— Это ужасно… Я хочу сказать… пойдемте в мой кабинет, я хочу с вами поговорить, мы попали в ужасное положение!
— Что вы имеете в виду?
— Я… Черт возьми! Вы не хуже меня понимаете, что я имею в виду!
— Боюсь, что нет.
— Вспомните, я вам говорил, что когда Марвин Эйдамс уезжал отсюда, он забрал с собой утенка.
— Ну и что же?
— Этот утенок находится в гостиной Милтера в аквариуме.
— Тот самый утенок?
— Да, вне всякого сомнения. Я его внимательно разглядел и опознал.
— Как ее зовут? — спросил Мейсон, пока они шли по коридору.
Визерспун повернулся на каблуках.
— Детектива? Это был мужчина, а вовсе не женщина… Лесли Милтер.
— Нет, утку.
Визерспун даже остановился от неожиданности.
— Какого дьявола вы шутите?
— Меня интересует имя утки, — спокойно ответил Мейсон, доставая из кармана портсигар.
— Великий Боже, у уток не бывает имен… А это молодой утенок. Утенок — птица!
— Понятно.
Визерспун, нервы которого, очевидно, были напряжены до предела, свел брови в одну линию. На этот раз в его глазах не было сердитого блеска.
— Тогда какого черта вам от меня нужно? Почему вы спрашиваете имя этого утенка? Уткам никогда не дают имен!
— Но вы же опознали в этом утенке того самого, которого увез с собой Марвин Эйдамс! — не унимался Мейсон.
Визерспун на секунду задумался, потом зашагал дальше по коридору, отомкнул двери своей обители и включил свет. Мейсон закурил сигарету и бросил обгоревшую спичку в пепельницу.
Визерспун сурово заметил:
— Вы выбрали неподходящее время для шуток!
— А я вовсе не шучу.
Кабинет был огромный, с дорогой изящной мебелью. На стене висели картины, изображающие лошадей и ковбоев, гоняющихся с лассо за мустангами, а также головы диких животных, охотничьи ружья, дробовики, патронташи и прочее снаряжение. Стены кабинета были покрыты прекрасно отполированными высокими панелями из узловатой сосны, а в дальнем конце его находился роскошный камин, по обе стороны которого в стеклянных шкафах были выставлены исторические экспонаты Запада. В сочетании с ультрасовременной мебелью все это выглядело особенно впечатляюще.
Несмотря на владевшее им беспокойство, Визерспун не удержался и постарался так или иначе привлечь внимание Мейсона к предмету его гордости.
— Я прихожу сюда, когда хочу забыть о всех неприятностях и заботах. У меня здесь, как видите, диван, на котором можно спать. От этой комнаты ни у кого, кроме меня, больше нет ключей, даже у Лоис. Слуги сюда приходят, только чтобы навести порядок, и то непременно в моем присутствии. Взгляните на пол, это подлинные индейские циновки из Навойо, их не во всяком музее можно отыскать… А теперь садитесь и объясните, что вы такое толковали об этом утенке? Вы что, разыгрываете меня?
Визерспун открыл дверцу настенного бара с двумя рядами полок, заставленных бутылками различной величины и конфигурации и набором рюмок и фужеров. А под полками, искусно скрытый за дверью, находился холодильник.
— Скотч с содовой? — спросил он.
— Не сейчас.
Визерспун налил себе шотландского виски, бросил кубик льда, плеснул немного содовой и залпом выпил три четверти содержимого стакана. Затем грузно опустился в низкое кресло с металлическими ножками и такими же подлокотниками, открыл стоящую на журнальном столике резную шкатулку, достал из нее сигару, нетерпеливо откусил зубами кончик и поднес к ней зажженную спичку. Рука у него не дрожала при этом, но в красноватом свете пламени спички особенно ясно были заметны тревожное выражение его лица и глубокие морщины на лбу.
— Вы еще хотите поговорить об утке? — спросил Мейсон.
Визерспун раздраженно ответил вопросом на вопрос:
— Куда вы клоните?
— Просто я хочу сказать, что для опознания вы должны были в точности знать, как выглядит интересующая вас утка. Для этого у нее должны быть какие‑то особые приметы, которые отличают ее от великого множества других уток.
— Не глупите, Мейсон! — Визерспун нахмурился. — Я вас предупреждал, что нечто подобное может случиться. Этот парень — дрянь! У него гнилое нутро, преступные наклонности. Я понимаю, что это будет горькая пилюля для Лоис, но ей придется ее проглотить. И хорошо, что это случилось сейчас, а не после того, как он стал бы членом нашей семьи.
— Утенок? — с иронией спросил Мейсон.
— Эйдамс! — закричал Визерспун. — Я говорю сейчас о Марвине, а не об утенке. Лоис собирается выходить замуж не за утенка.
— Вы сделали в полиции какие‑то заявления относительно утенка?
— Да.
Что вы сказали?
— Я сказал, что это мой утенок.
— Объяснили, каким образом он туда попал?
— Сказал, что молодой Эйдамс увез его с собой сегодня вечером. — Визерспун все это сказал с каким‑то даже вызовом. — Черт возьми, Мейсон, я с самого начала предупредил вас, что намерен любой ценой защитить счастье дочери, и мне думается, пора вам перестать заниматься самообманом. Ведь пока еще даже не было объявления об их помолвке, так что…
— Вы считаете, что этого детектива убил Марвин Эйдамс?
— Разумеется!
— Откуда у вас такая уверенность?
— А вы знаете, что его убили? — Голос Визерспуна перешел на фальцет от возбуждения. — Небольшой химический эксперимент… — Он зачастил, очевидно отвечая на, собственные, тревожащие его вопросы: — Милтер находился на кухне, он, по всей вероятности, решил приготовить напиток из горячего рома с добавлением масла для себя и своего гостя. Убийца взял из буфета маленький кувшинчик для воды, налил в него немного гидрохлористой кислоты… и… сказал: «Ну, прощай, Лесли, мне пора идти!» — бросил в кислоту несколько кристалликов цианида и вышел. Выделение газа происходило на плите. Там же подогревалась вода с сахаром. На буфете были приготовлены две чашки с ромом и кусочком сахара в каждой. Шипение горелки мешало Милтеру услышать свистящий звук, с которым цианид растворяется в кислоте. Ядовитый газ заполнил кухню. Газовая горелка, на которой по‑прежнему стояла алюминиевая кастрюлька со сладкой водой, продолжала гореть. Когда вода выкипела, сахар сгорел, наполнив квартиру специфическим запахом и густым дымом. Именно это и спасло жизнь полицейскому офицеру. Когда он заглянул на кухню, он сначала почувствовал запах жженого сахара и увидел обгоревшую на огне кастрюлю, а уж потом…
— Весьма интересно! — заметил Мейсон.
— Что же тут интересного?
Мейсон откинулся на спинку кресла, обитого сыромятной кожей, положил ноги на стоящий рядом стул и улыбнулся.
— Две чашки с ромом и маслом в каждой, — сказал он.
— Ну да, точно.
— И в тот момент, когда Милтер кипятил воду с сахаром для этой смеси, он вдруг замертво упал.
— Правильно.
— Неужели до вас не доходит, что коль скоро Милтер готовил выпивку на двоих, то человек, бросивший цианид в гидрохлористую кислоту, и был тем лицом, для которого предназначалась вторая чашка? Поэтому едва ли он мог сказать: «Пока, Лесли, мне пора идти» — и поскорее удрать из кухни. Нет, нет, он не мог этого сделать, пока его напиток готовился на плите. Ему надо было иметь какой‑то серьезный предлог, чтобы уйти из квартиры Лесли.