Бывало, по вечерамвсе
повторяют или учатуроки;ясижусебезаразговорамииливокабулами,
шевельнуться не смею, а сама все думаю про домашний наш угол,пробатюшку,
проматушку,промоюстарушкуняню,пронянинысказки...ах,как
сгрустнется! Об самойпустойвещицевдоме,иотойсудовольствием
вспоминаешь. Думаешь-думаешь: вот как бы хорошо теперь было дома! Сиделабы
я в маленькой комнатке нашей, у самовара,вместеснашими;былобытак
тепло,хорошо,знакомо.Какбы,думаешь,обнялатеперьматушку,
крепко-крепко, горячо-горячо! Думаешь-думаешь, даизаплачешьтихонькос
тоски, давя в груди слезы, и нейдут на ум вокабулы. Как кзавтраурокане
выучишь; всю ночь снятся учитель, мадам,девицы;всюночьвоснеуроки
твердишь, а на другой день ничего не знаешь. Поставят на колени, дадутодно
кушанье. Я была такая невеселая,скучная.Сначалавседевицынадомной
смеялись, дразнили меня, сбивали, когда я говорила уроки, щипали, когда мы в
рядах шли к обеду или к чаю, жаловалисьнаменянизачтонипрочто
гувернантке. Зато какой рай, когда няня придет, бывало, замнойвсубботу
вечером. Так и обниму, бывало, мою старушку в исступлении радости. Онаменя
оденет, укутает, дорогою не поспевает за мной, а я ейвсеболтаю,болтаю,
рассказываю. Домой приду веселая, радостная, крепко обниму наших, какбудто
после десятилетней разлуки. Начнутся толки, разговоры,рассказы;совсеми
здороваешься, смеешься, хохочешь, бегаешь,прыгаешь.Сбатюшкойначнутся
разговоры серьезные, о науках, о нашихучителях,офранцузскомязыке,о
грамматике Ломонда - и все мы так веселы, так довольны. Мне и теперьвесело
вспоминать об этих минутах. Я всемисиламистараласьучитьсяиугождать
батюшке. Я видела, что он последнее на меня отдавал, а сам билсябогзнает
как. Скаждымднемонстановилсявсемрачнее,недовольнее,сердитее;
характер его совсем испортился: дела неудавались,долговбылопропасть.
Матушка,бывало,иплакатьбоялась,словасказатьбоялась,чтобыне
рассердить батюшку; сделалась больная такая;всехудела,худелаистала
дурно кашлять. Я, бывало, приду изпансиона-всетакиегрустныелица;
матушка потихоньку плачет, батюшка сердится. Начнутся упреки, укоры. Батюшка
начнет говорить, что я ему не доставляю никаких радостей, никакихутешений;
чтоонииз-заменяпоследнеголишаются,аядосихпорнеговорю
по-французски; одним словом, все неудачи, все несчастия, все, все вымещалось
на мне и на матушке. А как можно было мучить бедную матушку? Глядянанее,
сердце разрывалось, бывало: щеки ее ввалились, глаза впали, в лице был такой
чахоточный цвет. Мне доставалось больше всех. Начиналось всегда из пустяков,
а потом уж бог знает до чего доходило; часто я даже не понимала, о чемидет
дело. Чего не причиталось!.. И французский язык, и что я большая дура, и что
содержательница нашего пансиона нерадивая, глупая женщина; что она обнашей
нравственности не заботится; что батюшка службы себе досихпорнеможет
найти и что грамматика Ломонда скверная грамматика,аЗапольскогогораздо
лучше;чтонаменяденегмногобросилипопустому;чтоя,видно,
бесчувственная, каменная, - одним словом, я, бедная,извсехсилбилась,
твердя разговоры и вокабулы, а во всем была виновата, за все отвечала! И это
совсем не оттого, чтобы батюшка не любил меня: во мне и матушке ондушине
слышал. Но уж это так, характер был такой.
