Всетаксухо,неприветливо
было,гувернантки такие крикуньи, девицы такие насмешницы, а я такая дикарка.
Строго, взыскательно! Часы на все положенные, общий стол, скучные учителя-
все это меня сначала истерзало, измучило. Я там испатьнемогла.Плачу,
бывало, целую ночь, длинную, скучную, холодную ночь.