Заботы, огорчения, неудачи измучили бедного батюшкудокрайности:он
стал недоверчив, желчен; часто был близоккотчаянию,началпренебрегать
своим здоровьем, простудился и вдруг заболел, страдалнедолгоискончался
так внезапно, так скоропостижно, что мы все несколько дней были вне себяот
удара. Матушка была в каком-то оцепенении; я даже бояласьзаеерассудок.
Только чтоскончалсябатюшка,кредиторыявилиськнамкакизземли,
нахлынулигурьбою.Все,чтоунасбыло,мыотдали.Нашдомикна
Петербургскойстороне,которыйбатюшкакупилполгодаспустяпосле
переселения нашего в Петербург, былтакжепродан.Незнаю,какуладили
остальное, но сами мы остались без крова, безпристанища,безпропитания.
Матупгка страдала изнурительною болезнию, прокормить мы себя не могли,жить
было нечем, впереди была гибель. Мне тогда только минулочетырнадцатьлет.
Вот тут-то нас и посетила Анна Федоровна. Она все говорит, что онакакая-то
помещица и нам доводится какою-то роднею. Матушка тоже говорила, что она нам
родня, только очень дальняя. При жизни батюшки она к нам никогда неходила.
Явилась она со слезами на глазах, говорила,чтопринимаетвнасбольшое
участие; соболезновалаонашейпотере,онашембедственномположении,
прибавила, что батюшка был сам виноват: чтооннепосиламжил,далеко
забирался и что уж слишком на свои силы надеялся. Обнаружила желание сойтись
с нами короче, предложила забытьобоюдныенеприятности;акогдаматушка
объявила, что никогда не чувствовала к ней неприязни, тоонапрослезилась,
повеламатушкувцерковьизаказалапанихидупоголубчике(такона
выразилась о батюшке). После этого она торжественно помирилась с матушкой.
После долгих вступлений и предуведомлений Анна Федоровна,изобразивв
яркихкраскахнашебедственноеположение,сиротство,безнадежность,
беспомощность, пригласила нас, как она сама выразилась,унейприютиться.
Матушка благодарила, но долго не решалась; но так как делать былонечегои
иначе распорядиться никак нельзя, то и объявила наконец Анне Федоровне,что
ее предложение мы принимаем сблагодарностию.Кактеперьпомнюутро,в
которое мы перебирались с Петербургской стороны на Васильевский остров. Утро
было осеннее, ясное, сухое,морозное.Матушкаплакала;мнебылоужасно
грустно; грудь у меня разрывалась, душутомилооткакой-тонеизъясыимой,
страшной тоски... Тяжкое было время.
II
.....................
Сначала, покамест еще мы, то есть я и матушка,необжилисьнанашем
новоселье, намобеимбылокак-тожутко,дикоуАнныФедоровны.Анна
Федоровна жила в собственном доме, в Шестой линии. В домевсегобылопять
чистых комнат. В трех из них жила Анна Федоровна идвоюроднаясестрамоя,
Саша, которая у ней воспитывалась,ребенок, сиротка, без отца и матери. Потом
в одной комнате жили мы, и, наконец, впоследнейкомнате,рядомснами,
помещался один бедный студентПокровский,жилецуАнныФедоровны.Анна
Федоровна жила очень хорошо, богаче, чембыможнобылопредполагать;но
состояние ее было загадочно, так же как и ее занятия. Она всегдасуетилась,
всегда была озабочена, выезжала и выходила по нескольку раз в день;ночто
она делала, о чем заботилась и для чего заботилась, этого я никакнемогла
угадать. Знакомство у ней было большое и разнообразное. К нейвсе,бывало,
гости ездили, и все бог знает какие люди, всегдапокаким-тоделамина
минутку. Матушка всегда уводила меня внашукомнату,бывало,толькочто
зазвенит колокольчик. Анна Федоровна ужасно сердилась за этонаматушкуи
беспрерывно твердила, что уж мы слишком горды, что не посиламгорды,что
было бы еще чем гордиться, и по целым часам не умолкала. Я не понимала тогда
этих упреков в гордости; точно так же я только теперь узнала или покрайней
мере предугадываю, почему матушка не решалась жить уАнныФедоровны.Злая
женщина была Анна Федоровна; она беспрерывно нас мучила.